Авиатор: назад в СССР 3 (СИ) - Дорин Михаил

— Это нормально. Он был нам дорог...

— Ты всё равно не знал его так близко, — грубовато перебила меня Женя. — Прости. Я всё вспоминаю про нашу историю с...органами. И ведь не расскажешь никому.

— А рассказывать и не надо. Этой истории не было.

— Зато была другая, — сказала Женя, подойдя ко мне и крепко прижимаясь. — Если бы ты тогда не сказал что-то отцу, мы бы оказались с тобой на этом же самолёте. У меня даже была мысль, будто вся катастрофа была подстроена, а ты об этом знал.

Про неслучайность гибели авиалайнера во Внуково, мне тоже закралась такая мысль. Слишком много было знакомых лиц в аэропорту в тот день. Но главное не это. Горшков видел их тоже, и всё равно сел на борт. Похоже, не поверил он в то, что спецы совершат подобную диверсию. Хотя, может и не была эта катастрофа специально подстроена. Не верю я в циничность нашей разведки.

— Откуда я мог знать? Будущее я не могу видеть.

Олимпийский год наступил вместе с сообщениями из Афганистана. Боевые действия начались, шли первые сообщения о подвигах наших бойцов, а училище полнилось слухами о возможных ускоренных выпусках.

Естественно, такой расклад не соответствовал действительности. Что касается авиации, основную тяжесть войны несли на себе вертолётчики и штурмовики. Перед началом нашего убытия в учебный полк, преподаватели все в один голос настраивали на более ответственный подход к освоению программы.

— Не думаю, что мне стоит вам рассказывать, что происходит «за речкой». У многих из вас есть те, кто сейчас там. Одно скажу, что легко не будет, — сказал Нестеров на крайнем занятии по штурманской подготовке.

На крайних занятиях мы больше разбирали боевое применение с различных видов манёвров, хотя это совершенно не тема его дисциплины.

— Ещё, вам придётся осуществлять прикрытие наших бомбёров.

— От кого? — спросил Костя. — Разве у афганских мятежников есть авиация?

— Нет у них авиации, — сказал я. — У соседей есть.

— Верно, Родин. Иран и Пакистан будут постоянно поднимать свои истребители. Скажу больше, они это уже делают. Бояться их не надо, они сами не хотят с нами в бой вступать. Но отгонять их вам придётся.

Так время и подошло к лётной практике. Как это обычно бывает, на первом построении подполковник Ребров проводил свой приветственный инструктаж в не самом хорошем расположении духа.

— Не вздумайте меня разочаровать, товарищи будущие лётчики. Эта ваша крайняя практика в стенах училища, а по сему провести её нужно достойно. Это всем понятно?

— Так точно! — громко ответил наш строй.

— Именно достойно, а не с блеском, шиком и помпой! В этом году мне не хочется вспоминать все ваши достижения по самоходам, ошибкам в пилотировании и другим «приятным моментам» вашей курсантской жизни. Это понятно, Курков? — подошёл Ребров к Максу вплотную.

— Так точно...

— Проточно! Почему у этого инопланетянина вместо головы я наблюдаю костное образование? — спросил комэска, указывая на одного из наших товарищей.

Васька Басолбасов был у нас одним из самых незаметных парней. Невысокий, худощавый, на своей волне — вполне себе подходящая характеристика для него. В поступках, порочащих честь курсанта, не был замечен. Ну а совсем недавно, а именно вчера, успешно потерял свою шапку во время очередных прыжков с парашютом. Искать его не отпустили, а запасную он постеснялся пойти получать. Вот и стоял он в... пилотке.

— Товарищ подполковник, так у него на месте голова, — непонимающе, ответил Макс.

— Дорогой мой Курков! Это вот у тебя голова, — слегка похлопал его по шапке сверху Ребров. — У меня голова, — поправил он свою фуражку. — А у вашего Балбесова...

— Басолбасова, командир, — поправил Реброва Валентинович.

— Ну а я как сказал?! Короче, вот у этого Балсодаса вместо головы сейчас костное образование с пилоткой. А должна быть у него голова с шапкой.

— Исправим, товарищ подполковник, — сказал Вася.

— Завтра и проверим.

Пока Басолбасов решал вопрос с получением шапки, мы отправились в свой класс вместе с Иваном Фёдоровичем.

