Евгений Щепетнов - Здесь слезам не верят
Анька никогда тут не была. Все, что она знала – узнала из вывески: «Принимаем драгоценные металлы – золото, серебро…». Выбрала эту «приемку» именно потому, что та не выглядела пафосной, не блистала натертыми хрустальными витринами, на которых рядами лежат драгоценные побрякушки. Куда ей, в старой, потертой одежде, со следами путешествия по тоннелям, соваться в дорогой ломбард? Ну да, она слегка оттерла и юбку, и толстовку, и с куртки постаралась смыть вонючую слизь подземелья (прямо из лужи, фу!), но… воняло от Аньки так, будто она месяц лежала, закопавшись в кучу помоев. Одно радовало – паспорт с собой. Анька приучила себя выходить из квартиры только с паспортом, спрятанным за подкладку куртки. Загребут в ментовку и будут держать в КПЗ, определяя личность, если паспорта нет! А что – имеют право. А за то время квартиру Анькину или сожгут, или «прихватизируют». Глаз да глаз нужен! Едлом не щелкай, быстро лоха разведут, здесь вам не тут!
Без паспорта золото не примут даже в эдакой воровской приемке – мало ли, может, подстава какая? Барыги сейчас ученые, все ментовские приколы знают. Подставят менты какую-нибудь левую девку, дадут ей колечко сдать, мол, примите без документов, они примут, а потом их – хлоп! И давай бабло доить, иначе, мол, лицензию отберем. А она дорогая, лицензия эта… и следакам потом башлять за то, чтобы закрыли дело. Слыхала Анька про такие дела, ага. Ментовские шуточки, известное дело.
Внутри ломбард ничем не отличался от всех ломбардов, которые Анька видела в своей жизни – прилавки с кольцами-цепочками под стеклом, мордатый молодой продавец, который шарился в ноутбуке (похоже, что сидит где-то в соцсетях). Охранник – высоченный парень в черной форме со значком какого-то охранного предприятия. Бросилась в глаза нашивка – череп со скрещенными костями. «Как эсэсовцы!» – мелькнула мысль, и настроение тут же испортилось.
Не любила Анька фашистов, совсем не любила. И не только потому, что они на страну нападали, просто как-то попала в гости к нацикам, обколотым татушками со свастикой и герычем – по самую макушку обколотым. Хреново ей там было, очень хреново. Наизнанку едва не вывернули, да еще и били, потом недели две кровью писалась. Слышала, через полгода их то ли закрыли, то ли перестреляли – и правильно. Таким жить не надо. Как к ним попала – и сама не помнит. Привез кто-то из «друзей», а ей и все равно было – пьяная, ничего не соображала. Потом сообразила, а уже и поздно. Еле свалила, дождалась, когда все «отъедут», ключ от двери выкрала и свалила. Хотела одному гаду глотку перерезать, но побоялась. А надо было! Глумился, тварь…
Продавец оценил посетительницу оценивающим взглядом, явно остался недоволен результатом, поджал губы и снова отвернулся к ноутбуку, продолжая следить за гостьей боковым зрением.
Анька знала этот фокус и сама владела им лучше многих, смотришь вроде как вперед, а на самом деле следишь за объектами справа или слева. Выдают только непроизвольные движения глаз, волей-неволей скашивающихся в сторону того, за кем наблюдаешь.
Подойдя к прилавку, Анька достала тяжелую цепь, заманчиво блеснувшую в свете неоновой лампы, и положила руку с цепочкой перед приемщиком-продавцом, соизволившим оторваться от созерцания экранной девицы, призывно выпятившей надутые силиконом губы в сторону потенциального жениха. Ноут стоял чуть наискосок, а зрение у Аньки улучшилось теперь настолько, что она могла разглядеть даже пятнышко на экране, оставленное сальной рукой его владельца.
– Что хотела? Сдать? – Приемщик сощурился, глядя на цепь, и его плохо выбритое лицо слегка подобрело. – Заложить?
– Сдать, – холодно ответила Анька, чувствуя взгляд охранника, который блуждал по ее заднице. Аньке было неприятно. Теперь, когда голова освобождена от алкогольного дурмана, ощущение того, что она плохо одета, грязна, воняет и вообще – ходячая помойка, а не человек, было до отвращения ясным. Особенно рядом с мужчинами, разглядывающими с ног до головы.
Раньше, когда Анька была «Аннушкой», молоденькой красоткой с длинными ногами и торчащей вперед грудью, ей нравилось, когда мужчины ее так разглядывают. Потом, когда стала «Каланчой» – стало все равно, кто как разглядывает и за что хватает. Лишь бы наливал да деньги-кормежку давал. Сейчас, поздоровевшая, стройная, помолодевшая, она если и не сгорала со стыда, то чувствовала себя хуже некуда, до комка в горле, до желания ударить в рожу тому, кто скажет хоть слово об ее никчемности.
