Андрей Посняков - Крестоносец

Теперь к чернявому присоединился какой-то мелкий оборванный пацаненок, гнусаво так пел, противно… словно собака скулила…

Ай люли-люли…

Вот тоже — песня! Хоть бы повеселей чего спели… типа — мой папа — фашист, а-а-а-а!!!

Ратников еще с детства любил питерский рок-клуб, хотя особо-то музыкой не увлекался.

Однако чтобы такое придумать-то, а-а-а-а?

Силой ничего не выйдет, боярышня Ирина у Александра-князя, видать, в почете. Значит, нужно хитростью… Выкрасть! Ах, Михаил Сергеевич, криминально мыслите, дорогой. Выкрасть… Ну, в прошлый раз повезло, детинушка один на усадьбе оказался, да и умишком не востр. А нынче? А нынче все не так, все наоборот нынче — и народу там полно, и Ирина Мирошкинична особа весьма и весьма неглупая, а в чем-то — даже талантливая, это ж надо — подобную торговлю (прошлого с будущим) устроить!

Ай люли люли-и-и-и…

Да прекратите вы наконец выть-то?

А пацаненок вроде знакомый… певец хренов… Юра, блин, Шатунов… Ну, конечно, знакомый! Воренок с торга! Который едва кошель не увел. Воренок…

— Эй, парень, — дождавшись, когда наконец песня утихла и исполнявшие ее бедолаги пошли по корчме с шапкой, Ратников ухватил парнишку за рукав. — Заработать хочешь?

Ближе к ночи все трое дисциплинированно явились на постой в войско Домаши Твердиславича, расположившееся на обширном постоялом дворе — бывшем рижском подворье. Воевода Ратникову обрадовался, выкатил бадью бражки — за-ради победы — так и прображничали всю ночь, утром Миша даже «мяу» сказать не мог, хотя уж на что к местным слабеньким напиткам крепок. Даже «мяу» не сказать, не то что возвращаться обратно в ту корчму, где договаривались с воренком. Хорошо, Макс с Эгбертом вот так вот еще не пили, не умели еще. Максик так вообще местной бражкой брезговал, дурачок… там же все натуральное, не какая-нибудь пепси-кола или, упаси господи, джин-тоник!

Послав ребят в корчму, Михаил завалился спать и, верно, продрыхнул бы, как и многие, до вечера, ежели б, ближе к обеду, его не разбудили вернувшиеся парни.

Судя по довольному виду Макса — воренок деньги свои отработал сполна.

— Есть! — едва Миша открыл глаза, радостно сообщил Максим. — Есть браслетик!

— Славно… — Ратников икнул и потянулся к кувшину с квасом, стоявшему тут же, у изголовья. — Браслетик… А почему — один?

Просто так спросил — пошутил вроде, а Макс за чистую монету принял:

— Да, Микитка тот сказал, три было… Один он, когда бежал, разбил, другой — выпал да где-то потерялся.

— Ладно, — Михаил махнул рукою. — И одним обойдемся. Он где их нашел-то?

— Так, там же, где и мы — в амбаре. Долго, говорит, шарился. Зато знал — что искать.

Глава 18

Март — апрель 1242 года. Псков — Чудское озеро

Львы

Битва происходила не так, как описано в учебниках и показано в кино…

О том, что отряд Домаша Твердиславича уже через пару дней отправится лихим рейдом на Дерпт, Ратников узнал сразу же, как появился на подворье, и теперь не знал — радоваться ему или, наоборот, печалиться. Да, в Дерпт, конечно, надо бы. Только не так — с наскока! Кто его знает, куда там денется рыцарь Сен-Клер и его озерная нимфа? Ну, и Максика подставлять под тевтонские мечи тоже не очень хотелось, хватит, наподставлялся уже.

Однако другого-то пути не было — никаким мирным путем в Дерпт не проникнуть: тамошний епископ наверняка уже обратился за помощью к крестоносцам, те выставили на всех дорогах посты — мышь не проскочит! Да и купцы притихли, не ездили пока никуда… Значит — выход оставался один: с войском!

Да и деваться было некуда — попробуй-ка, откажись, задержись, потеряйся! Ратников и так-то оставался под подозрением, а Александр Грозны Очи на расправу крут, ходят слухи, велел повесить семьдесят пленников-кнехтов.

А вот Миша своего отпустил!

Правда, как оказалось, ненадолго.

Ближе к обеду выйдя пройтись — до ближайшей корчмы и обратно, Михаил услыхал вдруг раздавшийся позади кандальный звон. Обернулся: четверо сурового вида воинов Александровой рати — в двойных кольчугах, с рогатинами — вели по улице пленных. Человек двадцать, не только кнехты, но, судя по одежкам — и рыцари, среди которых Ратников, к удивлению своему, обнаружил и Иоганна фон Оффенбаха.

