Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич

— Ну Слава Богу, Сергей Иванович! — изрек он закончив хохотать. А я уж было подумал, что наши профессора и в самом деле сплошь поражены гинекофобией и привержены замшелым нравам Домостроя!

— Вот что, — продолжил Георгий — я все равно собирался посетить старую столицу по делам военного округа и торгово-промышленному вопросу. Я просто перенесу визит на более ранний срок.

Завтра будьте на Московском вокзале в семь утра. Навестим Москву — матушку…

В зале стоял гул который сразу оборвался — и все две с лишним тысячи студентов Московского императорского университета замерли… Постукивая каблуками в дверях появился высокий молодой человек в черном мундире без знаков различия — темноволосый и вполне обыкновенный. Он остановился и оглядел собравшийся. Задудели трубы университетского оркестра сбиваясь с нот. Не иначе, подумал Георгий, музыканты струсили по случаю нежданного визита… Медный вой оборвался и Георгий обратился к собравшимся — Здравствуйте господа студенты! — Здравия желаем, ваше императорское величество! — ответили хором молодые глотки. Причем Георгий не мог бы поручится но как будто где на задних рядах какие то считавшие себя очень храбрыми и остроумными типы прорычали нечто вроде «Ррав-рав-рав-рав-рав!» — вспомнив видать старый армейский анекдот… Студенты — среди которых между прочим большая часть была его старше как он отметил, внимательно изучали его и свиту. Наверное их поражал контраст…

И в самом деле Георгий в простом костюме и несколько легкомысленных штиблетах мог потеряться среди блестящей свиты (он взял с собой только Кауфмана и несколько гвардейских офицеров и градоначальника Долгорукого с адъютантами.)

Они сверкали золотом и серебром позументов, звенели, лядунками, саблями, шпорами, и орденами. Разве что Танеев в своем идеально сшитом новеньком вицмундире с коронами статского советника в петлицах, носил на груди только одну награду — золотую медаль с пеликаном Императорского человеколюбивого общества — «за неустанное попечение о недостаточных студентах Московской консерватории». Вообще то представляли к серебряной и уже давно — но бумага пылилась в канцелярии а вот с новым назначением — спохватились.

Надо бы представить Сергея Ивановича к ордену при ближайшей оказии, — размышлял царь. Дать ему Белого Орла или св. Станислава I степени — «Станислав» много у кого есть — не знатный орден считается — но вот первая степень — редкость а статут позволяет награждать стразу высшим степеням. А то неудобно прямо…

— Я намеревался осмотреть «вашу альма матер» без церемоний! — сообщил он вслух. Но раз уж учебный процесс нарушен мною невольно — полагаю на сегодня вы, — обратился он к ректору — можете распустить господ студентов по домам. И не обращая внимания на недоуменный гул двинулся дальше. В зале заседаний совета университета ему предстоял главный разговор ради которого он тут. Он оглядывал собравшихся вспоминая — не зря сегодня утром внимательно пролистал альбом посвященный университету… Почти весь штат университета включая пятьдесят ординарных и двадцать пять экстраординарных профессоров — а еще ассистенты и приват-доценты… Тут весь цвет — и в самом деле умнейшие люди. Правоведы Муромцев и Владимир Пржевальский — брат великого путешественника. Упомянутый «каноник» — Алексей Семенович Павлов; лучший знаток церковного права в России; Нерсесов, Мрочек-Дроздовский, чью книгу о «Русской правде» Георгий читал в годы учения. А вот тот самый Ковалевский — импозантный, с тронутой сединой львиной гривой.

Николай Владимирович Склифосовский — бывший декан медицинского факультета — ныне почетный профессор. Выдающийся военный медик — участник австро-прусской франко-прусской, русско-турецкой войн. Тут же его помощник — профессор Эрисман с кафедры гигиены, эпидемиологии и медицинской полиции. А вот и Столетов — организатор первой в России учебно-исследовательской физической лаборатории и Жуковский — выдающийся гидравлик и механик.

