Самый лучший коммунист (СИ) - Смолин Павел
— Иванов Антип Антипович умер, — для порядка вздохнули комсомолки. — Электрик. На похороны собираем, по десять копеек.
— Двадцать лет у нас работал, — вздохнул и Евгений Михайлович и полез в карман. — Вы не против, товарищи?
— Вот такая она, жизнь, — пустился в размышления товарищ Гайков. — Включая чайник в розетки или зажигая свет, думали ли мы, что это — хозяйство Антипа Антиповича?
— Как ты за*бал, — почти простонал Дмитрий Русланович.
— Дмитрий Русланович! — возмущенно пискнула комсомолка с «конским хвостом».
— На*уй пошла! Каждый день сборы — не на похороны, так на юбилей! — рявкнул тот на нее и слабоумно улыбнулся.
Журчит.
— Собирай тогда и на этого! — закончив пачкать белье и ковер кабинета, он подскочил со стула, одной рукой указав на меня, а второй полез за пазуху. — И на себя заодно, сука!
«Дзынь!» — красиво разлетелась осколками о лысую голову брошенная дядей Петей ваза, доселе стоящая на подоконнике.
Дмитрий Русланович крякнул, упал рожей о стол и сполз на пол. Из пиджака выкатилась граната, и кабинет погрузился в панику.
— Тишина!!! — рявкнул товарищ полковник.
В кабинет влетела пара «дядей» из коридора, народ послушно замолк, а дядя Петя побагровел, начал хватать воздух ртом, схватился за грудь и начал медленно сползать по стеночке на пол.
— Врача!!! — взревел я, безошибочно определив симптомы инфаркта.
Моя вина — думал спокойно жить начал, вот и уговорил дорогого сердцу пенсионера вернуться на все еще опасную, как оказалось, должность.
Глава 25
Врач в здании нашелся — тут ведь много пожилых товарищей трудится — так что в чувство дядю Петю привели прямо в кабинете для совещаний, еще до приезда спецскорой, которая отвезет доблестно выполнившего служебный долг полковника на пенсии — теперь точно на пенсии, ну его нафиг — в Кремлевку. Во время выбора больницы я не отказал себе в удовольствии сублимировать стресс в иронию:
— В Кремлевке в инфарктах больше понимают, чем в Буденко, — далее посмотрел на грустно на меня косящегося мутными глазами дядю Петю.
— Дядь Петь, — положил руку на сердце. — Отплачу, б*я буду! Вы, главное, выздоравливайте.
— Клоун, — прохрипел товарищ полковник с носилок и покинул кабинет на двух врачах скорой помощи.
Ругаться может, значит выздоровеет!
— Боевая, — вынес вердикт приглашенный для расследования сапер.
— И-и-и!!! — еще раз испугались дамы-комсомолки.
Кто их отпустит, пока следователь не допросил? Следом унесли закованного для сохранности в наручники, не пожелавшего приходить в сознание, Дмитрия Руслановича. Хорошо, а то вонял тут лежал. Осталось ковер в стирку отнести, но это уже потом, когда следователи уйдут.
Я подошел к окну и перекрестился в сторону Красной Площади:
— Спасибо, Владимир Ильич.
Присутствующие ошарашенно уставились на меня.
— Нервы, — отмазался я. — Нашими жизнями мы обязаны исключительно товарищу полковнику, и никакие высшие силы здесь не при чем.
— Глумление над вождем! — посмел обвинить меня в страшном товарищ Вартанян.
Силён духом! Запомним.
— Приравнивание к богу с соответствующим уровнем почтения в нашей стране глумлением не является! — парировал я. — Приложение номер 234 к «Рекомендациям для цензоров при Министерстве Культуры СССР».
Там много приложений чисто из-за моей скуки появилось. Дверь кабинета открылась, и в сопровождении пары бойцов «Альфы» к нам зашел мой старый знакомый Андрей Викторович — на ревизорской должности дотрудился до начальника ревизорского отдела, Героя СССР за неутомимую борьбу с коррупцией в прошлом году получил, когда с коллегами «очистил» приморские территории. Народ главного ревизора в лицо знал — его регулярно показывают — поэтому подскочил на ноги и бросился вразнобой рассказывать, как им было страшно и какой товарищ Рюмин оказался нехороший.
— Разберемся, товарищи, — успокоил их Андрей Викторович. — Прошу вас, присядьте.
Народ расселся, Андрей Викторович посмотрел на промокшую обивку свободного стула и выбрал другой. Открыв толстую тетрадку, он вооружился авторучкой и выкатил план работы:
— Мы с Сергеем давно знакомы, поэтому я бы хотел предоставить слово ему. Если Сергей что-то напутает, вы, товарищи, поправите. Договорились?
