Пункт назначения 1978 - Виктор Громов

Про себя я продолжил его мысль: «А вышло, как всегда»… В слух же сказал:

– Да понял. Не злюсь. Давайте, что ли, знакомиться?

Патлатый первым протянул руку.

– Димон, – и тут же поправился, – Дима.

Я его руку пожал.

– Паша, – отозвался тощий, не ставая с травы. Он все еще тер подвернутую лодыжку.

Я кивнул. Потом поднялся, оглядел штаны, отряхнул, как мог. Уже сейчас было понятно, что их придется стирать. И это ужасно не понравится матери. Потом посмотрел на рубашку и остолбенел – пуговица на кармашке оказалась вырвана с мясом. В самом кармане было пусто. Куда подевались кисет, деньги и список, я не имел ни малейшего представления.

Это было похоже на злой рок. И магазин, и рынок, казались заколдованными. Мой каждый поход туда оканчивался какой-то хренью. И, если объяснение с матерью просто грозило перерасти в обычный скандал, то как быть с тенью? Что делать с ней?

– Черт, – процедил я обескураженно, – что же делать?

Я беспомощно огляделся. Как тут что-то найти? Трава местами доходила до пояса. Если все повыпадало где-то здесь, искать это придется до морковкиного заговения. Та еще перспективка.

– Черт!

– Потерял чего? – забеспокоился Димон.

– Деньги, список, – ответил я, – мать в магазин послала.

Он задумчиво почесал затылок.

– А где лежали?

– Здесь!

Я прижал пятерню к груди. И совсем потеряно добавил:

– Еще такой кожаный мешочек на шнурке.

– Этот?

Спросил Пашок и поднял что-то с травы двумя пальцами. Мне словно камень сняли с плеч.

– Он!

– Лови.

Кисет полетел ко мне и приземлился почти у самых ног. Я поднял и тут же засунул его в брючный карман поверху затолкав цыганскую тряпицу. Чтобы наверняка, чтобы больше точно не выпал.

Димон тоже встал на ноги.

– Пойдем, – сказал он, – поищем.

И первым двинулся к оврагу.

Наверное, высшие силы сегодня были на моей стороне. Искать почти не пришлось. Пятерка лежала на самом видном месте. Список нашелся внизу в овраге. Заметно его было издалека. Осталось только спуститься и побрать.

Мосток мы преодолели дружно, гуськом. Димон шел первым, я замыкающим. Между нами, слегка подхрамывая, шагал Пашок. Затем они потащились со мной к магазину. Только меня это больше не напрягало. От них не исходила угроза. Лишь любопытство с примесью восхищения.

Внутрь они не пошли, остались ждать снаружи, оседлали низенький заборчик вокруг палисадника.

В сельпо было пусто. За кассой стояла знакомая продавщица. Меня она узнала сразу и добродушно поприветствовала:

– О, старый знакомый! Зачем на этот раз пожаловал?

Я подошел почти вплотную к прилавку, выложил отцовских два рубля и тихо спросил:

– Можно мне еще один фонарик?

Женщина посмотрела на меня с изумлением. Отметила изгвазданные штаны, рубашку, разбитую губу. Спросила:

– Зачем? Неужто и этот разбил? Или отняли? Так тебя из-за него что ли… – Вдруг встрепенулась она и расстроилась.

Я поспешил ее успокоить, помотал головой.

– Нет, что вы, все не так плохо. Батя просил. Если есть.

Она усмехнулась.

– Что с тобой сделаешь, еще один дам, но больше не проси. Дома хоть не попало?

– Нет, – опять ответил я, – пронесло. Попало позже…

На этот раз не пришлось ни лукавить, ни лгать.

По списку матери нашлось практически все. Правда, и дефицита особого в нем не было. Магазин я покинул с двумя полными сумками. Пацаны с забора перебазировались на ступеньки. Едва завидев меня, Димон предложил:

– Пойдешь завтра утром с нами в порт, нырять с волнореза?

И мне вдруг так захотелось просто побыть пацаном. Просто прожить эти каникулы, сделать их такими, как раньше, сорок лет назад.

– Пойду, – сказал я. – А куда?

– Здесь, недалеко, в порту.

Они поднялись со ступенек. Пашок протянул мне руку, и я ее пожал.

– Тогда завтра в десять встречаемся здесь, – сказал он.

И мы распрощались.

Домой я добрался без приключений. Толкнул дверь в квартиру – не заперто. Незамеченным просочился в коридор, оставил у двери сумки, сбросил кеды и метнулся к зеркалу. Тень мне сейчас была не интересна. Да ее внутри и не было. Волновало совсем другое.

Саднила разбитая губа. Я глянул на свое отражение и облегченно вздохнул. К счастью, ничего кошмарного не произошло – не было синяков, не было больших ссадин. Только трещина на нижней губе… Так, ерунда. Мелочь, которая заживет быстро. Главное, чтобы мама не устроила сейчас плач Ярославны. И я загадал про себя, ровно так, как делал в детстве: «Пусть пронесет!»

Не пронесло. Мать заметила все и сразу и губу, и подраную рубашку, и грязные брюки.

– Олежка, – всплеснула она руками, – что это? Что с тобой?

Я попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Ранка на губе сразу лопнула, начала сочиться.

– Споткнулся, мам, упал. Нечаянно ударился лицом о камень.

– Знаем мы эти камни, – рассмеялся отец, выходя из гостиной, и показал кулак. – Случайно, не такого размера?

Мать возмутилась:

– Саша, что ты такое говоришь? Наш Олежка…

Она не договорила. Отцу врать не хотелось, и я кивнул. Мать ахнула.

– Олег! Ты что, подрался?

Я, на всякий случай пожал плечами. Мол, думай, как хочешь.

– Так, мать, – строго сказал батя, – выйди отсюда. У нас мужской разговор.

Удивительно, но мама послушалась и ушла в гостиную, оставив нас вдвоем.

Отец посмотрел мне в глаза, указал на кухню. Там уселся у двери, оставив свободным табурет возле окна.

– Садись.

Я послушно сел. И мы оказались по разные стороны стола.

Он молчал. Я тоже. Только чувствовал себя ужасно неуютно. Давно забытое детское ощущение, словно находишься под рентгеном, словно тебя просвечивают насквозь. Интересно, как ему это только всегда удавалось?

– За дело дрался? – Наконец спросил он.