Завод-4: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Хорошо, — наконец кивнул он.
Я знал, что будет непросто. Но иного пути для себя не видел.
— Кстати, банька у нас уже на следующей неделе намечается. Заодно там моё назначение отметим!
Я тоже, вслед за ним, сменил тон на более лёгкий.
— Заметано! А что с Ромкой? — спросил я, глядя на Васильича.
Тот слегка улыбнулся, будто ждал этого вопроса.
— Ромка пусть остаётся начальником седьмого цеха, — ответил он, опершись на подлокотники кресла. — А там, если справится, может, и до начальника корпуса дорастёт. Он молодой, но без организационной жилки. Всё у него впереди. Главное, чтобы не растерялся.
— Не растеряется.
Сергей Васильевич хмыкнул:
— Посмотрим.
На заводе новые назначения восприняли по-разному. Кто-то с энтузиазмом, кто-то — с подозрением.
— Далеко пошёл…
— Смотри, как выслужился…
Я слышал эти и подобные разговоры, но не придавал им большого значения.Те, кто говорил (а говорили не только работяги), никогда не брали на себя подобную ответственность. Им было проще шептаться за спинами, чем менять что-то самим.
Но нашлись и те, кто одобрил перемены.
— Может, теперь порядок наведете, — пробормотал Андреич.
Я встретил его в один из дней возле походной. Он-то и рассказал мне, что в седьмом цехе моё назначение приняли на ура.
— Мы-то уже в курсе, как работает твоя система! Порядок!
Был и разговор с Ромой, и нельзя сказать, что я совсем спокоен был перед этой встречей. Но начальник цеха был совершенно искренне за меня рад.
— Ну а что? Ты же сам этого хотел. Теперь мне за завод не страшно, в таких-то надёжных руках!
Ане я тоже рассказал о принятом мной предложении.
— Егор, вот это да! Ты точно этого хочешь? Это же уже не просто цех, а целый завод… — она смотрела на меня внимательно, оценивающе.
— Хочу, — ответил я.
Она вздохнула и опустила глаза, и нельзя было не заметить, каким грустным стало её лицо. Тогда я уточнил:
— Что это ты?
И Аня, смущаясь, объяснила, что как же иначе — теперь у меня совсем не будет времени на неё. Пришлось успокаивать.
В целом день прошёл сумбурно, и большую его часть заняли поздравления от коллег. Но уже на следующий день стало ясно: есть те, кто будут сопротивляться переменам. Хотя бы потому, что народ привык работать в одном ритме, а я теперь предлагал работать совершенно в ином. Объяснения, что я требую лишь выполнения своих функций, вообще-то, прописанных в трудовом договоре, не сработало.
Во многих кабинетах скапливались бумаги, бюрократия не спешила отступать, и на каждом шагу чувствовалось скрытое сопротивление.
На совещании Васильевич предупредил меня:
— Теперь у тебя будут совсем другие враги. Ты наступил на горло целой системе. Думаешь, она просто так тебя оставит?
Я молча кивнул. Нет, конечно, но мы ещё посмотрим, кто кого.
Уже к концу недели выяснилось, что в снабжении идёт саботаж: на заводе неожиданно «потерялись» поставки заготовок. Сначала я думал, что это случайность, но когда материалы не пришли во второй раз, а на складе начали говорить, что запасы тают, сомнений не осталось.
При прежнем руководстве на это махнули бы рукой, но я хорошо знал, что из таких мелочей появляются так называемые «аварийные позиции». Те, которые по бумагам цеха давно сданы, а по факту деталей нет, больше того — нет даже самих заготовок, из которых эти детали делают.
— Мы всё исправим, — захлопала глазками миленькая снабженка, помощница дяди Коли, наблюдая, как я просматриваю документы.
Я листал отчёты, сверяя их с реальными данными. Как и ожидалось, бардак в снабжении был не то чтобы систематическим, а даже привычным явлением. Даты поставок сдвигались, нужные материалы приходили с задержками, а иногда вовсе исчезали в неизвестном направлении. Всё это давно всех устраивало, но не меня.
— Интересно, — протянул я, перебирая бумаги. — А вот здесь, например, почему накладная подписана три дня назад, а фактически товар на складе появился только сегодня?
