Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
— Я постою, покурю, и проконтролирую вывоз…
— Ну да, ну да…
Заведующая уже озаботилась чем-то другим и потянулась к телефону.
— А ты с тёткой сможешь связаться по домашнему телефону? — спросил я Андрея, выходя на улицу.
— Конечно. Она всегда на работе за своим столом сидит. Только звонит очень часто. Порой не пробьёшься.
— Не пробьёшься, не будет тебя подарка на новый год. Какого подарка?
— Микрофонов для твоей «кухни», усилителя и пары колонок.
— Да ты гонишь! Подарка, это навсегда?
— Да ты не одной национальности с вашим клавишником? Выкупишь — будут твоими, пока не продашь…
— Слушай, а ты, говорят' и «примочки» лепишь.
— Лепят горбатого, Андрей. Я «ваяю».
— Как скульптор, что ли? — усмехнулся Андрей.
— Практически.
— Так, это, скульпторы же тоже ведь лепят, — барабанщик, хитро улыбаясь, напрашивался на отповедь. — Какая разница?
— Товарищ не понимает, — произнёс я, вздыхая и обращаясь к водителю.
Тот удивлённо посмотрел на меня, продолжая газовать на снегу. «Буханка», под «жвак[1]» гружённая импортной некондиционной техникой, шёл по снегу ходко.
— Вот я тебе не сваяю, а слеплю, и увидишь, какая получится разница!
Водитель хмыкнул и снова надавил на газ, выводя машину из очередного сугроба.
— Ха-ха! Понятно-понятно… Мне бы, э-э-э, «флэнджер».
Я удивился.
— На барабаны? И что же ты собрался «флэнджерить»? Один свой сольник? Понимаю, если бы у тебя полная кухня была, тогда «сбивка» по всем барабанам хорошо бы слушалась, а так… нет резона.
— Есть у меня дома ещё барабаны: и тамы, и другие, вторая бочка есть. Я в школу только минимум принёс. Что там играть-то? Они ведь не могут играть. Да и ты даёшь только: дзык-дзык-дзык…
— Понятно, — кивнул головой я. — Согласен, что с теми клавишами путного не сыграешь. Потому и даю «дзык-дзык-дзык»… Но, я буду иметь ввиду… Только ты «тамы» хоть принеси. Тогда и тебе машинку поставим.
На самом деле я уже задумывался, как вообще обойтись без акустических барабанов и барабанщика. Собрать ритм машину можно было бы и на аналоговой базе, но где было взять ударные инструменты, чтобы записать «сэмплы». Теперь я знал, где и знал, как.
— Сделаю я тебе не только «флэнджер», но и такую примочку, чтобы ты мог модулировать звук своих инструментов, как вздумается, но мне нужно будет снять с них звук. Сделаем?
— Да не вопрос. Только мне мать не даёт дома стучать.
— Да мне-то надо, по разу ударить в каждую. — Сколько у тебя инструментов?
— Двойной, вообще-то комплект всего. Даже малых барабанов два.
— Ха⁉ — удивился я. — А «сольник» тебе второй зачем?
— Так получилось. И отец привёз и дядька. Они оба в Дальневосточном пароходстве работают. За границу ходят.
— Понятно. Продавать будешь?
— Буду. Уже продаю, да не покупает никто. Говорят — дорого. А мне дядьке надо деньги отдать, ну и себе чуть-чуть…
— Понятно. Значит, слушай сюда… Если хочешь себе скоро «приблуду» о которой я сказал заиметь, придётся перетащить один комплект установки мне. Тем более, чтобы барабанную партию расписывать, надо стучать в живую. И перетащить надо прямо сейчас.
Барабанщик недоверчиво посмотрел на меня.
— Что-то «терзают меня смутные сомнения», — сказал он фразой из вышедшего в этом году «Ивана Васильевича…». И когда же ты мне сделаешь такую установку?
— Утром деньги — вечером стулья, и не тебе, а нам. Всё, что я делаю, это на благо нам всем. Но оно остаётся моим, Андрей, заруби себе это на носу. Ферштейн?
— Ферштейн! — вздохнул Андрей. — И всё-таки, когда?
— Платы у меня заготовлены. Паяльником работаю я быстро. Детали будут, сваяю за день. На настройку день уйдёт. Для этого и инструменты нужны, — соврал я.
— Перетащим прямо сегодня в школу, а вечером к тебе.
Он посидел подумал.
— А может на этой машине перевезём? — спросил он меня, с надеждой глядя на затылок водителя.