Товарищи покивали, и я рассказал все, как было. Поправлять не пришлось.
— Хорошо, — записав показания, похвалил нас Андрей Викторович и поднялся со стула. — А теперь, товарищи, я должен опросить вас всех наедине.
Всех, кроме меня — с товарищем Рюминым мы были знакомы минут двадцать, а вот остальные с ним долго работали.
— У нас совещание прервалось, — заявил я.
— Ждать времени нет, — не проникся Андрей Викторович.
Ишь какой важный стал.
— Никиту Антоновича, — кивнул я на своего секретаря. — По возможности опросите, пожалуйста, пораньше — нам в час дня спецсредства привезут.
Народ заерзал и зашептался — любопытно.
— Если что, буду в столовой, — решил я. — Удачи вам, товарищи, — пожелал коллегам и покинул кабинет, в коридоре усилившись дядями Димой и Женей.
Дяде Егору с нами нельзя — у него приказ защищать кабинет любой ценой.
— Товарищ полковник поправится? — проявил заботу о ближнем дядя Дима.
— Врачи сказали да, — подтвердил я. — Поругаться на меня даже успел — значит все неплохо. Но лучше ему на пенсию все-таки.
— Хрен угадаешь, откуда прилетит, — озвучил прописную истину дядя Женя.
— В самом сердце Комсомола, — покивал я. — Вечерком сяду, папочки на коллег почитаю — как-то не верится мне во внезапное помутнение рассудка или много денег от ЦРУ. О моем назначении как давно узнали?
— Три дня назад, — ответил дядя Дима.
— Значит, версия пока такая, — подрубил я дедукцию. — Товарищ Рюмин, например, взяточник или банально проворовался. Репутация ревнителя социалистической законности у меня есть, и о ней все, кто хоть иногда на улицу выходит, знают — а в наши замечательные времена выходить из дома приходится всем. Дмитрий Русланович, получается, начал воспринимать меня в качестве личного врага. Накрутил себя, думал, что на первом же совещании его с должности снимут и возможно посадят. И я бы, наверно, посадил, если бы догадался аудит провести. Теперь догадался — дядь Дим, передадите кому следует?
— Передам, — сделал пометку в блокноте КГБшник.
В столовой Канцелярии было тихо, спокойно и почти безлюдно — половина одиннадцатого, до обеда еще далеко. В «наряде по кухне» сотрудник есть, поэтому питаться можно смело. Поставив на поднос рассольник, гречку с парой сосисок, ватрушку и два стакана компота, отмахнулся от КГБшного «да у нас пайки есть», и мы уселись за стол в лишенном окон дальнем углу столовой. Макнув хлеб в суп, я растолок вкусную мякоть во рту, проглотил и продолжил:
— Ходил он, значит, ходил, и решил уйти красиво…
— Вряд ли, — заметил дядя Женя, намазывая на сосиски горчицу. — У нас «красиво уходят» не так — хотел бы, пулю бы себе в лоб дома пустил или повесился, предварительно водки нажравшись и написав длиннющую предсмертную записку о том, как его не ценят.
— Справедливо, — признал я.
— Я вот что думаю, — решил поупражняться в дедукции и дядя Дима. — Он к Генеральному этой гранатой пробиться хотел.
— Типа «Сережа плохой, царь хороший»? — уточнил я.
— Типа, — хохотнул КГБшник.
— Версия имеет право на жизнь, — кивнул я. — Типа упаду государю в ноги, расскажу, как «не умышлял», как обманули его, бедного, и сразу всё спишется. А тут сидит в кабинете, ссать очень хочется, за пазухой — граната, а я на него еще кошусь этак подозрительно…
— А ты косился?
— Так он ёрзал, — развел я руками. — Ноги сжимал. Я же понимаю, что человеку в туалет надо, вот и измерял, насколько ему терпения хватит.
КГБшники гоготнули.
— Стрессовал сидел, забарывал собственное рациональное начало, которое кроме как глупостью обозвать придуманный план не может. Может и передумал бы, унес бы гранату и после рабочего дня в Москве-реке утопил, почти решился в туалет отпроситься, и тут раз — дамы пришли, на похороны собирать. Тригернуло — у него тут кульминация жизни, буквально экзистенциальный вопрос решается, а они — по двадцать копеек. И тут в голове у товарища Рюмина «щелк» — и появляется в перегретых мозгах блаженная мысль «да пошло все на*уй».