Снабженка моргнула, неловко улыбаясь:
— Ну… Бывают нюансы…
— Какие именно? — я поднял бровь, давая ей возможность выкрутиться. — Ты ведь понимаешь, что это всё потом в цеха спускается, ПДБ на основании этого планы делают, отсюда срыв сроков. Никто ничего не хотел, а получается, извините, жопа!
Она замялась, оглянулась, будто ища поддержки, но никого рядом не было.
— Мы всё исправим, — пробормотала она, снова улыбнувшись.
Как будто улыбками можно было помочь делу.
— Не сомневаюсь, — кивнул я, убирая бумаги в папку. — Но сперва поговорим с вашим начальником.
Я достал телефон и набрал дядю Колю. Тот взял трубку после второго гудка:
— Ну, здорово, Егор! Ты чего звонишь-то?
— Привет, дядь Коль, — я не стал ходить вокруг да около. — У меня тут документы по поставкам. Есть вопросы.
— Да ты брось, какие вопросы, всё как обычно! — засмеялся он. — Чего ты начинаешь-то?
Я наклонил голову, разглядывая одну из накладных.
— Как обычно? Это когда сроки срываются, а в отчётах всё идеально? Это и есть обычно?
На другом конце линии повисла короткая пауза.
— Ну ёпрст, Егор… Это ж производство, дело большое, масштабное, тут всегда что-то где-то… Главное, в итоге же всё приходит!
— Нет, дядя Коля, теперь всё будет не как раньше, — спокойно, но жёстко сказал я. — Либо снабжение работает так, как должно, либо будут проблемы.
— Да какие проблемы, ты чего⁈ — встрепенулся тот. — Ты ж меня знаешь, я же работаю, как умею!
— Вот именно, — кивнул я, хотя он этого не видел. — Теперь будешь работать лучше.
Он снова замолчал, потом нервно хмыкнул:
— Ладно… Я понял тебя, Егор. Разберёмся.
Я положил трубку, отошёл от стола и посмотрел на снабженку, которая всё ещё стояла напротив, теребя край юбки. Взял папку с документами и вышел, оставляя за собой ощущение перемен, которые наконец-то начинались.
Это ощущалось везде — в цехах, в коридорах заводоуправления, даже в столовой. Люди ещё не привыкли к тому, что старые схемы больше не работают, что можно не бояться начальства, если просто делаешь свою работу, что к тебе действительно прислушиваются.
Но, как и в любом деле, одного желания было мало. Я понимал, что в одиночку не справлюсь. Завод — это не только станки и документы, это прежде всего люди. И если хочешь что-то изменить, тебе нужны те, кто пойдёт с тобой в ногу.
Поэтому я начал искать среди управленцев тех, кому действительно не всё равно. Людей, которые не просто занимали свои должности, а хотели что-то менять. Одних я знал давно, других пришлось проверять. Где-то помогало простое наблюдение — кто и как ведёт себя в сложных ситуациях. Где-то приходилось разговаривать напрямую.
— Ну и что ты хочешь, Егор? — в ответ на один из таких вопросов хмуро спросил начальник литейного цеха, Парамонов, мужчина лет пятидесяти. — Думаешь, всё вот так враз перестроишь?
— Думаю, что если не перестроим, этот завод развалится сам, — ответил я, прислоняясь к холодному металлическому ящику. — И ты это знаешь.
Он помолчал, задумался, ответил не сразу, но, наконец, сказал:
— Ладно. Посмотрим, что у тебя за система.
И так — шаг за шагом. Кто-то соглашался сразу, кто-то долго присматривался, а кто-то уходил сам, понимая, что работать по-старому уже не получится.
За первый месяц стало понятно — седьмой цех действительно стал образцом. Не потому, что работал больше, не потому, что там были лучшие станки. Просто здесь каждый знал, зачем он работает.
Рабочие из других цехов приходили посмотреть, как у нас всё устроено — и некоторые пытались найти подвох.
— У вас там, говорят, штрафуют за каждую мелочь?
— Да, особенно если инструмент на место не положил.
— А потом его искать не надо, и работа идёт быстрее, — невозмутимо добавлял кто-то рядом.
Некоторые спрашивали про брак, потому что седьмой цех давно уже был известен, как обитель бракоделов. Теперь, конечно, это клеймо так быстро не сотрёшь, оставалась инерция.
