Сердце бога (СИ) - Добрый Владислав
Я осмотрелся ещё раз. Сквозь прорези это не так просто, сделать. Да, судя по всему, не меньше чем треть вражеского лагеря была пуста. Палатки деловито потрошили люди с белыми повязками. треть вражеского лагеря была насстолько пуста, что там даже палаток не осталась. Успели сняться и смотаться, пока мы потрошили последнюю треть. Я бросил удивленный взгляд на Ресиниана Крушителя. А какого черта он тут остался? Взыграла гордость? Возможно. Или… Я повернулся к груженым массивными сундуками телеге. Той самой, которую присмотрел. Большие колеса, не высокие борты но усиленные оси. Ланс ещё на подходе. Местный аналог вездехода. Схватил один из сундуков сверху, намереваясь подтащить поближе. Сундук оказался очень тяжелым. Поэтому он вырвался из моей руки и упал с высоты на землю, глухо звякнув содержимым. Мы со Сператом переглянулись.
— Может, там кольчуга? — с сомнением спросил мой оруженосец. — Или…
— Или не кольчуга, — перебил я Сперата. Так же, как кольца кольчуги, могут звенеть только монеты. И, судя по характерному звону, если это кольчуга, то она сделана из серебра.
— Сеньор! — тонким, испуганным голоском, закричали раньше, чем я успел сказать что-то еще. Я повернулся на звук и со второй попытки навелся прорезями на стоящего на коленях тощего паренька. Его лицо было знакомо. Это именно он подавал пехотинцу, которого я посвящал в рыцари после Фрозена, роскошный рыцарский шлем. Я еще тогда подумал, что они похожи. Скорее всего, сын.
— Сеньор… — а паренек то рыдает. Он давил рыдания, сглатывал, и тянул ко мне руки в мольбе.
— Сеньор Магн Итвис! — грозно гаркнул на него Сперат.
— Се… се… се… — бедолага от этого окрика совсем расклеился.
Я соскочил с телеги, опустился на одно колено рядом с пареньком, почти нежно взял его за плечо, и тряханул так, что у бедолаги аж зубы лязгнули.
— Чего надо, говори! — спокойно, но жестко велел я.
— Мой отец… Я знаю, вы тоже лекарь… Умирает… Прошу вас… Простите… Пожалуйста! — и поднял на меня полные слез глаза.
— Где⁈ — спросил я. Паренек махнул рукой в сторону, и вскочил на ноги.
— Волок! Коня! — мой паж скорчил такую недовольную рожу, что я почти услышал как он неодобрительно бурчит. Но это, конечно, не могло быть правдой. Выпустив из рук ногу трупа Великого Ресиниана Крушителя, с которой он сятгивал поножи, Волок направился к Коровиэлю. Надо отдать ему должное, он сделал это бегом. Я повернулся к оруженосцу. Только теперь догадавшись поднять забрало, я велел ему. — Сперат, эта телега наша. Сторожи. Ланс, ты тоже!
Я вскочил на Коровиэля и крикнул зареванному пареньку-пехотинцу:
— Что встал? Веди! Бегом!
Глава 20
После битвы
Забавно, но я почти не помнил происходившее после битвы. Сразу после поединка в памяти остались только короткие обрывки воспоминаний. Вот я мечусь по полю боя в поисках Фрозена, а рядом со мной истерит сын Леонхарта. Кричит мне в след, когда я уезжаю от его отца. Тот ранен, но я остановил кровь, стабилизировав его отца. Мне приходится вернуться, чтобы влепить ему леща. И повторить приказ:
— Собери всех раненых!
Почему я ищу Фрозена? Может, что-то почувствовал. Может из-за того, что увидел перемазанных в пепле и крови его семью, деловито набивающих мешки. Довольные, как бомжи нашедшие в мусорки ящик водки. Я боялся что их ограбят, если они не присоединятся к Фрозену.
К счастью, меня быстро нагнал Сперат на лошади и спросил, куда я еду. Я объяснил. Он показал рукой.
Леонхарт отделался ударом копья в грудь, которое пробило его кожаную куртку с нашитыми обрывками кольчуги и погрузилось от силы на десять сантиметров. Ранение тяжелое, по себе знаю. Но поправимое. Фрозену повезло меньше. Его изрубили чуть ли не в куски. Страшная рана поперек лица, от левой скулы, наискось, до подбородка. Все зубы наружу. Сам весь в крови, стеганка в лохмотьях, как будто её канцелярскими ножами бешенные кошки полосовали, из остальных видимых повреждений — не хватает правой руки.
