Боярин - Роман Галкин
Теперь стало понятно, отчего стрелец говорил, будто с силой слова выдавливал, и постоянно локти к бокам прижимал. Похоже, ребра у парня действительно отбиты. А ведь ему еще и плетей всыпали в наказание. Ну, не будет впредь оружие кому попало в руки давать.
Выпроводив парнишку за двери, наказал ждать.
Ситуация все более прояснялась, и все более не нравилась. Я задумчиво поглядывал на воеводу — заодно ли он с этим горбоносым Залесским, или нет? Можно ли ему довериться? И почему он молчит? Будто бы и не сделал никаких выводов из рассказа стрельца.
— Что скажешь, Афанасий Егорыч?
— Надо бы высечь этого холопа, да понимаешь, Дмитрий Станиславович, мне с Никитой Олеговичем ссориться не с руки. Он поставки провианта в порубежные крепости контролирует… — воевода красноречиво замолчал, почесывая шею под окладистой бородой.
Мне оставалось лишь понятливо кивнуть.
Посланец
— Ладно, давай так поступим, — предложил я после короткого раздумья, кивнув на исписанный им лист, — пошлем гонца к Светлейшему Князю с этой грамоткой — пусть он сам решает, что делать со своим гвардейцем. Гонцом пошлем шалопая Борьку…
— Да разе ж можно ему такое доверить? — прервал меня воевода.
— Нужно! — мой указующий перст многозначительно поднялся. — В первую очередь именно доверием нужно воспитывать подрастающее поколение! Воинское умение придет со временем, а вот желание служить Отечеству можно воспитать лишь доверием. А стрелец этот, желая искупить свою вину, будет вдвое радеть за дело. Понимаешь? Тем более, что не в бой его посылаем, и не во вражеский тыл, а всего лишь с донесением, в котором нет особой государственной тайны.
— Мудрено как-то ты изъясняешься, Дмитрий Станиславович, — крякнул воевода по завершению моей высокопарной речи. — Это что ж, этому щенку еще и лошадь дать придется?
— И хорошую лошадь, Афанасий Егорыч. А то какой-то непорядок прослеживается в подопечном тебе воинстве.
— Это какой же непорядок, — возмущенно покраснел собеседник, выпучив на меня глаза. На его лбу выступили крупные бисеринки пота. Вот одна капля покатилась и, соединившись с другой, повисла на густой брови над правым глазом. Воевода смахнул ее и вытер лоб рукавом, продолжая буравить меня взглядом.
М-да, пожалуй, нужно было поаккуратней наезжать на этого бородача. Но теперь-то уже отступать поздно. Потому, поумерив в голосе гонора, я продолжил более спокойно:
— А ты сам посмотри на это дело будто бы со стороны. Что бы ты подумал о военачальнике, который не может доверить стрельцу простейшее задание по доставке донесения, но при этом доверяет ему оружие и ставит стеречь рубежи государства? А? Получается, в армию значит, можно, а водку… тьфу ты, а лошадь доверить ему нельзя? Так что ли?
Воевода продолжал пялиться на меня, но раздражение на его лице сменилось озадаченностью. Он явно пытался осмыслить услышанный довод. Прищурив глаз, я добавил:
— И много ли на вверенном тебе, Афанасий Егорыч, рубеже таких воинов, к которым у тебя доверие отсутствует? — увидев, что собеседник окончательно сбит с толку, совсем уже миролюбивым тоном продолжил: — Ты, дорогой друг, главное такую оплошность в разговоре с Петром Александрычем не допусти. Не поймет он, как можно допускать к охране Отечества не заслуживающих доверия воинов. Да и вообще, давай забудем об этом разговоре, будто и не было его вовсе.
После нескольких долгих минут молчания воевода произнес:
— Досталось ему крепко. Тяжеловато будет на лошади-то скакать.
Я уже думал об этом моменте, однако в моих планах было послать именно этого парня. Во-первых, как я уже говорил, стараясь искупить вину, он проявит надлежащее рвение. И во-вторых, сам не знаю почему, испытывал к этому юному стрельцу доверие. Потому ответил:
— На то он и воин, чтобы терпеть боль и невзгоды. В следующий раз пусть не дает себя бить какому-то холопу.
В конце концов Афанасий поддался моему давлению отправить гонца немедленно и отдал распоряжение приготовить лошадь. На мое замечание, что неплохо бы дать парню еще и заводную, а также снабдить его провизией, отмахнулся:
— Чай не в степь его отправляем. Отпишу грамоту — по ней в яме и лошадь сменит, и покормится.
Я в очередной раз озадачился упоминанием о загадочной яме, но, помня, как ухохатывался князь каждый раз, когда я про эту яму спрашивал, решил не задавать лишних вопросов. Лишь еще раз внушительно предупредил собеседника никого не посвящать в то, с какой целью отправлен гонец, и выразил желание лично проводить парня.
— Коль охота тебе ноги бить, воля твоя, — не возразил воевода, вероятно стремясь поскорей уже отделаться от этого нудного дела, а заодно и от меня, принесшего столько хлопот на его седую голову. Как следует, вдохнув, он заорал в сторону двери: — Петруха!
Вбежал писарь и застыл перед столом, ожидая распоряжения. Видя, что воевода свернул в трубочку грамоту, сообразил немедля растопить над свечой сургуч и залил им края бумаги. Афанасий тут же припечатал невесть откуда взявшейся в руке печатью, безжалостно сплющив свиток, после чего небрежным пассом руки дал понять писарю, чтобы тот отвалил.
Я позвал Борьку, а воевода тем временем написал еще одну бумагу и заверил ее печатью — это оказалась та самая грамота для загадочной ямы.
Задачу стрельцу по праву поставил сам военачальник. Я лишь кивал, когда он посматривал на меня, будто вопрошая, правильно ли говорит?
Ямская слобода, где Борька должен получить лошадь, находилась по другую сторону крепости. Не желая нечаянной встречи с Залесским, я решил идти по стене. Позвал с собой и парнишку. Мы миновали несколько башен и наконец, покинули крепость. По крутому склону спустились к покрытой льдом речушке. В моем мире здесь проходит Комсомольский проспект, а на вал поднимается один из путепроводов. Речушка естественно Осколец. А вот храма Александра Невского не увидел. Возможно, еще не построили, а может, в этом мире его и не будет вовсе.
Если я правильно помнил расположение оскольских слобод, то Ямская слобода находится слева от спускающейся от крепостных ворот дороги, справа Гуменская, а вон те прилепившиеся на крутом склоне домишки по эту сторону Оскольца — слобода Казацкая.
Возле большой рубленой избы, находившейся примерно на месте «Детского Мира», Борька получил лошадку и собрался уже отправиться в путь, но я не дал ему запрыгнуть