«Лучшие умы, светочи просвещения — и эвон как! Стыдно господа!» — мысленно покачал он головой.

— Для меня великая честь, Ваше императорское величество что я могу лично выразить Вам свою преданность! — подобострастно и со всей возможной искренностью промолвил ректор Боголепов и склонился в глубоком поклоне. В глазах монарха зажегся чуть заметный ехидный огонек. — Вы могли бы господин ректор выразить ваше почтение даже не лицезрея. А именно — внимательнее отнестись к скромному пожеланию вашего монарха… А желал я всего-навсего чтобы Московский императорский университет получил первоклассного преподавателя чьи заслуги признаны в мире! Собравшиеся явно были поражены. На многих лицах явственно читалось — «Так Он здесь из-за такого пустяка?!» — Ваше Величество, — начал было Склифасовский. Я смею предположить что дело это не столь важное чтобы лично отвлекать ваше августейшее внимание… — Дела императорского университета для императора не важны быть не могут, — отрезал Георгий. Хотя бы потому что из него выходят губернаторы и министры. А данное дело — это не побоюсь сего слова — дело о свободе мысли. Да-с господа! О той самой о какой как я знаю вы много говорите! Но какая простите, может быть свобода если в цитадели данной мысли имеют место самые заскорузлые предубеждения — словно извините у магометан или иных староверов почитающих даже простую женскую грамотность грехом! Нет почтенные — это не пустяк! Ибо разница между университетом и обычной школою заключается в том, что университет живет свободной наукою. Если университет не живет свободной наукой, то в таком случае, он не достоин звания университета, — процитировал он по памяти Витте. А какая же свободная наука если вы извините отказываете выдающемуся уму в кафедре по смешному предлогу? Аудитория явно растерялась. Если одни с удивлением обдумывали столь неожиданную в августейших устах речь, то другие готовы были биться за то что считали своими привилегиями как гладиаторы — даже и без надежды… — Простите государь, но человеческое естество это не смешной предлог! — сорванным фальцетом пропищал Павлов — видимо по причинам причастности к вопросам церковным считавший себя близким к царствию небесному а по сему не особо боявшийся монарха земного. — А разве, господа ученые, предметы вообще и… каноническое право в особенности — не удержался он от колкости — разве они преподаются при помощи естества? — невозмутимо парировал император. Кое-кто из ученых мужей ухмыльнулся не удержавшись. — Но закон! — возразил Павлов не смутившись. — Именно — «Суров закон но таков он!». И опять так прошу мне показать закон явно и недвусмысленно в своих параграфах запрещающих принимать женщин преподавателями…

— Ваше Величество! — покачал головой Ковалевский. Чтобы долго не отнимать вашего времени — вы можете меня уволить со службы но моего голоса мадам Круковская не получит. Законы и в самом деле при желании допускают то или иное толкование — но сие лукавство я оставляю крючкотворам и жуликоватым присяжным поверенным…

— Монарх разумеется можете назначить в университет именным указом кого угодно — даже извините своего коня! — воскликнул Павлов. Но ни конь ни кто еще не будет признаны ученым сообществом…

«Это что — бунт??!»

Георгий признаться ощутил себя в тупике. Он много слышал и читал о тупости и головотяпстве чиновников всех рангов, сам поражался нелепо составленным бумагам, посмеивался над генералам-рутинерами… Слышал жалобы Победоносцева(!) на темноту и невежество духовных лиц. Но чтобы столкнуться с подобным в светочи российской науки и цитадели просвещения??! Да — насколько ж было Николаю Павловичу проще!

— Ну хорошо… — покачал он головой после минутного раздумья. Значит мне придется изменить планы… — и видя выражение торжества на нескольких лицах продолжил. Не знаю оповещал ли вас господин Танеев о том что я предполагаю развить русское образование до состояния первенствующего в мире?

Увы — я с грустью вижу что имеющийся преподавательский корпус для этого не вполне годится ибо не понимает всей важности задач…