Внучь олегарха (СИ) - Номен Квинтус
А попутно он пожаловался на то, что параметры радиодеталей, используемых для изготовления интеграторов, все же «гуляют» очень сильно и за заводике на подстройку именно интеграторов времени тратится даже больше, чем на калибровку акселерометров, и добавил, что они попробовали было собрать интегратор на транзисторах, но получилось только хуже. И я вспомнила одну «очень старую историю», которую краем уха и в институте слышала, и неоднократно потом в интернете обнаруживала. Правда, каждый раз история эта отличалась в деталях, но в общая канва повествования оставалась без изменений — а так как без изменений оставалось и время, когда история «случилась» (а «по канону» это был как раз пятьдесят седьмой год), но я еще раз напрягла извилины — и зашла побеседовать к Лене. Сразу, как только первый экзамен сдала.
Суть этой истории, если отбросить фантастические вариации, была проста: два талантливых еврейских юноши в радиоинституте придумали как раз в пятьдесят седьмом первый в мире микропроцессор, но советская бюрократия, густо пропитанная антисемитизмом, их изобретение похерила — и они собрали манатки и отвалили на землю обетованную. Где быстренько организовали фирму «Интел», а чуть погодя и в США, в Кремниевой долине, открыли филиал свой компании, который вскоре прославился на весь мир. Лене я эту историю в слегка облагороженном виде подала, про «Интел» не упоминая, она меня выслушала, вероятно кому надо сообщила — а когда я относительно успешно сдала последний экзамен и собралась идти собираться для знакомства с мамой, она меня перехватила, завела к себе в комнатушку и рассказала «как оно было на самом деле». Не просто так завела, а потому, что мне, оказывается, теперь полагалась даже какая-то награда и нужно было какие-то специальные анкеты заполнить.
А история в ее рассказе выглядела слегка иначе. Ленинградский радиоинститут совместно со «Светланой» по техзаданию, выданному Акселем Ивановичем Бергом, разрабатывал с использованием новейшей меза-диффузионной технологии, почерпнутой из американского патента, имеющегося в открытом доступе, микросборки, выполняющие функции некоторых разработанных для цифровых вычислительных машин ламповых приборов. И задание академика Берга институт выполнил, еще в прошлом году выполнил — а вот два сотрудника этого института всю документацию по проекту сумели сфотографировать, из института уволились и спустя полгода подали заявления на «репатриацию». И вот в нынешней реальности репатриироваться им придется, скорее всего, в район какого-нибудь Нарьян-Мара: пленки с документацией (правда, всего лишь с грифом «ДСП») у них нашли, а в нынешние времена и этого было вполне достаточно для длительного отдыха на южном берегу Северного ледовитого океана. Или не очень длительного: Лена мимоходом заметила, что подобными делами «очень интересуется» служба одного генерал-лейтенанта…
Ну что же, теперь и эта история меня беспокоить перестала, так что ранним утром следующего дня я заехала за уже собравшейся Олей, мы быстренько домчались до аэродрома имени Фрунзе (то есть до Ходынки), погрузились в самолет (Ил-14, только не пассажирский, а грузовой, так что полет мы с сестрой провели на довольно жестких откидных сиденьях, хорошо еще что летчики нам какие-то одеяла подстелить выдали) — и уже к обеду приехали к маме…
Этой встречи я боялась три с половиной года, боялась что меня, незнакомую с прошлой жизнью Светы Федоровой, мать сразу же раскусит. Но теперь у меня были некоторые оправдания, по крайней мере по части «непривычного поведения»: все же три года «жизни в столице» человека могут изменить очень сильно. А незнакомства с «родным домом» я точно не опасалась: мама в Уфе жила у каких-то незнакомых ни мне, ни даже Оле родственников, так что «родной дом» оставался за кадром, а Оля все же с собой приволокла кучу фотографий, так что мать я точно ни с кем не спутаю.
