Андрей Посняков - Крестоносец
А плотники, между тем, разговорились, расспорились:
— Я говорю — «в лапу» надо рубить, «в лапу»!
— Нет, в «обло»!
— «В лапу» крепче будет!
— Зато «в обло» быстрее.
Миша усмехнулся: да, «в обло» быстрее. В кругляк бревна на срубе соединять или тесать квадратом? То-то и оно…
— Зря спорятся, — поставив кружку на стол, неожиданно ухмыльнулся один из только что усевшейся рядом с Ратниковым пары. — На том месте, что «в обло» руби, что «в лапу» — все равно долго не простоит.
— А что такое? — поддерживая начавшуюся беседу, поинтересовался Миша.
— Слишком уж много там всего настроено, — убежденно отозвался мужик. — Близко слишком. Не раз и не два уж там пожары были.
— Стену каменну надо выстроить! — вступил в разговор тот, второй. — Я такие в Риге видал. Пущай староста уличанский пойдет, распорядится.
— Ага, распорядится… А за чей счет строить-то?
— А чьи хоромы! Да и промеж многими усадьбами стенки такие не помешают… я уж давно Ивашке-дьяку об том говорил.
— А что Ивашка?
— Да все одно — подожди, грит, еще не известно, чья вскорости власть будет! Как будто разница есть — огненный-то петух не разбирает, какая там власть. При любой власти строить надобно, а кто не делает — заставлять!
— Так я не понял, немцы, что — против?
— Да не против, только не до того им. Храм латынский — и то с разрешеньем мурыжат, а то — какие-то там стенки.
— Уличане, уличане должны решать! Староста уличанский. А уж, ежели никто не послушает, уж тогда обращаться к Господу, к посаднику, к князю…
— Так князь-то какой еще будет? И посадник?
— Огню, говорю, без разницы. Любые должны понимать, хучь немцы, хучь новгородцы…
Интересная эта беседа почему-то запала в память, и Михаил на пути домой все никак не мог отделаться от какой-то навязчиво крутящейся в мозгу мысли… которую ну никак не мог ухватить.
А вернувшиеся с улицы парни уже истопили печь — жарко стало в амбарце, но дымно, так, что даже пришлось приоткрыть дверь.
— Ишь, морозит-то как, — Ратников покачал головой, словно бы осуждая погоду. — А ведь весна скоро.
— Да, весна… — растянувшись на старом сундуке у печки, мечтательно прикрыл глаза Максик. — Скорей бы домой, дядя Миша… Как там родные, друзья… мама… Господи! Они уж, наверное, обыскались… подумали — утонули… мама плачет.
Подросток вздохнул, украдкой вытирая слезы.
— Ничего, Макс, — Миша потрепал парня по голове. — Не переживай — прорвемся!
— Да я знаю… Только все равно — грустно. Вот как представлю только.
— У тебя мама-то кто?
— Врач. Стоматолог.
— То-то я и смотрю — зубы-то у тебя белые! А отец? Батюшка-то твой кем работает?
— Инженер. Только… он не живет уже с нами. Давно уже. Нет, он хороший, — Максик вскинулся. — Только семья у него другая… у меня даже сестренка есть, Ленка… По отцу сестренка.
— А ты сам-то в каком классе учился?
— В восьмой перешел.
— Поди, круглый отличник? — Ратников нарочно уводил разговор от родителей, видел — говорить о школе парню было куда менее болезненно и даже в чем-то приятно.
Подросток повеселел, засмеялся:
— Ну вы, дядя Миша, и скажете!
— Ничего, теперь уж по истории — точно отличником будешь, — потянувшись, заверил Михаил.
Максик покачал головой:
— Не думаю. Что в учебнике и что на самом деле здесь — большая разница! Ничуточки не похоже. Вот заявлю я, что во Пскове людьми торгуют — и что мне учительница скажет? А то и скажет — феодальный строй, а не рабовладельческий, и быть такой торговли не может!
— Ну и, значит, дура, — сердито отмахнулся Миша. — Есть много такого, друг Горацио…
— Кто-кто?
— Шекспир, кажется… если не ошибаюсь. Спи, давай, Макс, завтра вы мне оба понадобитесь. Свеженькие, нарядные и красивые.
— Красивые? А зачем?
— А к содомитам вас отправлю, — подавив улыбку, вполне серьезно пояснил Михаил. — Войдете в доверие, разузнаете там кое-что… Тебе, Максим, кто больше нравится — бобыль Ермолай или Онцифер-бондарь?
— Да мне никто не нравится! — всполошился мальчишка. — Дядя Миша, вы что, правда, что ли…
— Да шучу, шучу, чудо! Спи давай. Завтра уличанских старост изображать будем. Вернее, я — старосту, а вы — его служек.
