Долгожданная кража (СИ) - Зингер Владимир
Я только поднял повыше воротник своей курточки, которая, если честно, не спасала ни от дождя, ни от холода. До родной общаги ещё минут десять топать, а эта гнусная слякоть прекращаться не собиралась. Я возвращался с неудачной охоты. Требовалось найти в продаже какие-нибудь ботинки потеплее — всё-таки зима на носу. При отсутствии хоть какой-то навигации (в будущем понимании этого слова) на сей счёт или минимальной рекламы — квест тот ещё. Пришлось обходить ножками магазин за магазином в наивной надежде нарваться на тот, где именно в это время на твоё шикарное счастье «выбросили дефицит». Дефицита не было, и приличного недефицита — тоже. К концу своего рейда я начал склоняться к мысли, что придётся поступить по-прошлогоднему — милицейские ботинки с шерстяным носком маминой вязки. От сильных морозов не спасут, но это лучше, чем ничего.
Мокрые сумерки быстро сгущались, обещая близкую темноту. Редкие фонари в радужном гало́ из дожевых капель освещали разве что самих себя. На слегка подсвеченной глыбе спортивно-концертного зала «Алмаз» виднелась какая-то афиша. Подойдя поближе, обнаружил изображённого на ней Высоцкого. Да, Владимир Семёнович недавно подарил радость череповчанам своим кратковременным посещением города и единственным концертом здесь, в «Алмазе». Мне тоже выпала удача урвать билетик и оказаться причастным к числу избранных, видевших Высоцкого «вживую», пусть даже с тридцатого ряда битком набитого зала.
Владимир Семёнович давно уехал после своей стремительной гастроли, а благодарный «Алмаз» всё ещё хранил память об этом событии и ни в какую не желал расставаться со старой афишей. Один угол её оторвался и хлопал под ветром — чем не аплодисменты великому барду? Хотя, насколько я знаю, народный кумир очень не любил, когда его называли «бардом».
Я миновал стадион «Металлург» и двинулся в направлении улицы Металлургов. А какие ещё названия должны быть, если чуть не в каждой семье хоть кто-нибудь да имеет отношение или к работе на металлургическом заводе или к его не прекращающемуся строительству? Дальше мне предстояло «срезать угол», пройдя наискосок через тихий двор, образованный пятиэтажками. Во дворе тихо и пусто — никому не хочется без нужды торчать под дождём. Я уже прикидывал, как лучше пройти, чтобы не получить за шиворот гроздь крупных капель, периодически слетающих с веток разросшихся здесь деревьев, как моё внимание привлекли невнятные шорохи как раз под этими деревьями.
Ещё невидимый в тени дома, я присмотрелся — машина, а рядом с ней две тени. Скрежетнул металл. Тени замерли, потом осторожно зашевелились снова. Владельцы авто так не поступают. Они сейчас бы громко и без утайки выгружались, поторапливая друг друга, чтобы не мокнуть, или наоборот, так же торопливо и шумно загружались, создавая суматоху и мешая друг другу.
Тени тихонько копошились у машины. Но вот в каком-то окне ближайшего дома загорелся свет, и темнота под деревьями побледнела, совсем чуть-чуть, самую капельку, однако этого оказалось достаточно, чтобы увидеть в руках одной тени что-то длинное и серебристо-блестящее.
«О-о-о, брат, это жулики!» — шепнул мне где-то внутри моего сознания мультяшный Карлсон с мотором. Не тот, который от Астрид Линдгрен, того я не люблю, а наш, советский. И я ему поверил. Если предположить, что длинное и блестящее — это металлическая линейка, тогда и Карлсон не нужен, чтобы понять: эти ребятки собираются вскрыть чужую машину. Зачем? — Конечно, не для того, чтобы положить туда свою скудную месячную зарплату. Скорей наоборот, поживиться чем-нибудь, а ещё лучше — угнать. И что теперь делать?
Карлсон сделал свой проницательный намёк и улетучился, а его место занял мой скептический альтер эго. Вижу — вижу, — начал он нудить, — хочешь изловить их, не дать совершиться худу. Сказать потом, скромно потупив глазки: на моём месте так поступил бы каждый. Только сначала вспомни, кто ты теперь. Ты теперь вахтёр, выпнутый из уголовного розыска за всё, как говорится, хорошее.