С его слов было понятно, что на этой практике нам предстоит уже летать более сложные виды лётной подготовки.

— И наведения будем делать, и полигон бомбить, как на «элочке» в своё время, — рассказывал Швабрин, когда мы расселись за свои места за партами.

— Иван Фёдорович, есть какие-нибудь новости... ну оттуда? — спросил Артём.

Его скромное «ну оттуда» в данном случае означало из Афганистана.

— Пока в общих чертах, но работы на ваш век ещё хватит. Сначала, хотел бы с вами обсудить следующее... — начал говорить Швабрин, но в кабинет вошёл Ребров.

Такого не случалось давно. Точнее никогда. Даже не могу себе представить, что должно было произойти, чтобы Гелий Вольфрамович пришёл к нам.

— Сидеть всем, а Родин со мной. Рыжов? — указал он на Артёма.

— Я, Гелий Вольф...

— Уй, залепись! Сколько раз говорить, что я товарищ подполковник! — выругался Ребров.

— Так точно, товарищ подполковник, Гелий Вольфрамович, — отрапортовал Рыжов.

— Ох... хорек ты рыжий, а не Рыжов. К дежурному по полку быстро, с больницы супруга звонит. Целого подполковника напрягла, чтоб тебя позвал, — сказал Ребров, выходя из кабинета вслед за мной.

Шли мы с ним молча, даже когда нас обогнал Артём. Сейчас ему, конечно, очень непросто. Света на крайних неделях беременности, так что нервы у него напряжены. Вот так может по несколько раз на день звонить. В казарме уже все привыкли, что она постоянно его к трубке вызывает.

— Товарищ командир, а куда...

— Узнаешь, — перебил меня Вольфрамович.

— И всё же...

— Так, Родин, попутный хрен — горбатый в спину, вопросов не задавай лишних.

Пришли мы к кабинету Доброва. Комэска заглянул внутрь и получил разрешение мне войти. Сам же в помещение он не заходил.

Геннадий Павлович стоял около окна, докуривая сигарету и сминая её в пепельнице.

— Привет, Сергей. У меня к тебе вопрос, — сказал Добров, указывая на стул за столом для совещаний.

Глава 23

Начинается лётная практика в этот раз никак обычно. По опыту прошлых лет, расспросы и посещения мной командиров начинались, хотя бы, после наземной подготовки.

— Здравия желаю, товарищ...

— Сейчас мы разговариваем с тобой никак командир с подчинённым. В данную минут считай, что я твой родственник, — прервал меня Добров, присаживаясь напротив указанного им места. — Садись.

— Понял, — сказал я, присаживаясь на стул. — Товарищ полковник, разрешите...

— Давай я вначале закончу, а потом ты спросишь разрешения. Какие у тебя дальнейшие планы? На жизнь, разумеется. Окончание училища, ведь, не за горами.

— Планы у меня самые земные — выпуск, распределение и, наверное, свадьба со всеми вытекающими, — сказал я.

— Не думал, что у тебя с Евгенией настолько серьёзно.

— Пока этот вопрос мы не обсуждали, но день принятия решения не за горами.

— Завуалировано говоришь, Серёжа. Женитьба — дело осознанное, хотя разные бывают случаи. Я вот со своей супругой уже 20 лет разменял недавно. Всё выдержала. В Евгении можешь ты так же быть уверен?

Странные вопросы задаёт, Добров. Сомневаюсь, что вызвал он меня к себе расспросить о состоянии дел в моей личной жизни.

Прошлогодний вояж в Москву тоже не подлежит обсуждению. За это время даже Краснов или особист Поляков со мной по этому поводу не разговаривали. Женя периодически что-то вспоминает о событиях в квартире Платовых, но потом всплывают моменты с отцом и она начинает плакать. Эта трагедия полностью затмила собой предшествующие события. Да и ребята из «комитета добрых дел» провели с ней основательную беседу.

— Могу и уверен, Геннадий Павлович. Извините, но вы меня по другому поводу, как мне кажется, вызвали?

— Само собой. Я сам сказал, что мы сейчас разговариваем неформально. Вот и решил немного поговорить о личном. Раз уверен в своей спутнице, то дерзай, — сказал Добров, потянувшись к стопке с документами. — Где ты собираешься служить? У тебя, судя по всему, будет право выбора после выпуска.