Владыка - Василий Анатольевич Криптонов
— Да, полагаю, так же, как у тебя. Не понять, от чего больше поджилки трясутся — от страха или от нетерпения. — Разумовский улыбнулся, но глаза остались серьёзными. — Сейчас ведь на кон поставлено действительно всё. Завтра мы либо победим, либо… — он вопросительно замолчал.
Я кивнул:
— Верно, Никита. Так и есть. На кон поставлено всё. Один небольшой нюанс: «либо» меня не устроит. Не для того я тут столько сил положил, чтобы в итоге слиться. Поэтому надо побеждать. Без вариантов.
И в ту же секунду ударили напольные часы. Стояли они тут, если верить рассказам Тихоныча, с того дня, как построили дом. Звук гулко, торжественно раскатился по гостиной.
— Полночь, — обронил Разумовский, дождавшись, пока часы ударят в двенадцатый раз. — Не успел я в Петербург вернуться, ну да ладно… С Новым годом, Владимир!
Он поднял кубок. Я кивнул.
— Там, где я рос, говорили: как Новый год встретишь, так его и проведёшь. А мы с тобой сейчас — в доме, который я своими руками избавил от долгов и нечисти. Доме, где меня любят, где всегда рады мне и моим гостям. Где сами стены охраняют. И сидим мы тут с тобой, два боевых товарища, и пьём за грядущую победу… С Новым годом, Никита!
Мы сдвинули кубки.
* * *
Разумовский вскоре отчалил. Ему ещё предстояло работать, работать и работать, как завещал великий… Эм… Не знаю. Кто-то великий, наверное, завещал.
Сразу после этого мы с Кощеем отправились в яйцо нести бессменную вахту. Взяли перины, подушки, а также «вкусняши от Наташи», как я за глаза назвал разнообразные бутербродики, со вкусом запечённые тёткой Натальей.
— Вообще, название — топ, — заметил я, лёжа на перине в бледном свете голограммы. — Я бы, может, даже франшизу такую раскрутил. Только вот две беды: во-первых, тётки Натальи мне самому мало, никому не отдам, а во-вторых, даже если отдам, она масштабов не потянет. И обучать — бесполезно. Это ж талант, это богом даётся. Маруся, вон, вроде при тётке Наталье крутится постоянно, и учила та её, а толку? Не, ну Маруся неплохо готовит, конечно, но не сравнится же. Вот эти, с рыбкой попробуй — обалдеть, лимончик ещё так в тему.
Кощей послушно взял указанный бутербродик, задумчиво разжевал.
— По пище я тоже соскучился, — заметил он. — По многому соскучился. Хорошо это — живым быть.
— Мне тоже очень нравится. А во сколько этот твой звонить-то будет, хоть примерно?
— Не знаю, не было времени в загробном мире.
— В загробном мире как в Советском Союзе: ничего нет, но, если надо, достать можно всё… — Тут я вспомнил чертей, строящих Гравию замок. — Ладно, ждём. Если засну — пни.
— Что сделать?
— Ну, разбуди как-нибудь, блин! Ох, Кощей… Вот вроде бы ты и живой, а всё одно — какой-то… Такой. Непонятливый.
Кощей, который пока не ложился, а сидел на стуле перед пультом управления, долго-долго на меня смотрел, потом спросил:
— И не побоишься уснуть?
— Если б я боялся спать — уже бы помер, наверное.
— Тут же я.
— И что?
— А ну как я тебя прирежу?
— Не беспокойтесь, Киса, не прирежете. Я в Доспехах спать буду. Вас только шарахнет так, что со стенок соскребать придётся.
— Почему «Киса»?
— Потому что гигант мысли и отец русской демократии. Это сложная отсылка, не только лишь все могут её понять. Расскажи мне лучше, что делать будешь, когда главгада завалим?
Кощей потратил секунд двадцать, пытаясь осмыслить выражение «главгада завалим». Осмыслил. Всё-таки общение со мной мозги развивает. У тех, у кого они изначально есть, конечно.
— Не знаю, — пробормотал Кощей. — Наверное… Наверное, служить пойду.
— Куда?
— В солдаты. Выслужусь. Командование доверят! — Кощей оживал на глазах. Расправил плечи, сжал кулаки. Взгляд устремился куда-то в дальние дали. — Весь мир завоюю!
— Ну, такое, — зевнул я. — Если охотники тебе предварительно этот мир от тварей очистят — завоюешь, да. Можно даже без армии, чего сапоги топтать. А вот хренли ты с этим миром дальше делать будешь?
Тут Кощей приуныл, вспомнив, в каком бедственном положении находится мир. Потом он, наверное, подумал о перевороте в России, но покосился на меня и решил эту тему не поднимать. Оглядел внутренности яйца.
— Тогда я полечу в другие миры.
— Эм… Это какие?
— Какие-нибудь. Где люди живут. Или не люди — всё равно.
— Зачем? Сеять разумное, доброе, вечное?
— Покорять их.
— Н-дя. Чего только люди не придумают, лишь бы не заниматься онанизмом…
— Чего?
— Да ничего. Полетишь-то на чём? На велосипеде? Или дельтаплан склеишь?
— Так на яйце же! Только не на этом — это не может. А на том, втором!
— И кто тебе его даст?
— Эм…
— Угу. Вот прям взяли все и разбежались тебе такое могучее оружие отдавать в личное пользование. Ничего смешнее придумать не мог? Ох, Кощей, фантазёр же ты…
Кощей помолчал. Я подумал, что он смертельно обиделся и решил, воспользовавшись этим, и вправду покемарить. Накинул Доспехи, закрыл глаза. Но когда сознание уже начало растворяться в блаженном беспамятстве, подлый Кощей всё сломал, сказав:
— Ты вот надо мною смеёшься, а того не понимаешь, что выбора у меня нет.
— М? — открыл я глаза.
— Не умею я ничего, кроме войны. И не хочу. Война и власть — вот от чего у меня кровь горячится. Каждый должен то делать, к чему у него сердце расположено, так я тебе скажу, Владимир. И ты сам это знаешь. Потому что все твои друзья тебе удивляются, а ты — всё равно своим путём идёшь. Тысячи лет битва с тварями длилась, а ты в один год всё почти покончил. Мы такие, какие есть. И так и должно быть. Не по нраву я тебе — лучше убей сразу. Потому как не изменюсь.
— Сразу не убью. Ты мне ещё нужен.
— Ну, пеняй тогда на себя потом! — сверкнул глазами Кощей. — Я-то тебя не пощажу. Всё припомню. И как царства меня лишил, и как голову отъял.
— Принято, — кивнул я. — Кто кого щадить будет, это мы посмотрим. А сейчас — всё, давай, бди тут. Мне отдыхать надо. Вдруг чего случится, а я уставший. Непорядок…
И только-только начал я опять погружаться в сладостное беспамятство, только расслабился и почувствовал умиротворение самого высшего разряда, как пол подо мной завибрировал так, будто яйцо самовольно вознамерилось куда-то переноситься.
Я открыл глаза и рывком сел. Поймал дикий взгляд Кощея.
— Началось? — спросил одними губами.
Тот кивнул. Я кивнул ему в ответ.
Голограмма зловеще мигала
