Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий
— А ты в нее не ходи, Сулак, — усмехнулся я. — Майор!
— Я! — сделал шаг вперед бывший капитан Варнацкий, которого я из замка забрал и поставил командовать терцией. Он был толков, неглуп и исполнителен, а других верных людей у меня под рукой все равно не было.Вот так люди и делают карьеру. Просто попадают в нужное время и в нужное место.
— Строй пехоту, — скомандовал я. — Пушки за первым рядом спрячьте. Ежи тоже. Пусть разгон возьмут.
— Слушаюсь! — ударил кулаком в грудь новоиспеченный майор и пошел орать на солдат.
А прямо перед нами строилась для боя краса и гордость Римской империи — ее клибанарии и кирасиры. И, откровенно говоря, страшно было до жути. Я столько тяжелых всадников в одном месте и не видел никогда. Здесь собрана половина кавалерии, что может выставить огромная страна, в которой живет не то четырнадцать, не то пятнадцать миллионов человек. И когда расплодиться успели? Вот что потепление, прививки и правильный севооборот делают. Тысяча всадников занимает милю по фронту… А тут все четыре тысячи. Неслыханная сила, чудовищная, которая нигде и никогда до этого не собиралась в одном месте. Почему? Да просто ввиду отсутствия такой необходимости.
— Ну что же, — сказал я сам себе. — Будем надеяться, что они нас презирают. Ну же, мальчики, проявите свою гордость. Посрамите сына ткачихи.
— Они для таранного удара строятся, ваша светлость, — сказал Деян. — И даже парламентера не присылают. Это хорошо или плохо?
— Это просто отлично, Деян, — ответил я. — Они считают, что со мной не о чем разговаривать, а я считаю, что разговаривать не о чем именно с ними. Ну, господи, помоги нам! Кроме тебя, помочь больше некому…
Я сел на трофейного персидского жеребца и проскакал вдоль войска, подняв руку. Надо толкнуть речь.
— Парни! — орал я. — Вы чего хмурые такие?… (Непереводимая игра слов)… Этих маменькиных сынков в железных горшках испугались?… (Непереводимая игра слов)… Они считают, что они выше вас! Да хрен им в сраку! Я для чего дал вам мушкет! Он делает людей равными! Не знали? Так сейчас узнаете!… (Непереводимая игра слов)… Бейте бунтовщиков без пощады! Все, что на них — ваше! И если за пленных нобилей выкуп дадут — он тоже будет ваш! Да вы, в такую вас мать, после этого боя богаче меня станете! А ведь я…. (непереводимая игра слов…)…. мать… (непереводимая игра слов…)! Я ведь самого римского императора внук! И я просто охренеть, до чего богат. А сегодня я с вами в один строй встану. Потому что там такие деньги на кону, что даже мне не стыдно башкой рискнуть! Как бунтовщиков перебьем, неделю гуляем! Все шлюхи Братиславы ваши будут! И все вино из монастырских подвалов! Ну что, пустим говнюкам кровь?
Хорошая получилась речь и, главное, понятная. Такая, что самые сокровенные струны солдатской души задевает. В тот момент я только одного не понял: как мятежные клибанарии с коней не попадали. Воплями, которые раздались в моем строю, можно было выровнять Карпаты. Горы просто раскололись бы на куски. Ведь прямо перед нами — сотни тысяч солидов в виде коней, оружия, доспехов и их содержимого. На самом деле я не сказал ничего нового, ведь именно это и предписывает Устав. Но я сделал акцент в нужном месте и был услышан. Тут теперь больше никто никого не боялся. Прямо перед моими солдатами замаячила обеспеченная жизнь. А если кто-то из них захочет выкупить свой контракт, то милости просим. После такой добычи я наберу любое количество людей и за любой срок. А потом отставники озолотят трактирщиков, шулеров и шлюх, и вернутся в казарму, нищие, как сейчас. Потому что у солдат не держатся деньги, ведь они ни хрена, кроме как воевать, не умеют. И жизни другой, кроме армейской, не знают. Так всегда было и так всегда будет.
Пушки заряжены, мушкеты тоже, а над войском поднимается дым тлеющих фитилей. Взводные и сержанты проверили все и ходят вдоль строя, поднося кулаки к лицам бойцов. Знаете, что такое дисциплина? Дисциплина — это когда своего сержанта солдат боится больше, чем врага. Этим армия отличается от войска.
