Барышня ищет работу - Салма Кальк
Дверь открылась легко, я выглянула в коридор. Пусто. Ещё двери справа и слева от меня. А в стене напротив — окошки. И за теми окошками…
А за окошками я увидела какую-то деревню! Не поверите, деревню! С деревянными домами, и только в одном было два этажа, а в остальных — один. Заборы, дворы, дым из труб. Нормально так-то, но что я здесь делаю и как я здесь вообще оказалась, и как далеко я от дома и что делать?
Снаружи донёсся звук… его ни с чем не перепутать, звук паровоза. Слышала, доводилось. У нас не слишком далеко есть историческая железная дорога, в студенчестве мы там пешком ходили, а вообще это популярный экскурсионный маршрут. Вот там и доводилось видеть и слышать. А сейчас…
За домиками важно двигался паровоз. Видимо, там и есть та железная дорога, при которой больница, раз она железнодорожная. Паровоз тащил пять товарных вагонов соответствующего вида — я посчитала. И уехал, а стук колёс затих.
— Батюшки, очнулась! Не успела в себя прийти, а уже на ногах! Вам, барышня, кто подниматься разрешал?
Женщина лет тридцати, в длинном сером платье, белом переднике и белой же косынке, вышла из соседней двери и увидела меня. Всплеснула руками и унеслась по коридору с криком: «Василь Васильич! Барышня очнулась! Идите скорее!»
Коридор заворачивал направо, и оттуда появился, видимо, тот самый Василий Васильевич, здешний врач. Такой… как из кино. Или со старой фотографии.
Белый халат поверх серого костюма, видно снизу брюки и сверху, там, где пуговица расстёгнута, жилетку и ворот рубашки, и галстук. И круглые очки. И прическа какая-то такая… сейчас таких не носят, не подберу названия. Он осмотрел меня и вежливо сказал:
— Сударыня, извольте пройти в палату. Сейчас я возьму ваши бумаги, и мы побеседуем.
5. Все удивительнее и удивительнее
5. Всё удивительнее и удивительнее
Я вернулась в палату и села на кровать, стула не было. Врач пришёл сразу же за мной, и стул он принёс с собой. Черный, деревянный. Один он у них, что ли? В другой руке у врача были какие-то бумаги.
— Ложитесь, сударыня, ложитесь. Нечего босыми ногами на полу искать. Обуви у вас нет, вас доставили без неё, к сожалению.
Я посмотрела на него на всякий случай, но он только знай, кивал — ложитесь, мол, уже. Такой спокойный и уверенный, лет тридцати пяти, наверное. Я легла прямо поверх простыни и одеяла, расправила рубаху.
— Руки вдоль тела, ладони кверху, глаза закрыть.
Я повиновалась с некоторым страхом — что он делать-то будет? Никакого фонендоскопа при нём не было, и ничего другого, похожего, не было тоже.
Судя по легкому шороху, бумаги он куда-то положил, а потом я… не ощущала ничего. Нет, ощущала — лёгкое тепло, совсем чуть-чуть, будто лампой какой на меня светят. Любопытство заставило приоткрыть глаза — чуть-чуть — и тут же зажмуриться обратно, потому что там и вправду был очень яркий белый свет. И кажется, он перемещался по мне куда-то дальше, я снова приоткрыла глаза — и обомлела, потому что свет исходил не из лампы и не из прибора, а из руки этого самого Василия Васильевича. Из двух раскрытых ладоней, пальцы чуть присобраны, пошевеливаются.
И этими раскрытыми ладонями он вёл надо мной… надо всей мной, не касаясь, от шеи и до кончиков пяток, кажется, от меня не было видно, только ощущалось тепло, а у пяток — лёгкая щекотка, даже нога рефлекторно дёрнулась. Но… нет, он не коснулся меня при том даже кончиком пальца. Я растерянно смотрела то на его руки, то на лицо, то снова на руки, потому что… ну что за ерунда-то, что он вообще делает?
Врач завершил осмотр, или что там это было, стряхнул ладони над полом и поднялся со стула.
— Я сейчас вымою руки и вернусь, и мы продолжим.
Чего ещё продолжим? Я совершенно ничего не понимала. Экстрасенс какой-то хренов? Мы на кафедре, бывало, пока шла пара, смотрели телевизор с теми, кто свободен, и там по некоторым каналам показывали всякую ерунду про колдуний, современных ведьм и ещё что там бывает. Если честно, мне больше нравился другой канал, про расследование преступлений. Потому что там про жизнь, а это вот — про какую-то чушь несусветную.
Тем временем врач вернулся и сел на стул. Взял мою правую ладонь, прижал палец к запястью — ну хоть это понятно, пульс слушает. Много он так наслушает, интересно бы мне знать? Но смотрит внимательно своими тёмными глазами через круглые очки, и волосы у него тоже тёмные, и усы с бородкой.
— Итак, сударыня, вас привезли к нам вчера поздним вечером, у вас была разбита голова. Сказали — подобрали вас в Егорьевском переулке, вы лежали там без чувств, а перед тем вроде бы звали на помощь. Всё равно придут полицейские и будут расспрашивать вас, так что — соберитесь с силами и вспомните, что можете. Как вас зовут? Вы помните?
— Да, — кивнула я. — Ольга… Филиппова Ольга Дмитриевна.
— Отлично, — он взял с соседней кровати лист тонкой бумаги и начал писать на нём каким-то небольшим обгрызенным с одной стороны карандашом. — Ольга Дмитриевна, очень приятно. Я — доктор Зимин, Василий Васильевич, здешний целитель. Вы помните, как оказались в Егорьевском переулке?
— Нет, — растерянно сказала я. — Я даже не знаю, где это. Я была… совсем не там.
Я была на собеседовании на окраине Ново-Ленино, там отродясь не было никаких Егорьевских переулков.
— Возможно, на вас напали совсем не там, потому что на вас определённо напали. Когда вас нашли, то — без обуви, без пальто, без шляпы, и никакого ридикюля с вами тоже не было.
Это походило на правду — мне помнилось что-то подобное.
— Да, я припоминаю, что два человека разговаривали о вещах, видимо — о моих. Я думала, что это сон.
— К сожалению, нет. Где вы живёте? Кому дать знать о том, что вы у нас?
— Я живу в Юбилейном, — честно сказала я.
Но доктор Зимин нахмурился.
— Это где?
— Ну
