Чебурашка (СИ) - Ромов Дмитрий
— Ребята, девчата, — говорю я, когда мы подходим к остановке у драмтеатра.
На нём большая афиша с надписью «Дискотека. Скоро в школу!» Естественно, там будет целая толпа народу со всего города — и школьники, и студенты, и пэтэушники. Кого там только не встретишь сегодня…
— Мне надо домой забежать, так что меня не ждите, я приеду чуть позднее.
— Сходить с тобой? — предлагает Наташка.
— Наташ, не надо, спасибо. Мне семейные дела кое-какие надо решить. Я быстро, туда и обратно. Давайте, начинайте тусоваться без меня, а я подтянусь.
— Ладно, — разочарованно кивает Луткова, а парни начинают «голосовать», пытаясь остановить проезжающие мимо тачки.
Я поворачиваюсь и иду мимо театра в сторону дома. Естественно, ни к какому Игорьку я ехать не собираюсь. Хватит с меня этих утренников. Не могу понять, что именно меня так злит. Цеп, разумеется, но дело не только в нём. Вика? Вика, конечно, тоже, но есть что-то ещё.
Наверное, это бесится док внутри меня, и впервые с момента переноса я чувствую себя спутанным по рукам и ногам. Это он, да, это он оплетает меня своими привычками и своей никчёмностью. Там, у себя, в будущем, в такой ситуации он бы накатил как следует и пошёл к…
— Костёр!
Я оборачиваюсь. Это Миха. Он стоит чуть поодаль, руки в карманах, прикинут с иголочки. Улыбается немного насмешливо. Я подхожу.
— Привет.
— Ну, чё сходил на день рождения? — спрашивает он.
— Да.
— Говорят ты там Цепу пи**юлей навалял?
— Блин! Кто говорит⁈ Капец, это ж вот только что случилось.
— Так навалял или нет?
— Ну… не то, чтобы много, но чуть-чуть навалял.
— Молоток, не подкачал, значит. Не зря я тебя в секцию привёл.
Он хлопает меня по плечу.
— Ты куда летишь злой такой?
— Домой, — отвечаю я и ловлю себя на том, что копирую интонацию Хаблюка.
— Не, тебе домой не надо.
— Почему это?
— Так ты злость ещё не выплеснул. Не довёл свой бой до конца. Поэтому тебе надо по-другому разрядиться. Побалдеть, врубаешься? Бабу тебе надо. Пошли с нами на дискач. Сечас пацаны из секции подгребут. Выпьем по коктейльчику, девчонок снимем, поедем с ними туда-сюда, шуры-муры. Тебе понравится, я точно знаю.
Конечно, понравится, я и сам знаю, главное, понравится моему доку. Но нет, точно нет, это не для меня. Зачем подпитывать в себе то, с чем хочешь расстаться? Не пойду.
— Ладно, — говорю я. — Давай попробуем тусануться. Кто из пацанов придёт?
— Слон и Кириллыч.
— Мог бы и не спрашивать, — улыбаюсь я. — Вы же не разлей вода.
— Ну, со Слоном да, — признаёт Миха.
Над холлом, где проходит весь этот движ, кружат снежинки, не настоящие, световые. Пульсируют и бьют по глазам, ослепляют стробоскопы, северным сиянием вспыхивают зарницы и стреляют по залу густыми яркими всполохами.
Пахнет жизнью. Парфюм, пот и алкоголь — вот главные запахи момента.
У-o-o, у-o-o, у-o-o…
У-а!… У-а!… У-а!… У-а!… У-а-a…
У-а!… У-а!… У-а!… У-а!… У-а-a…
У-а!… У-а!… У-а!… У-а!… У-а-a…
У-o-o, у-o-o…
Челентано отжигает! И девчонки отжигают! Спиртное продают только по паспорту. Но кто там проверяет, честное слово. Я пропускаю второй коктейль и голова потихонечку раскручивается. Как юла.
Нормальные пацаны не танцуют. Нормальные пацаны не клоуны. Нормальные пацаны стоят и выбирают себе подруг. Ну, если только уже кого-то выбрали, то можно и подёргаться немного.
Чем больше огня в бокале, тем красивее танцорши. Незыблемый закон.
Надя. Удивительное имя. Главное, как известно, редкое.
Она блондинка, вернее, немного рыжая. С большим лошадиным хвостом. Когда она подпрыгивает в танце, хвост разлетается и волосы подсвечиваются прожекторами, становятся цветными. И лицо её тоже окрашивается то в красный, то в фиолетовый, а то и в мертвенно белый, превращая свою хозяйку то в нежную фею, то в злую, неодолимую ламию.