– Ну, давай, проверим… – лениво бросил приемщик, цепляя толстыми пальцами витую желтую цепь. – Сдается, никакое это не золото. Вернее, «цыганское золото». Щас посмотрю…
Он включил здоровенную лупу-фонарь и с минуту внимательно разглядывал все звенья цепи одно за другим. Потом слегка усмехнулся и бросил цепь в чашку для мелочи, громыхнув, как дворовый пес цепью:
– Фуфло! Ты чего, фуфло впарить пришла?! Тут даже клейма нет! Какое, на хрен, золото! Сучка помоешная! Гарик, выкинь ее отсюда! Чтоб духу твоего не было! Пошла вон!
– Отдай! Отдай цепь! – Анька визжала, дергалась в руках охранника, но стальная хватка этого «киборга» не оставила никаких шансов на успех. Мимо лица ошеломленной женщины проплыл усиленный сталью дверной косяк, мелькнула лестница, ведущая вверх, и через несколько секунд Анька полетела на асфальт, потрясенная, онемевшая от горя и ярости!
Кинули! Ее, ушлую, видавшую виды, прожженную, как кухонная тряпка, бабу, кинули, как последнего лоха! Твари!
Анька снова побежала вниз, дернула дверь, та была заперта, и биться в нее было равносильно тому, как если бы она попыталась пинать танк. Танку смешно – Аньке больно. Но все равно, минут пять она истово, ритмично долбила в дверь руками и ногами, матерясь так, что и у портовых грузчиков уши скрутились бы в трубочку от эдакого мата.
Нападение на дверь дало свои результаты – дверь начала открываться, Анька сунулась к щели, норовя вцепиться в край стальной пластины и костьми лечь, но не дать ей закрыться, но из щели в нее брызнул фонтан белого пара, после чего Аньке стало не до ломбарда. Она непроизвольно сделала вдох, теперь грудь и легкие жгло, будто в глотку влили раскаленный металл, из глаз лились слезы, а боль была такой, что она даже не почувствовала, как резиновая дубинка охранника опустилась на ее спину и зад, оставляя после себя длинные красные полосы, в дальнейшем перерождающиеся в черные кровоподтеки.
Почти потеряв сознание, уже не чувствовала, как чужие руки шарят у нее по карманам, как ее драгоценность – паспорт – перекочевывает к врагу. А потом ее снова подняли, будто маленького котенка, и через минуту она летела, врезавшись головой во что-то мягкое, вонючее, пахнущее рыбой и почему-то дерьмом. Кто-то большой, гулкий, хриплоголосый смеялся над ее телом, говорил, что выложит фото в Сеть. Потом грохнул металл, и стало совсем темно.
Анька очнулась, пролежав в мусорном контейнере часа два. Глаза горели, легкие стягивала боль, в груди хрипело и булькало, как у туберкулезного больного в последней стадии болезни. Когда в голове прояснилось, рука метнулась за пазуху, в куртку, и Анька ясно осознала величину катастрофы, в которую попала. Паспорта нет, цепочки нет, жрать нечего, в подземелье ее ждет мужчина, рассчитывает на нее, на дуру проклятую, а она профукала все, что подарила ей судьба! Бесполезная, бестолковая тварь, не годная даже на то, чтобы ее трахнули! Вонючка помоечная, червь навозный!
Если бы не мысль о том, что ее ждет Юра, Анька бы удавилась. Нашла бы в контейнере веревку и удавилась, ни секунды не задумываясь, надо ли это делать.
Надо! Последняя капля, и… стакан полон! Дальше уже некуда! Вернее, ниже. Но Юра?! Он же ждет! Она не может его подвести!
Кряхтя, поднялась из контейнера, отодвинув стальную крышку, перевалилась через край, тяжело упала на землю, сдерживая тошноту, подступившую к горлу. Болела спина, болела задница – видать, хорошенько отдубасили, перед тем как выбросить в помойку.
Твари! Некому ведь защитить бомжиху, нищенку! Знают это, гады!
Застучали каблуки, Анька подняла голову – две девчонки, молоденькие, лет по шестнадцать. Увидели Аньку, шарахнулись, побежали прочь. Видать, хотели по-тихому помочиться здесь, за контейнерами, но напугались. Да и как не напугаться – перемазанное в гниющих объедках чудовище с прилипшими к куртке кусками использованной туалетной бумаги, а рядом попискивает крыса, глядя на «коллегу» глазами-бусинками, в которых мерцает интерес и желание попробовать на вкус эту здоровенную лохушку.
Анька видела ужастик, где крысы ели людей, особенно ее потряс эпизод, когда крыса залезла бабе прямо в вагину и вылезла изо рта. Анька потом месяц спать спокойно не могла и на первые же добытые деньги накупила крысиного мора, рассыпав его в квартире и возле дома, у мусорных баков. Зачем у баков? Да мало ли… заберутся еще наверх, в квартиру, и… бррр! Ужасно!
