Скорость. Назад в СССР 2 (СИ) - Хлебов Адам
— Гоночную? Правда? Я думал ты со своим другом врете мне.
— Зачем нам тебе врать? — удивился я, — так едешь или будешь здесь меня ждать? Я не скоро.
— Поехали, — уверенно решил Генка и направился к трейлеру.
Я помог ему взобраться на высокую подножку тягача, а потом и сам сел в кабину вслед за ним.
— Здравствуйте, — неожиданно вежливо поздоровался с моим коллегой беспризорник.
Артур посмотрел на него, а потом протянул руку для рукопожатия.
— Артур.
— Геннадий, — так же серьезно и вежливо представился мой юный приятель. Мальчик гордо задрал нос, я вспомнил его в первый день нашего знакомства. Рядом с нами ехал все тот же настоящий волчонок.
Артур взглянул на меня, поджал губы вверх, мол, серьезный у нас пассажир, врубил пониженную, тронулся и заехал на территорию автобазы.
Я думал, что на проходной нас попросят объяснить, что за ребенок с нами, я даже заготовил короткую речь, про младшего брата.
Но врать не пришлось, о трейлере будто забыли. Вахтер уставился в телевизор, по которому показывали сериал.
— Ух ты, вот это тачка! Прости. Я даже на проходной не поверил, думал ты меня накалываешь.
Генка с восторгом смотрел на желто-черный Жугиль, который мы с Артуром выкатили из трейлера на площадку перед нашим гаражом.
— Ты так и не сказал, зачем мне тебе врать. Есть хочешь?
— Ага, — мальчик инстинктивно погладил свой живот ладошкой, совершая круговые движения, — ни хрена с утра не жрал. Я боялся, что ты меня заманить хочешь, чтобы сдать в детдом.
Проныра. Мы и вправду с Серегой думали завоевать его доверие, чтобы уговорить на возвращение в детдом.
Артур усмехнулся перевел взгляд с меня на Генку, хотел что-то сказать, но промолчал.
— Ну насчет детского дома не знаю. Ты все-таки у нас особый случай, но жить на вокзале — это совсем не дело. Надо с такой жизнью завязывать. Как считаешь?
— Я как раз к тебе по этому вопросу.
— Давай, излагай. Вот садись. Кефир с печеньем будешь?
— Угум! — он уже взобрался на стул и болтал грязными ногами в сандалиях.
— Погоди, вот там умывальник, возьми мыло и помой руки.
Генка вздохнул и нехотя побрел выполнять мой приказ.
Я достал бутылку кефира и пачку земляничного, которая у нас осталась нераспечатанной с тренировки.
— Все!
Генка показал с двух сторон кисти и вытер руки об себя.
— Так, что там?
— Возьми меня жить к себе. Я тебе обещаю даже в школу ходить.
— Ого парень, да ты с козырей зашел, — Артур развернул стул спинкой к столу и сел с нами, — что, совсем жизнь невмоготу?
— Нельзя мне на вокзал, — промычал Генка запихав себе полный рот печенья, — заказана туда мне дорога.
— Что случилось-то, Ген. Ты толком ничего не объяснил.
— Ну много чего случилось. Во-первых, помнишь Щуку, ты его знаешь, тот, что деньги и приемник отобрал.
— Помню. И?
— Я у него твой приемник обратно подрезал. Они оказывается еще не успели его фартануть. В последний момент засекли и за мной погнались, если поймают — точно прибьют.
— Ну ты и ловкач. Зачем рисковал?
— Ты же знаешь, что они как люди дерьмо, что он, что его дружки.
— Да мне обидно за себя было. Я пацан честный. А выходит, что тебе обворовал по их указке. Вот и захотел исправить ситуацию.
— А где приемник?
— Спрятал в надежном месте. Никто кроме меня не найдет. Ты не переживай, я проверил, все работает. Они даже батарейки поменяли — новые поставили.
— Прямо аттракцион невиданной щедрости! А во-вторых?
— Что во-вторых?
— Ну раз есть во-первых, значит есть и во-вторых.
— Ну да. Забыл. Во-вторых, починили сигнализацию в музее и на окна поставили решетки.На прачке меня ненавидят. Я сирота, идти мне некуда. Теперь еще и жить негде. Возьми меня к себе. Все меня так и норовят обидеть и раздавить. А а тоже человек.