Лекарь рядом с ним смотрит на меня и отрицательно качает головой. Я спрыгиваю с коня и ладонями собираю своему сотнику лицо, стараясь не защемить осколками костей болтающийся язык. Он все время хрипит и пытается что-то сказать. И дергается, машет культей. Я осторожно вливаю в него немного лечения, чтобы он продержался пару минут.
— Удивительно, как он все ещё жив… — бормочет лекарь. — Я не тратил на него магию, оставив для других. Думал что он скоро умрет, но он все ещё жив.
— Не договорил, — цинично хмыкает Ланс. Я только потом понимаю, что это шутка. Намекает на таэнскую привычку поболтать. Как по мне, караэнцы не сильно в этом уступают местным. В тот момент я отвечаю ему серьезно:
— Он зовет жену. Не хочет умирать, не увидев её в последний раз. Что встали? Всех раненых сюда!
Это лишнее. Лекарь с обычным именем Третьяк, уже и так организовал нечто вроде полевого госпиталя. Ему помогают еще двое таких же, с сумками лекарей на поясе и свертками полотняных полос через плечо. Это вместо бинтов. Местные символы медицины. Все остальные, включая женщин и детей, грабят лагерь. Ланс и Сперат деловито и грубо подтаскивают раненых поближе. Их тут немного, всего человек пять. Такие же тяжелые, как Фрозен.
Фрозен, наконец, потерял сознание и обмяк в моих руках. Но я чую в нем жизнь. Однако, это не надолго. Я нащупываю демоническую жемчужину одной рукой, смотрю на культю Фрозена. Его рука отрублена в том же самом месте, что и та, которая болтается до сих пор на моем шестопере. Хотя, это не удивительно — схожая школа фехтования. Наверняка удар, разрубивший Фрозену лицо, был нанесен снизу. Я бы бил именно так, учитывая его шлем. Мне вдруг приходит в голову дикая идея. Я приставляю отрубленную руку с шестопером к культе Фрозена. В моей руке проносятся мысли о группах крови, об отторжении тканей, но мне некогда. Я встаю над Фрозеном, сжимая в кулаке демоническую жемчужину. Поднимаю кулак над шлемом и кричу:
— Пылая красотой!
Одновременно накрывая волной лечения всех вокруг.
Потом в памяти опять провал. И вот я уже повторяю процедуру рядом с Леонхартом. Кроме него вокруг пара десятков раненых.
Удивительно, но меня хватило на два заряда. И даже осталось на пару раненых латников — сеньоры всадники, разумеется, не валялись вместе с пехотой. Пришлось им обращаться за помощью отдельно.
Следующие три дня мы провели на поле боя. Таковы были традиции. Армии, помимо всего остального, досталось много припасов в виде сушеных фруктов, мешков немолотого зерна, бочек с вином и копченого мяса. Люди объедались, и впервые делились едой не жалея. Я побродил между ними. За меня поднимали тосты. Внезапно появились девки, которые бросались на меня, прижимались ко мне грудью и искренне благодарили за спасение своих мужей.
Или у раненых было по паре жен, или это был просто благовидный повод об меня потереться. Пехотинцы хохотали, и широко улыбались при виде меня, поднимали приветственно грубые кружки. Но близко не лезли и общались исключительно вежливо.
Все же ранение в легкое для местной лечебной магии было даже опаснее, чем в живот. Перитонит и гангрену в свежезатянутых ранах тут отчасти предупреждали с помощью наложения компрессов и бальзамов из каких-то трав, наверняка волшебных. А вот кровь, попавшая в легкое, была проблемой. Поэтому Леонхарт смог встать только на следующий день. И все равно постоянно кашлял. Поэтому я провел ему еще один профилактический сеанс наложения рук.
Даже Фрозен пришел в себя раньше. К нему я тоже зашел. Теперь у него была своя телега а вокруг постоянно терлись какие-то хмурые типы, увешанные железом и с хорошим оружием в руках. Его жена переоделась в дорогое, яркое платье с глубоким вырезом. Если бы не обветренная кожа, её манеры вполне позволяли ей сойти за знатную даму. А может, дело в её внешности. Мы снисходительны к красивым людям. А их дочка, к моему удивлению, щеголяла в шатанах и кольчужке по размеру. Видать, кто-то взял с собой сына или другого малолетнего родственника на войну. У меня была пара таких попыток, я таких разворачивал. Интересно, хозяин кольчужки пережил ночь? Когда я организовывал сожжение трупов детских тел не видел.
