У последней черты (СИ) - Ромов Дмитрий
Вижу по лицу, что дозвонилась. Я молча жду.
— Не хотели говорить, пришлось соврать, что я из Милиции. Секретарь Чурбанова.
— Молодец. И? Чего там?
— Девушка… м-м-м… Операция прошла успешно, она в реанимации. Посещения запрещены. Ну, и она ещё спит. Состояние, — Наташка смотрит на запись на бумажек. — Стабильное тяжёлое. Будет в реанимации минимально один день, но, вероятно несколько…
— А Пашка?
Она набирает побольше воздуха, чтоб не зареветь:
— Крайне тяжёлое… Он в коме. Прогноз вообще не берутся делать…
Вот такие дела, твою дивизию. У неё нижняя губа начинает дрожать… Ну и как её такую брать в боевую юность…
— Перитонит, — читает она, — задеты внутренние органы и… и…
Сука Зураб. Придётся его растерзать и разрезать на куски. Пашке и Дашке это не поможет, а вот мне поможет. Хорошо поможет…
— А, нет, погоди, перитонит удалось предотвратить, пуля попала в печень и да, задеты внутренние органы, кишечник…
Я молча сглатываю…
— Кто в вас стрелял? — спрашивает Наташка, а у самой глаза на мокром месте.
— Бандиты, Наташ, ограбить хотели. Иди, иди ко мне. Не плачь. Они уже не смогут больше никому зло причинить…
— Вы… ты их… убил?
— В милицию сдал, пусть суд решает убивать их или нет, — не решаюсь я быть откровенным до конца.
Но она мотает головой. Кажется не верит.
Я одеваю чистую одежду.
— Ну что, Какие у тебя сегодня планы кроме доклада? — спрашиваю я.
— У нас программа. Если меня не исключат из группы, за то что я провела ночь неизвестно где. Соседка по комнате должна была прикрыть, если что, но как там в реальности получилось, я не знаю.
Не надо было её на ночь оставлять, конечно…
Снова звонит телефон. Ферик.
— Егор! — с места рвёт он в карьер. — У меня слов нет! Я эту суку на крючья вздёрну!
Ну, и всё такое, «он меня», «да я его», «да я их всех» звучит во всех возможных вариантах и интерпретациях. Только смысла в этом всём не так уж и много.
— Надо это всё обсудить, Егор.
Не знаю, что он хочет со мной обсуждать, но пока соглашаюсь.
— Ну… что же, Фархад Шарафович, давайте обсудим, если вы считаете это необходимым.
— Конечно, Егор. Только я хочу тебя попросить… Ты не руби с плеча, Айгюль мне сказала, что ты… ну в общем, я понимаю, ты был расстроен…
Расстроен? Серьёзно? Это так называется?
— Айгюль, — продолжает он, — мне сказала, будто ты знать её не хочешь.
— Я не хочу знать Айгюль? — переспрашиваю я. — Нет, я сказал не так, какая разница, чего я хочу или не хочу. Тем более, я уже её знаю. Я сказал, что больше не буду иметь с ней никаких дел. Согласитесь, это немного другое. Я прошу прощения, мне нужно отойти ненадолго. Но вы подъезжайте, если хотите поговорить. Я пока здесь.
Поговорив с ним, я звоню Семёну и даю команду готовиться на выезд.
— Наташка, — подмигиваю я. — Ну что, отвезти тебя к твоей замдекана? Или это мужик?
— Мужик, — улыбается она. — Там вообще, только я и Ирка Левицкая девчонки, а остальные парни.
— Ботаны, надеюсь? — прищуриваюсь я. — Или мачо?
— Ты сейчас на неизвестном мне языке говоришь, — качает она головой. — Ботан это кто, ботаник, что ли?
— Молодец, шаришь. Ботан — это ботаник, очкарик и задрот, в исконном первобытном значении слова. Такие у вас отличники?
– Есть и такие, — кивает она, — а есть и как наш староста. Ты один раз его видел, не запомнил только наверное.
Запомнил, как не запомнить.
— В него все девчата влюблены, кто тайно, кто явно.
— А ты как? — хмурюсь я.
— А я никак, я бы и рада может быть, да слово дала… — она осекается поймав мой взгляд. — Прости, глупая шутка… Извини, правда… Нет, я не влюблена в него. И ни в кого другого, кроме тебя.
Звонит Сергей Сергеевич. Приехал.
Я подхожу и обнимаю Наташку.
— Ну, всё. Семён тебя довезёт, а дальше ты сама. Здесь никто особо не знает, что ты имеешь ко мне отношение. Студентка да студентка. Если что будет нужно, звони. Я тебе сейчас рабочий телефон напишу в ЦК. Телефон казино знаешь. Там можно сообщение оставить. Машины пока под рукой нет, так что и телефона мобильного тоже нет. Вот такие делишки. Если замдекана или староста… В общем, я им ноги повырываю, можешь сразу предупредить.