Тот даже не отреагировал.
— Мысль интересная. Давай сначала выгрузим, а потом спросим товарища водителя, сколько он попросит денег за то, чтобы от одного дома, перевезти к другому комплект барабанов. Я бы, например, мог предложить целый рубль.
Водитель не отреагировал.
Почти молча доехали до моего дома. Каждый думал о своём. Андрюха хотел выскочить на «Энерготехникуме», но я приостановил его взглядом и сказал:
— Если что на обратном пути выскочишь. Вдруг внизу помочь надо будет. Ты вон какой здоровенный. Не всё водителю надрываться!
Андрюха-барабанщик и вправду был рукастый и высокого роста. Учился он, как оказалось, в десятом классе, был старше всех, но вёл себя скромно. После окончания школы поступать собрался в институт искусств на отделение ударных инструментов.
Мы доехали до моего дома, все вместе выгрузили машину, перенеся коробки ко мне домой и тут водитель просто сказал: «Три рубля и я помогаю погрузить и выгрузить». Я сказал: «Годится», и мы за час перевезли ударную установку ко мне домой. Фу-у-у-х! Да-а-а!
Я стоял среди коробок, барабанов и тарелок и даже не раздумывал, с чего начать. Я смотрел на коробку в надписью «Akai — GX-400 D» и просто тяжело дышал. Устал маленько… Потом я сел на деревянный стул с «эргономической» гнутой спинкой и продолжил дышать.
«Акай — ЖэИкс- четыреста Дэ» имелся у меня в домашней коллекции. Слегка переделанный, он меня вполне удовлетворял и радовал глаз. Я поменял стоявшие германиевые транзисторы на другие, перемотал катушку трансформатора на линейном выходе и бархатистый «нажимчик на низах», как говорил мой друг, исчез. Сейчас просто не было транзисторов лучше германиевых, а у них имелся небольшой конфликт с токами и к ним нужно ещё кое-что добавить. Да-а-а… Акай в это время «косячил», как и промышленность в СССР. Почему? Вопрос. Да-а-а…
Но, по моему мнению, этот Акаи был лучшим из Японских в начале семидесятых.
Заводская фирменная лента на коробке была вскрыта, но коробка была заклеена тоже акаевским скотчем.
— Ни хрена себе? Это у них такие требования к отправке брака назад? — подумал я и безжалостно резанул ленту ножом. Лента лопнула со звуком разрезаемого спелого арбуза, и мне моментально захотелось лета. Надоела мне зима. Там, в моём будущем можно было на недельку смотаться в Турцию, или Тайланд. А здесь приходилось ждать конца долгой зимы и ещё более долгого «начала лета». Я вспомнил морось семидесятых годов и вздрогнул. Фу, гадость. Да-а-а…
Бобинник был красив, но не работал от слова «совсем». Я вздохнул, взялся за отвёртку, а через двадцать минут понял, что «умерла, так умерла». Аппарат был скорее мёртв, чем жив. Потыкав в платы щупами тестера и посмотрев на кривые осциллографа, — подаренного Семёнычем, сравнив мнение специалистов диагностов со своим, я пришёл к неутешительному выводу, кто высокая комиссия, скорее всего, права. Пришёл к такому выводу, вздохнул и завинтил винтики взад. Однако в коробку аппарат ставить не стал.
Время до начала репетиции ещё оставалось, и я решил что-нибудь сваять. Я уже взялся за нагревшийся паяльник, когда затрезвонил дверной звонок.
— В суп тебя! — машинально пробормотал я, откладывая паяльник, не уточняя, кого именно в суп: звонок или того, кто так настойчиво трезвонил.
Это оказался Мишка, который с порога, с трудом переводя дыхание, спросил, развязывая замёрзшие шнурки ботинок:
— Ты, что себе аппаратуру фирменную купил?
— С чего ты взял? — спросил я грустно.
— Как с чего. Банан видел, как тебе коробки заносили.
— Не, Мишка, это не аппаратура, а хлам. Поломанное всё. Попросили попробовать починить. Тётя Валя, соседка твоя в радиотоварах работает. Вот она и попросила. Я к ним сегодня за деталями ездил вот и напихали.
Мишка, наконец-то справился со шнурками и сбросив обувь зашлёпал сырыми, наполовину сползшими со ступней, носками по полу.
— Ух ты, — упёрся он взглядом на стоящий на полу бобинник. — Это⁈ И не работает. Не верю. Это же «маде ин джапен».