Назавтра мороз спал, и довольно резко — небо затянули низкие сизые тучи, и густо повалил снег. Ратников, вообще-то, выглядел довольно прилично — мягкие сапоги, полушубок, бобровая — незаметно, что слегка траченная молью — шапка, пояс с лыковой калитой. А вот что касается парней — «уличанских служек», то с ними дело обстояло хуже. Правду сказать — оборванцы, они оборванцы и есть — только тряпье по усадьбам выпрашивать, а так — ни в один приличный дом не пустят.
Пришлось разориться — купить каждому по яркому пояску, пусть хоть так принарядятся, а то уж совсем…
Долго барабанить в ворота не пришлось, открыли почти сразу. Дюжий молодец в нагольном полушубке и с непокрытой кудлатой головой, подбоченясь, оглядел незваных гостей:
— Кто такие?
Почуяв чужих, на усадьбе злобно залаяли псы.
— Ты собак-то уйми!
— Да кто…
— Уличанский староста Терентий! — приосанился Ратников. — А то — мои служки-писцы.
— Староста? — гонор у детины заметно поубавился. — А что же вы это…
— Боярин твой дома ли?
— Не боярин, господине. Торговый гость.
— Ну, торговый гость. Давай, веди!
— Нет посейчас его, господине, — в отъезде. А что случилось-то? Подати у нас все заплачены, вот истинный крест! — парень перекрестился… и словно бы невзначай оглянулся, посмотрел на дальний амбарец.
— Что же, ты тут сейчас один, что ли, паря? — строго спросил Михаил. — А дело у нас спешное! Когда хозяин-от твой объявится?
— Ой, думаю, не скоро, господине.
— А хозяйка его где? Детушки?
— Вдовец он, господине. А детушек Господь не дал.
Остановившись посередине двора, Ратников, не торопясь, осмотрелся. Все, как и рассказывали ребята: два добротных дома на подклетях, меж ними — сени с высоким крыльцом, амбары, баня, дровишки.
— А усадебка-то не малая! Что, один и управляешься?
— Дак, когда хозяина с приказчиками нет — чего мне одному-то? Много ли надо?
— Скучно так!
— Скучно, господине, — детинушка согласно кивнул.
— А сам чего не женишься? Хозяин не разрешает? — Михаил все время атаковал парня вопросами, не давая толком опомниться.
— Да нет. Просто не присмотрел еще зазнобушку.
— Давай, паря, веди в дом! Дело важное — нешто на дворе решать будем?
— Так… без хозяина-то…
— Да хозяин нам твой, может, и не понадобится. Давай, веди в избу, пока приставов да кнехтов не кликнули! — Ратников грозно нахмурился и даже топнул ногою… вызвав дурацкий смешок Максика.
То ли суровость его произвела таки должное впечатление, то ли угрозы относительно приставов и кнехтов, но детинушка все же поклонился и жестом указал на крыльцо:
— Заходите.
Тщательно оббив сапоги от налипшего снега, Михаил следом за парнягой вошел в жарко натопленную горницу и, сняв шапку, размашисто перекрестился на висевшую в красном углу засиженную мухами икону. «Уличанские служки» смущенно топтались сзади.
— Примечайте все, каждую мелочь, — обернувшись, шепнул Ратников и без приглашения уселся за стол на широкую лавку.
Детина выжидательно стоял у печи.
— В общем, так, — Миша многозначительно побарабанил пальцами по столу. — Ты, паря, про пожары слыхал?
— Да кто ж не слыхал-то? Ужо, во прошлое лето едва не сгорели. Да и допрежь того тоже, бывало…
— Вот и я о том, — Ратников улыбнулся. — Обчество решило стену каменну меж усадьбами класть.
— Стену?
— И на ту стену от каждой усадьбы — по гривне кун!
— По гривне! — парняга неподдельно ахнул и замахал руками. — Ну, уж об этом в точности не со мной — с хозяином говорить надоть!
— Может, и меньше придется. Вот что, паря, нам надо всю усадьбу измерить, а то ведь как получается — у кого много строений, у кого — и почти нет. У кого усадебка большая, у кого — не особенно. А платить всем гривну — справедливо?
Слуга пожал плечами.
— Вот и я говорю — не очень, — ухмыльнулся Ратников.
Все, что надо, он уже тут, в горнице, высмотрел — и гребень женский приметил, и монисты в углу, и мелкий дешевый бисер… не иначе с кокошника девичьего.
Высмотрев, поднялся:
— Ну веди, паря, показывай. Все срубы измерять будем.
— А мнози амбарцы заперты… — детинушка попытался было возразить. — А ключей у меня нет — у хозяина.
Михаил хмыкнул:
— Нам твои амбарцы без надобности, внутрь мы входить и не собираемся. Снаружи измерим — достаточно.
— Ах, снаружи… — парень заметно повеселел. — Тогда, оно конечно, тогда — пожалте… самолично все покажу…