— Все уже предупреждены. Ладно пошла я. Если что, нужно будет подтвердить, что я по поручению ЦК ВЛКСМ ночь вне гостиницы проводила. Ездила, например, ветеранов навещать, а там машина сломалась.
— Ладно, — киваю я. — Подтвердим, конечно. Наташ, ты о другом думай, поняла? Крепко думай.
— Вообще, я всё уже придумала, но если ты хочешь на месяц убрать меня с глаз, ладно, я подожду. Привет Еве.
— Передам. Если увижу. Смотри, чтобы без сюрпризов с перемещением в пространстве. И сейчас, в Москве, будь постоянно со своей группой. Одна никуда, даже в туалет — с соседкой. Ясно?
Как только уходит Наташка, звонит Злобин. Время ещё половина седьмого, но сегодня все на ногах.
— Обедаем сегодня, — говорит он, — с Евой в «Метрополе». В час дня. Подойди к двенадцати. Поговорим с тобой до её прихода. Ты сам-то живой после вчерашнего?
— Нормальный, — отвечаю я. — В двенадцать буду.
Закончив со Злобиным, поднимаюсь в казино. Прошу сделать мне двойной кофе и бутерброды. Сажусь за столик и пролистываю, лежащий здесь «Крокодил»*. В этом гнезде буржуазного разврата советский сатирический листок выглядит откровенно чуждо.
На обложке остро модные офисные работницы, забравшись на стол, устроили дефиле, а их менее продвинутые сослуживицы с завистью разглядывают заграничную одежду.
— Кажется, вместо НИИ я попал на демонстрацию мод, — говорит посетитель.
— Да нет, — отвечает уборщица. — Просто сотрудники показывают свои обновки.
В общем, не об импортном тряпье надо думать, а о работе. Вот такой императив. Не сказать, чтобы смешной, но, какой есть…
Появляется Ферик. Он идёт, всем своим видом демонстрируя, какую непосильную ношу тащит. Скорбь, сожаление, горечь утраты и всё такое прочее. Честно говоря, он действительно кажется постаревшим за сегодняшнюю ночь. Идёт, переваливаясь и преодолевая невидимые барьеры.
Я поднимаюсь ему навстречу и подаю руку. Он отчаянно её трясёт и мотает головой, типа вай-вай-вай. Ой-вей, короче.
— Здравствуй, Егор. Я слышал, твой парень в тяжёлом состоянии, но жив. Надеюсь, он выкарабкается. Организм сильный, молодой, должен поправиться.
Ага, точно. В который раз его корёжит, не считая Афгана?
— Как там Айгюль? — спрашиваю я. — Поспала хоть немного?
— Нет. Совсем не спала.
— Фархад Шарафович… — я замолкаю, ожидая, пока бармен поставит перед ним чашку кофе и уйдёт. — Я с наркотиками принципиально не собираюсь иметь ничего общего.
Вообще-то я же знал, что он в эту сторону смотрит. Блин. Лучше всего было бы просто прекратить с ним все контакты.
Он скорбно кивает.
— Это вообще не моя история, — тихонько продолжаю я. — Знаю, к чему этот бизнес приводит всех, кто в нём участвует, как производитель, посредник, продавец и покупатель. Ни в одной из этих ролей я себя не вижу. Более того, я уверен, что каждый, кто связан хоть какими-то узами с представителями этого бизнеса, рано или поздно оказывается в беде. Я уже дважды по вашей милости…
Я не заканчиваю и поворачиваю голову туда, откуда несутся довольно громкие звуки приближающейся суеты и малоприятного шума.
— На ловца и зверь бежит! — громко и развязно восклицает кто-то.
Да, собственно, не кто-то, а Зура Белый.
— Дай, думаю, зайду, — паясничая, продолжает он, — завершу ночку выигрышем, а тут нате вам, господа хорошие, хозяева жизни. Вот они!
Он подходит к нашему столику и, не дожидаясь приглашения, опускается на стул.
— А вас мне и надо. Ферик, ранняя пташка. Я ещё не ложился, а ты уже встал.
Он громко ржёт. Его свита подхватывает этот весёлый и заразительный смех.
— И Бро ранняя пташка, — зло смеётся Зураб. — Две пташки. Голубки в натуре. Чё вы тут шушукаетесь, а? Гнездо вьёте? Крысы шерстяные. Лавэ моё делите? Залёт, Ферик. В натуре залётище. Надёжный партнёр, да? Можно верить, как самому себе? Ну, ты и учудил, старый. И капусту забрал, и товар не отдал, и пацанов моих всех унасекомил. И чё? Как рамсить теперь будем? Скажи, если есть чё. Пока можешь…