К моему удивлению, вооружены мятежники были разномастно. Впрочем, я сообразил: уж очень разными могли быть по доходам семьи, что собирали на службу сына или мужа. Не у всех коней были железные попоны, а из всадников лишь пятая часть сияла вызолоченными доспехами, смахивающими на миланскую готику. В основном клибанарии носили побитые дедовские юшманы и различные детали от латного доспеха: поножи, защита рук и закрытые шлемы в виде горшка. Хотя и кирас тоже хватало. Вот интересно, эти-то, не слишком богатые служаки, зачем сюда пришли? Неужели тоже отсутствовали в части, развлекаясь на охотах и балах? Не похоже…
Раздался сигнал рога, и несколько сотен всадников вывели коней вперед. Они тронули шпорами их бока и начали разгон, опуская копья…
Глава 21
Жизнь Вечного города за прошедшие два столетия изменилась до неузнаваемости. Рим не был больше мегаполисом времен Гонория или даже крупным городом эпохи Теодориха Великого. Он стал провинцией Северной империи, ее форпостом в Италии и местом паломничества. Уж чего-чего, а святых мест тут было столько, что и не сосчитать. Здесь каждый камень кричал о муках первых христиан. Городской Сенат, который поставлял миру римских пап, стал понемногу послушен им полностью. Да и быть не могло по-другому. Понтифики сохранили в своих цепких руках не только земли Сицилии, Африки и Прованса, но и постоянно прирастали новыми. Императоры смотрели сквозь пальцы на то, что бездетные сенаторы завещали имущество церкви. Да и имения самих пап, которые происходили из семей богатейших латифундистов, приятно округляли Патримоний святого Петра, земельные владения римского епископа. Эти владения были огромны, и покуситься на них не смел никто из государей. Кто в здравом уме наложит лапу на земли первосвященника христианского мира?
В Городе сейчас проживало тысяч тридцать народу. Это все, что способно были прокормить окрестные земли. Больше купцов и ремесленников Лацию не нужно, а раздавать зерно толпам бездельников, как при Траяне, императорам Севера и в голову не приходило. Они не были римлянами по крови, и никакого пиетета к их потомкам не испытывали. Вот так Рим превратился в величественное захолустье, в котором жило фанатично верующее население. Прямо как в той реальности, из которой изначально пришел Николай Сергеевич Мещеряков, который стал мальчишкой Само. Только вот того безобразия, что творилось в ТОЙ, изначальной действительности, тут не происходило.
Не было Трупного собора 896 года, когда по приказу папы Стефана VI выкопали тело покойного папы Формоза, облекли в одежды первосвященника и предали суду. Не было и убийства самого папы Стефана, которого задушили, не прошло и года. Не случится здесь и двенадцати лет последующей резни, когда папа Сергий III прикажет убить в тюрьме пап Христофора и Льва V. Не случится и десятилетий позора Римской апостольской церкви, который назовут потом периодом Порнократии. Тут не будет папы Иоанна XII, который в промежутках между пьянками, языческими оргиями и соблазнением чужих жен учредил Священную Римскую империю, политическое недоразумение, просуществовавшее до начала 19 века. Просто родов, что поставляли тех самых иерархов, здесь нет. Ни Гвидонидов, ни Теофилактов, ни Кресцентиев. Они были германцами по крови, а тут таковых почти не осталось. Да и тяжелая длань братиславских императоров не давала настолько сильно поднять голову знати. И уж точно, в этой реальности мусульманские пираты не захватят Сицилию и не будут разорять Рим своими набегами.
Ничего этого не случилось, а потому Италия цвела. Благодатнейшая земля, на которую уже давно не ступал сапог неприятеля, стремительно заселилась трудолюбивым народом, который сажал оливы и виноград, а пшеницу выращивал в таком изобилии, что даже вывозил ее в Константинополь. Сюда два столетия отправляли отставных солдат из легионов, а потому север и юг Италии разделился как бы на два этноса. Южнее Неаполя жили дальние потомки осков, луканов и греков, а севернее — потомки самнитов, латинов и этрусков, но в ядреной смеси со словенами. Причем окрестности того же Милана и Фриуля словенскими стали почти полностью, а где-нибудь в Сполето преобладали римляне. Юг и север и раньше говорили на своих диалектах латыни, но теперь они и вовсе едва понимали друг друга. Чтобы купцу из Бергамо объясниться с коллегой из Палермо, приходилось махать руками словно мельница. Италики вовсю общались жестами, что превратилось в разновидность языка.