Ну а «сопутствующие проблемы» я постаралась тоже решить заранее. Так как материна родня и сама ютилась в коммуналке, я озаботилась о командировочном предписании, по которому мне должны были хотя бы место в гостинице предоставить. Оле я тоже командировку оформила, на местную фармацевтическую фабрику — и с аэродрома мы сначала поехали в горком, а оттуда спустя буквально пятнадцать минут направились в обкомовскую гостиницу. Все же предписание на бланке Совмина на местные власти оказывает нужное впечатление, а то, что я запросила всего лишь один номер на двоих, местных администраторов, похоже, даже порадовало. Ну а вечером, когда мама должна была уже вернуться с работы, мы пошли к ней в гости.
И я поняла, что все мои прежние страхи были совершенно пустыми: настолько теплой встречи я, наверное, не видела с того момента, как вернулась домой из Мексики. И радостно нас не одна мама встретила: и ее родня буквально не знала, чем бы нам еще угодить, и даже соседи по коммуналке. И ведь никто из них даже не подозревал, что Света Федорова теперь очень важная дама, а Оля Федорова — вообще лауреат Сталинской премии и даже мультимиллионерша: для всех их мы были простыми студентками, которые давно не были дома из-за напряженной учебы и летней работы.
И все собравшиеся нас с Олей мягко упрекали за то, что мы «потратили кучу денег на московские конфеты, тут такие тоже иногда продают». А вот захваченный из Москвы киевский торт все очень оценили — а я оценила местный чай. То есть чай-то был не местный, а китайский — но в Москве я такого вообще ни разу не видела, а здесь, по словам соседки, он во всех магазинах лежал (потому что был все же дороговат, его специально «для Настиных дочек купили»).
Следующий день — то есть субботу — мы потратили на то, чтобы отметить командировки и договориться с руководством двух предприятий о том, что мы будем делать уже в понедельник. Оле нужно было составить какую-то «карту оборудования», чтобы в Москве прикинули, чего фармфабрике не хватает для производства какого-то нового лекарства — и это, как я поняла, было работенкой не на один день. А меня интересовал местный радиозавод: еще в Москве я узнала, что на нем почти достроили пару новых цехов и мне предстояло оценить, можно ли их будет использовать в полупроводниковом производстве. Но это было вообще развлечением на полдня, мне в канцелярии завода сразу сказали, что цеха стоят вообще пустыми потому что то, что там планировалось производить, кто-то «в Москве» решил вообще не делать…
Ну а воскресенье мы весь день провели вместе с мамой. Никуда не пошли… то есть мы сначала зашли за ней и уже вместе вернулись в гостиницу, а там и пообедали в ресторане, и поужинали — и все время просто говорили обо всяком. Вроде пустяки — но настолько тепло на душе стало…
А в понедельник мы приступили к работе. На радиозаводе к моей командировке отнеслись с должным уважением и даже прислали утром за мной машину, ну а я водителя попросила заодно и Олю до фармацевтической фабрики подбросить. Ну а на радиозаводе мне пришлось все же прилично потрудиться, хотя в основном все же языком. Руководство завода искренне хотело все же новое производство запустить, ведь тогда и средств заводу выделят больше, и не придется впустую никому не нужные цеха отапливать — а тут появился серьезный такой шанс вообще самое современное производство у себя наладить. Поэтому мне все показали лично директор, главный инженер и начальник отдела капстроительства, и рассказали очень детально о том, что они мне показывают. А после экскурсии по заводу мы все уселись в кабинете директора и начали совместно решать, чего заводу не хватает. В целом, «не хватало» очень немногого: нужно было внутреннюю отделку цехов сделать и, как я выяснила в процессе экскурсии, полностью в нем поменять проводку:
— Значит так, придется немного поработать, но хочется надеяться, что вы рабочих сами найдете. Нужно будет в цехах на обеих этажах стены облицевать кафелем, полы тоже кафелем или камнем…
— С кафелем будут сложности, а можно будет и стены камнем отделать? — поинтересовался «капстроитель». — На Инзере есть неплохой кварцит, там сейчас налаживается резка камня…
