Скорость. Назад в СССР 2 (СИ) - Хлебов Адам
Они жестко пресекали любые попытки нарушить дисциплину и порядки.
Сразу после прибытия Генки в отряд, детей строем повели на обед.
Попав в столовую Генка получил на первое миску супа, два куска черного хлеба. На второе гречку с тушенкой и чай.
Он быстро съел свои порции, хоть они были не вкусные. Видя, что у раздачи никого из воспитанников нет, а повара стоят со скучающим видом у кастрюль, в которых оставалось еще много еды, Генка отправился за добавкой.
В школьной столовой, так где он жил раньше, желающим всегда давали добавки.
Он подошел и протянул миску.
— Чего тебе?
— Добавки можно?
— Чего? Добавки? — удивленно спросил повар и посмотрел на дежурного педагога стоящего у дверей.
Тот лениво отделился от стены и подошел к Генке развернул его лицом к другим воспитанникам и дал такого пенделя, что Генка едва не растянулся на полу.
— Вот тебе добавка! Останешься сегодня без ужина.
Генке стало обидно до слез. Никто из воспитанников не смотрел в его сторону.
Именно в этот момент Генка понял, что отсюда надо бежать без оглядки и больше не попадаться.
На общем построении, которое было объявлено сразу после обеда один из младших мальчишек посоветовал:
— Новенький, только не смейся, только не смейся. А то они тебя изобьют.
Это предостережение упасло Генку от дальнейших неприятностей.
Воспитанников выстроили п-образным строем в большом помещении без мебели перед столовой.
Перед строем ходил воспитатель и заложив руки за спину осматривал каждого. Это был тот, кто ударил Генку в пятую точку.
При этом он рассказывал всякие смешные истории про воспитанников, похожие на анекдоты. Но никто не смеялся.
Лишь один парень постарше Генки улыбался и иногд тихо посмеивался над тем, что рассказывал педагог.
Педагог остановился напротив того, кто улыбался.
— Хорошие истории? Тебе весело? Как фамилия?
— Прокудин, — ответил мальчик.
— А над чем ты смеешься?
— Вы весело рассказываете, вот и смеюсь, — недоуменно ответил воспитанник, с лица которого сошла улыбка.
В следующий момент он получил такую мощную и звонкую пощечину, что не удержался на ногах и упал на светлый линолеум с цветочным рисунком.
Генка и мальчик, который его предупредил переглянулись.
— Тебе смешно? Я тебе что Аркадий Райкин? Сейчас ты у меня посмеешься! Кому тут еще смешно? Кто желает потешиться?
Пацан которого били прибыл во «вшивку» в тот же день, что и Генка. Они перекинулись парой слов, когда дежурный заполнял их данные.
Он представился, как Колька-щипач, получивший такую кликуху за то, что уже мастерски владел ремеслом карманника.
Надзиратель велел Кольке встать в строй, потом развернулся и строгих взглядом, полным агрессии осмотрел воспитанников.
Видимо это было сделано для того, чтобы после такого «теплого» приема ни у кого не возникло желания смеяться или подшучивать над педагогами и персоналом «вшивки».
Его желание сбежать из приемника-распределителя для несовершеннолетних только укрепилось.
Но в этом учреждение побег оказался бесполезной затеей. Их везде пасли, окна были зарешечены, во время прогулки во дворе за ними всеми зорко наблюдало четверо воспитателей.
Видно, что раньше побеги случались, и администрация заведения сделала соответствующий выводы.
Потому Генке ничего не оставалось терпеть и дожидаться подходящих условия для побега. Они представились только в детском доме.
Правда, вместе с Колькой-щипачом, получившим в первый день пощечину они сумели отомстить тому, кто дал Генке пенделя.
Все внутренние двери в приемнике-распределителе закрывались на ключ.
Вечером после ужина Колька сумел незаметно стащить связку ключей у этого «надзирателя» в его дежурство, а Генка выбросил их по одному в дырку в сортире.
Воспитатель бесился, орал, метался из коридова столовую и обратно.