Он посмотрел на меня настолько жалобным взглядом, что Артуру пришлось отвернуться. Показалось, что в глазах у моего коллеги блеснула слеза.
Мне же стало смешно. Этот жалобный взгляд, как у нашкодившего щенка, Генка эксплуатировал где-то только мог. Он уже однажды в музее так смотрел на меня.
— Геннадий, погоди. Как сирота? А мама, которая уехала в Сочи? Какой же ты сирота при живой матери?
— Ну да, это я так для красного словца, возьми меня, Саш, к себе, пожалуйста, — он оглянулся, — я тоже гонщиком буду!
— Видал, Артур. У нас то понос, то золотуха. То ни одного гонщика, то сразу три.
— Это точно. А что у тебя с отцом, Геннадий? — спросил Артур.
— Нет его и все.
— Понятно, а с мамой.
— С матерью мы потерялись, но я ее обязательно отыщу, — он серьезно, как взрослый мужик отвечал на вопросы Артура, потом повернулся к мне, — ну что возьмешь? Я после уроков могу приходить сюда мыть машину, разные поручения выполнять. А можно в ней посидеть за рулем?
— Ну давай.
Я подсадил его и помог залезть в салон через окно. Генка схватился за руль и тут же заурчал, имитирую работу двигателя.
Я же вернулся к Артуру.
— Что будешь с ним делать? В детдом или в милицию парня нужно отдать.
— Нет. Сбежит. Он уже не раз и не два так поступал. У меня есть идея получше.
Государство со времен Ивана Грозного заботилось о детях оставшихся без опеки. Их определяли в сиротские дома.
Потом после революции в детские коммуны.
Некоторым даже удавалось выбиться в люди, как, например, Ивану Антоновичу Ефремову знаменитому ученому биологу, палеонтологу, писателю-фантасту.
Но чаще они оказывались на другой стороне, на изнанке общества, как не менее знаменитый Лёнька Пантелеев. Сделать карьеру мелкого жулика, а потом уйти небытие намного проще, чем вырваться из лап безнадеги и нищеты.
Казалось бы, прошла война, сложные послевоенные годы страна зализала раны и вошла в относительно благополучные восьмидесятые.
Беспризорников не должно было быть по определению, но они существовали. Не так массово, как после Гражданской и Великой Отечественной, но тем не менее были.
Их ряды пополнялись за счет детей, склонных к побегам и бродяжничеству, сбежавших от пьющих и неблагополучных родителей.
Мало кто из этих детей имел шансы прожить нормальную жизнь без посторонней помощи.
Детские дома не были гарантией, но по крайней мере такие люди как: Садальский, Русланова, Губенко, пока малоизвестный Дикуль и множество других влились в жизнь страны и служили примерами, что можно иначе.
Им удавалось избежать трагической судьбы советских «Гаврошей», которых на самое дно засасывала воронка алкоголизма и нищеты.
Войны жиганов и уркаганов со всем оставшимся миром.
Генка жил с со спившейся матерью и старшим братом, который периодически поколачивал Генку. В какой момент, он понял, что предоставлен сам себе.
Никто не заботился о его пропитании, одежде и вообщем-то по большому счету все было до лампочки.
Сначала его это очень стесняло, но соседи время от времен подкармилавали его, еще он научился стрелять мелочь. Поэтому деньги на батон хлеба и бутылку молока у него были всегда.
Генка больше всего на свете любил мультфильмы и путешествия.
Так как мать давно пропила черно-белый телевизор, да и редакции на телеканалах не особо баловала детей мультипликацией в программе передач, показывая мульты дважды в неделю, то ему оставалось только путешествовать.
В свои первые летние каникулы, он садился зайцем на электричку и ездил в соседние поселки и райцентры. Исследовал их вдоль и поперек. Так он постигал бесконечность пространства и личной свободы.
Еще в чужих городках ему было не так стыдно стрелять по пять копеек, потом что там его никто не знал и не мог настучать на него за попрошайничество.
Потом он возвращался домой.
Однажды его постигло сразу две большие неприятности. Когда он стрелял денежку соседнем городке, его заприметили местные мальчишки постарше.
Они «мудро» дождались, когда он насобирает копеек сорок, этого хватало на еду и конфеты, а потом окружили его и потребовали раскошелиться.