Не может быть! Он же отпущен! Снова попался? Но ведь мог сказать, сослаться, так сказать, на своего благодетеля — и что же, кто-то осмелился не поверить рыцарскому слову, слову благородного человека? За такие дела виновные могли получить по шапке от самого князя! Враги — врагами, а благородство — благородством. Или, говоря словами историков-марксистов, — классовая солидарность.

Что ж такое случилось-то?

Михаил подошел к стражам и, указав на Иоганна, заявил:

— Это мой пленник!

Воин развел руками:

— Извини, друже, токмо об том не у нас спрашивай. Твой — не твой… Их по приказу самого князюшки, дай ему Бог здоровья и долголетия, взяли!

Ах, вот как… по приказу князя…

— А куда ведете-то?

— Дак, на посадничев двор, в узилище… там и княже…

— Понятно…

Заложив за спину руки, Ратников проводил глазами уныло бредущий отряд. Фон Оффенбах конечно же заметил его, обернулся… и презрительно сплюнул на снег — вот она, мол, твоя милость.

Все это было неправильно, не по-честному, в буквальном смысле слова не по-честному — честь в это время значила много.

Подумав, Миша быстренько забежал в корчму, похмелился холодной бражкой и с новыми силами побежал догонять пленных.

На посадничьем, а ныне — княжьем, дворе было людно и суетно. Ходили взад-вперед воины, в кольчугах и без, ржали у коновязи кони, в кузнице — слышно было — деловито постукивал молот.

Если б Михаил был совершенно, ну, абсолютно трезв, так он бы и не решился действовать вот так, нахрапом, уж наверняка придумал бы что-нибудь похитрее. Если бы… Но попавшая на вчерашние дрожжи бражка ударила в голову, словно таран в крепостные ворота!

Взбежав по крыльцу, Ратников, оттолкнув гридей, буквально ворвался в горницу:

— Княже!

Александр Грозны Очи сидел на широкой лавке, блаженно вытянув руки — две сенные девки, слева и справа, аккуратно подстригали князюшке ногти и тихо напевали какую-то песню.

— В городе мне жить или на выселках… скажи ку-ку-шка, — послышалось вдруг Мише. Ну, конечно же — с похмелья, девушки пели другое — все то же ай-люли лю-ли…

— Княже! — Ратников низко поклонился.

— Ты почто здесь? — недовольно повернул голову Александр.

— Дозволь слово молвить!

Князь раздраженно махнул рукою:

— Говори, говори, коль уж пришел, та побыстрее, не видишь — песню слушаю!

— Там, в полоняниках, рыцарь… мой пленник… я его отпустил. За выкупом, а он…

— Что за рыцарь?

— Иоганн фон Оффенбах, мекленбуржец… сивый такой, молоденький.

— Все они там — сивые, — молвил Александр. — Так, говоришь, твой пленник? И снова взяли? Значит, было за что. Наверняка попытался освободить кого-нибудь из своих…

— Но он дал клятву!

— Тебе? — князь нехорошо усмехнулся. — А ты у нас кто? Князь? Боярин? Всего-то простой мечник… Все! Вон пошел!

— Княже!

— Я сказал — вон!

Михаил вышел как оплеванный и, стоя на крыльце, долго костерил Александра самыми гнусными словами — обиделся. Ишь, блин, тоже еще, шишка на ровном месте — «вон пошел»… Ладно, погоди…

Все одно — завтра в поход, в Дерпт, а там… Бог даст, и домой. Так что — терять-то особо нечего.

Опять же, был бы трезв — разве ж задело бы так отношение какого-то там немца? Ну плюнул, ну козлом посчитал — наверное, даже всех русских — и что? Эка невидаль!

И все же, все же…

Нехорошо себя Ратников чувствовал, прямо сказать, погано. Это выходит он человеку пообещал, а вышло… Ну, допустим, не виноват — в самом деле не князь, и не боярин… Так нечего было тогда и обещать, а раз уж обещал — так исполни!

Приняв решение, Миша вернулся на усадьбу — точнее, на постоялый двор — воеводы Домаша, и, спросив у хозяина перо и чернила, что-то быстренько написал на кусочке пергамента, после чего принялся наряжаться. Одел — для солидности — кольчужицу, только что до блеска начищенную Эгбертом, поверх нее — трофейную немецкую шубу с собольим воротником, накинул на плечи плащ алый, причесался…

Даже Максик присвистнул:

— Боярин! Как есть — боярин! И куда ж вы собрались-то, дядя Миша?

Ратников лишь рукой махнул:

— Ждите!

Как ни в чем не бывало Михаил зашел на княжий двор и, спросив, где содержатся знатные пленники, направился прямо к узилищу — курной избе на заднем дворе усадьбы.

У избы стоял молодой воин — страж.