Он не мог открыть двери в «отряды», но ничего не мог поделать с этим.
На счастье Генки и Кольки это был последний день перед отпуском педагога, потому что тот поклялся вернуться и спустить шкуру с каждого воспитанника вне зависимости от вины.
Вообще Генка старался держаться подальше от «жиганов».
Он помнил, как бухой дядька, брат матери вернулся из тюрьмы и целый вечер больно щелкал Гену по носу и все время приговаривал:
— Не воруй даже, если с голоду пухнешь. Не бухай, даже если с горя дохнешь! Усек? — потом давал щелбан по носу.
— Усек, — повторял Генка пытаясь смыться от такого «учения». Но дядька видел и не давал такой возможности.
Так продолжалось довольно долго. Наверно «этот» урок подействовал благотворно, потому что Генка избегал как мог общения с уркаганами.
Исключение составил Колька-щипач, но тот скорее был братом по несчастью.
А потом через неделю Генку отправили в детский дом в соседнюю область.
По сравнению с приемником-распределителем для несовершеннолетних в детдоме было необычайно хорошо.
Там отсутствовала «дедовщина» было много личной свободы. Хоть выдаваемая воспитанникам одежда была практически одинаковой, она все же походила на обычную.
Ту, которую носят люди за пределами детского приюта. В детдом тоже был распорядок дня, но все же никто не водил их строем.
Среди персонала было больше женщин. Они не особо церемонились с воспитанниками, но Генка ни разу не видел, чтобы кого-нибудь били или издевались над кем-то.
Генка стал ходить на уроки и быстро нагнал сверстников. Он полюбил чтение.
Часто свободное время проводил в библиотеке. Ему сказали, что через четыре месяца, по воскресеньям можно будет выходить в город с друзьями и с воспитательницей.
Дело близилось к зиме и Генке выдали зимний комплект верхней одежды.
Он был очень растроган, потому что одежда была совершенно новой, а ему никто и никогда не покупал ничего нового.
Он и заикнуться не мог об этом матери и донашивал все, что осталось от старшего брата.
Время от времени ему в голову приходила мысль, что так хорошо как здесь, ему никогда не было. Но любовь к странствиям все время «сосала под ложечкой».
Он не мог объяснить себе почему его так сильно тянуло на «волю».
Он пытался подавлять его, но чем сильнее он старался, тем быстрее это чувство прорастало вновь. В конце концов он плюнул и перестал с ним бороться.
В первый же выход, Генка «сделал ноги». У него была теплая одежда и немного еды, заготовленной заранее.
В детдоме кормили от пуза, здесь никто не запрещал идти за добавкой. Запрет был на пронос еды в помещение отряда.
Но большинство беспризорников, уже имея опыт голодания на улице, умудрялись протаскивать хлеб и печенья за пазухой.
Вот и Генка зная, что на первых порах у него не будет денег подготовился.
Побыть на свободе и вкусить прелестей так полюбившегося бродяжничества почти не удалось.
Его снова поймали милиционеры ровно через десять дней после побега на местном железнодорожном вокзале.
Он уже успел продать свое новенькое детдомовское пальто, кроличью шапку и валенки, и облачился в какой-то старый черный ватник.
Генка нашел его в одном из местных дворов, висящим прямо на улице на гвоздике на одном из покосившихся сараев.
Там же он раздобыл пару старых производственных ботинок. Видимо кто-то из токарей или слесарей притарабанил их домой и потом оставил на улице.
Они не были теплыми. Не подходили Генке по размеру и ему приходилось делать портянки из газет, но зато у них было одно козырное неоспоримое преимущество.
За годы «проведенные» на предприятии, они так пропитались машинным маслом, что стали абсолютно непромокаемыми.
Довольно приличную спортивную вязаную шапку «петух» с тремя гребешками он нашел у ступеней местной пивнушки.
В провинции такие шапочки-петушки носили не только мужчины, но и женщины
Можно было сказать, что такой головной убор был мечтой каждого модника, но раздобыть такую шапку на первых порах — в конце семидесятых было непросто.