У неё красивое лицо с широкими скулами, усыпанными конопушками, зелёные глаза и крупный жадный рот. Мы целуемся под Энни Ленокс, под новейший хит, под страстные «Sweet dreams».
Кто-то из них хочет использовать тебя,
Кто-то из них хочет быть использованным тобой…
Сладкие мечты, они сделаны из этого…
Она выше меня, но нам плевать, я сжимаю её стройное и сильное, крепкое и разгорячённое тело и мы оба знаем, что итог вечера предопределён.
Так всё и происходит. Их трое и нас тоже трое. Они третьекурсницы из медучилища, приехали из области, живут в общаге.
— Я из деревни, — весело сообщает Надя.
А мы просто боксёры, вернее, два боксёра и один Тёмный Доктор.
— А я врач, вообще-то, — усмехаюсь я.
— Серьёзно? — хохочет «моя». — Осмотрите меня, доктор, я вся горю!
Мы стоим у театра. Дискач ещё в самом разгаре, ещё будет много всего вкусного, но мы своё получили. У нас уже время десерта, мы собираемся в общагу к нашим новым подружкам. Стоим на остановке и ждём, когда девчата докурят. Мы все смеёмся и дрожим от предвкушения и ритма отбивающего в голове «Билли Джин». Молодые волки.
— Так, стоять, нах, — подваливает группка ловцов удачи.
Шпана, гопнички, вьющиеся там, где можно поживиться.
А чё это вы наших обезъян снимаете? А есть ли закурить, а не найдётся ли рублика, а трёх? А не слишком ли вы резкие? А не хотите ли отведать кое-чего эдакого?
Слово за слово и вот мы уже учим шестерых будущих урок основам бокса и чему придётся. А потом бежим и тащим девчонок за руки, потому что на подмогу избитым дебилам бежит целая толпа.
Девушки скидывают туфли и несутся с нами, как молодые антилопы, кровь стучит в висках и все мы хохочем, чувствуем животную страсть, ощущаем волнующие вибрации жизни. Пьём её и вдыхаем полной грудью.
Billie Jean is not my lover
Билли Джин не моя любовница
She’s just a girl who claims that I am the one
Она просто девушка, которая утверждает, что я тот единственный
А потом одна из девушек проходит в общагу и открывает окно на первом этаже, вторая отвлекает дежурного, а третья показывает дорогу. Подталкивая друг друга, мы лезем в окно, пробираемся в их комнату, пьём вино и угораем от смеха.
А чуть позже мы с Надей уходим в пустую комнату, благо, ещё не все жильцы вернулись после каникул, и любим друг друга до потери пульса. Я держу её за лошадиный хвост, тяну за крепкий зад, сжимаю плотные торчащие груди и сильные прямые ноги. Я до последней капли выжимаю из неё весь пот, выколачиваю все стоны и забираю все силы, не оставляя ничего.
А потом тихо лежу рядом и поглаживаю её голое, обессилившее и отсвечивающее в свете луны тело. Лежу и смотрю в потолок. Потом встаю, тихо одеваюсь и выхожу тем же путём, что и вошёл. Через окно.
Времени первый час. Я иду по ночному городу. У театра ещё тусуется народ, но дальше по Весенней уже пусто. Изредка где-то раздаётся смех. Это такие же молодые и беззаботные люди, как я. Ничего не меняется. Всё уже было и нет ничего нового под звёздным небом.
Я прохожу мимо «Домовой кухни», мимо гастронома, школы и «Тканей» и сворачиваю к себе во двор. Смотрю на свои окна. На кухне горит свет. Мама волнуется, наверное. Надо было позвонить и предупредить, что задержусь, а я вот даже не подумал в угаре лимбических удовольствий старины дока. Слишком долго был один…
Над первым подъездом светит тусклый фонарь, а в нашем углу, как всегда темно. Я опускаю руку в карман, вытаскиваю тихо звякающие ключи и вдруг замечаю шевеление. Да, точно, на скамейке у подъезда кто-то сидит. Тёмная фигура.
При моём приближении она поднимается и остаётся стоять на месте.
— Думал, ты уж не придёшь сегодня, — говорит человек.
Я подхожу ближе и всматриваюсь в его лицо. Здесь темно, но мне удаётся рассмотреть немного волнистые волосы, впалые щёки и усы. Я уже видел этого человека раньше. Вне всяких сомнений.