А не пойти ли мне и на самом деле мимо, или даже обойти это место другим путём, подумалось мне. Пусть каждый занимается своим делом. Моё нынешнее дело — жуликов сторожить. А эти ребята у машины, может и не угонщики вовсе? Мало ли что им срочно потребовалось сделать, например, слабый аккумулятор домой затащить? А тут я — руки вверх! Стоять! Бояться! Глупость какая-то! И вообще, раскрытие преступлений — дело уголовного розыска, к которому я теперь отношения не имею.
Все эти мысли проскочили в моей голове за один стремительный миг. Я в это время тихонько отступил назад, в самую гущу темноты. И правильно, и нечего… — одобрил мои действия внутренний голос, а когда я завернул за угол дома, он и совсем успокоился, глупый. Неужто где-то в глубинах бытия существую какой-нибудь «я», очень похожий на этот дрожащий от страха хвостик?
Никуда я, конечно, не ушёл. Просто видел раньше за углом будку телефона-автомата. Туда-то я и направился. Открыл дребезжащую всеми своими остатками стёкол дверь и убедился, что этот номер у меня не пройдёт — тяжёлой, несокрушимой никакими катаклизмами трубки на месте не было. На её месте уныло покачивался огрызок провода, спрятанного в металлическую спиральную кишку. Это какие же могучую силу и упорство надо иметь, чтобы учинить такое варварство, восхитился я бессмысленности содеянного. Ведь как использовать оторванную трубку хоть на что-нибудь мало-мальски пригодное даже не придумать, и скорей всего, она оказалась выброшенной где-нибудь поблизости. Но дело даже не в этом. Дело в том, что на «02» мне теперь рассчитывать не приходится. Ну что ж, нам не привыкать. Ввязаться в изначально проигрышное дело — это по-нашему.
Вот чего нет среди моих многочисленных талантов, так это умения лицедействовать. И всё-таки придётся. Я вернулся в исходную точку, (оба силуэта у машины по-прежнему имелись в наличии), ступил звучно в небольшую лужу и пьяно заматерился. Тени насторожились, но с места не сдвинулись. Дело в том, что вздумай они пуститься наутёк, им бы пришлось бежать как раз мимо меня — так уж был устроен этот уголок двора. А я продолжал изображать пьяного — важно было подойти как можно ближе. Вот этого, щуплого с линейкой в руках, я, пожалуй, смогу удержать, а длинный пускай себе бежит. Всё равно обоих мне не поймать, будь я хоть бэтмен какой-нибудь. В развитие своего лицедейства я бестолково захлопал руками по карманам, невнятно бормоча, ну вот же… были же… Потом обратился к фигурам:
— Бабуля, закурить не найдётся?
Фигуры молча переглянулись в явном ступоре. Дураки, кинематографическую классику знать надо, это же «Операция 'Ы». Потом они недружно отреагировали. Одна фигура фыркнула недовольно:
— Какая я тебе бабуля?
Голос показался мне ломким, совсем пацанским. Видимо, именно поэтому к риторическому вопросу про бабулю был приложен весьма заковыристый матюг, чтобы значит, весомость свою поднять.
Вторая фигура в это же время отреагировала по-другому:
— Канай отсюдова, пенёк хренов! Курить вредно.
Не испугались. Это хорошо. Видно я после хождений в этом мокром сумраке и в самом деле устрашающе не выгляжу. Присмотрелся, насколько это возможно во время исполняемой роли пьяного прохожего, к силуэтам. У щуплого в руках металлическая линейка — универсальная отмычка для простых машин. А сейчас все машины простые. Второй стоит так, что мне не видна его правая рука, и в ней, похоже, что-то есть. Это не очень гут, и мне придётся это учесть. Придётся начать именно с него.
Всё ещё роясь в карманах и пошатываясь, я приближаюсь к субъектам, потом внезапно толкаю длинного на машину. Тот летит правым боком вперёд, и чтобы не приложится рожей о металл, подставляет руки. Обе. То, что было в его правой руке падает на землю и металлически звякает. Монтировка. Запинываю её под машину. Кажется, удачно. Переключаюсь на второго, пока тот ещё в ступоре — явно не ожидал от меня такой прыти. Он машинально пытается закрыться от меня рукой. Перехватываю её и провожу самый универсальный милицейский приём — загиб руки за спину. Второй рукой хватаю за волосы — да здравствуют длинноволосые мужские причёски — очень удобная штука. Всё, теперь этот крендель никуда не денется. Или, если уж очень смелый — заработает перелом руки.
