Деревенщина в Пекине 5 - Крис Форд
Мама устало качает головой:
— Не надо, сынок, ты и так уже столько денег сегодня потратил из-за нас…
— Не из-за вас, а из-за отца, — поправляю. — Мне ужин обошёлся в девять тысяч юаней, если ещё пятьсот потрачу на номер для вас — они погоды не сыграют. Это даже не одна десятая от потраченного.
— Ты, конечно, правильно говоришь, но лучше мы с ним всё-таки побудем рядом, — упрямо настаивает мать. — Мы же семья, как ни крути. Я не готова его одного оставить в таком состоянии. Ещё и в твоей квартире. Мало ли что он натворит или сломает. Не надо, сынок, не надо.
— Мам, если папа так и дальше будет себя вести, то я полностью поддержу идею брата, — заявляет младшая сестра. — Мне страшно, когда он такой.
Лифт останавливается, двери открываются.
С До Тхи Чанг молча провожаем семью до двери моей квартиры.
Отец первым заваливается внутрь, с нездоровым любопытством начиная шарить покрасневшими глазами по сторонам. Он нагло распахивает дверь в ванную, видит джакузи и громко присвистывает.
— Чистые полотенца в ванной на полке, постельное бельё в шкафу справа, — указываю рукой. — Чайник — вот здесь на столе, печенье там же. В холодильнике есть готовая еда и продукты, берите всё что хотите, не стесняйтесь. Если что-то понадобится — сразу звоните мне. Я буду в отеле несколькими этажами выше, через минуту прибегу. Телефон не отключаю.
Мать подходит ближе, крепко обнимает меня и шепчет:
— Прости меня, сынок. Если бы я только знала, что всё вот так закончится, я бы лучше осталась в Суншугоу! Честное слово! Он такой скандал дома поднял, кричал, что не отпустит, телевизор хотел разбить. Никуда бы нас не выпустил из дома. Я как раз деньги отложила, чтобы вещи новые в Харбине купить, вот их и взяла, чтобы оплатить отцу дорогу. Иначе он не дал бы нам уехать.
Конечно, я ещё в аэропорту обратил внимание на одежду семьи. Младшая сестра щеголяла в новеньких вещах — купленная мною куртка, джинсы и обувь только что из магазина. А вот мать…
Она выглядит чистой и опрятной (чего не сказать об отце), но даже сейчас поношенный свитер болтается мешком — слишком большой, явно не её размер.
Скорее всего, одолжила у соседок перед поездкой.
Те же самые брюки, что я видел на ней ещё до отъезда из Суншугоу. А на коврике стоит лёгкая осенняя обувь, хотя в деревне уже давно лежит снег.
Все лишние деньги ушли на билет этому пьянице.
Ладно, сейчас уже поздно что-либо делать, нужно идти спать. Займусь всеми вопросами завтра.
Глава 15
Подходя к нашему номеру в отеле, вставляю ключ-карту в электронный замок. Дверь с тихим, почти неслышным щелчком открывается. С До Тхи Чанг переступаем порог, датчики движения автоматически включают мягкий приглушённый свет.
Номер встречает просторной светлой комнатой около двадцати квадратных метров. Интерьер выдержан в современном минималистичном стиле — гармоничное сочетание бежевых оттенков с продуманными акцентами тёмного дерева. Слева у стены располагается огромная двуспальная кровать, напротив неё широкий плоский телевизор, под ним аккуратная тумба с мини-баром и чайной станцией.
Справа у панорамного окна во всю стену расположена небольшая зона отдыха — два удобных кожаных кресла и низкий стеклянный журнальный столик между ними. Плотные шторы пока открыты, в огромном окне открывается захватывающий вид на ночной Пекин — бескрайняя россыпь мерцающих разноцветных огоньков уходит к горизонту.
Закрываю дверь на защёлку и тяжело выдыхаю, наконец-то позволяя себе расслабиться.
До Тхи Чанг проходит в центр комнаты, скрещивает руки на груди:
— И для чего вообще был весь этот цирк? — прямо спрашивает она. — По тебе отчётливо видно, что с отцом у тебя никаких эмоциональных связей нет. Совершенно. Вы с ним словно чужие люди. Да, ты заплатил за весь учинённый им погром, попытался загладить вину перед Чэнь Айлинь и спас репутацию ресторана, но это совсем другое. Обязанным ему ты себя явно не считаешь ни на йоту.
— Так и есть, — соглашаюсь.
— Так почему ты не присёк всё это сразу же в самом начале? Ты же мог. У меня сложилось ощущение, что ты словно футбольный судья, который после грубого нарушения даёт командам поиграть ещё какое-то время по инерции, не свистит сразу. Зачем?
Снимаю пиджак, вешаю на спинку стула, устало усаживаюсь в кресло напротив панорамного окна и отвечаю:
— В том бизнесе, который я решил затеять, у меня практически уже есть первая крупная сделка, мы на финишной прямой с одним чиновником. В этом специфическом деле кроме холодной логики и понимания оперативной обстановки… о! — перебиваю сам себя на полуслове. — Ты понимаешь, что значит владеть оперативной обстановкой? Или, наоборот, ею не владеть?
— Я не сотрудница спецслужб и никогда ею не была, — не моргает вьетнамка, садясь в соседнее кресло, — но общую логику и сам термин понимаю. В моём мясном бизнесе, который контрабас товара вокруг всего континента, объективно требуется безукоризненное владение именно что обстановкой. Иначе просто не выжить.
— Вот именно. Мне до сегодняшнего дня не хватало одной очень важной части общей картины — интуиции. Я слишком молодой, было бы странно, если бы она у меня полностью сформировалась.
— А что изменилось сегодня? — наклоняется вперёд вьетнамка. — И как это всё связано с твоим, без сомнения, очень ярким родителем?
— Я чувствую, прямо физически ощущаю, пристальное внимание государственных органов и структур. Причём про существование некоторых из них я, возможно, даже не знаю. Слишком много денег крутится, слишком быстро я поднялся. Нужно сделать то, что в боксе называют финтом.
— Хм. И какой план?
— Понимаешь, неадекватный отец-алкоголик — моё самое близкое окружение по всем китайским традиционным меркам и одновременно очень слабое, уязвимое звено всей цепи. Которое гарантированно порвётся, дрогнет, продаст, предаст за бутылку водки абсолютно всех и всё. Без малейших угрызений совести.
— Никогда раньше не сталкивалась с таким напрямую, — признаётся вьетнамка. — Ты действительно считаешь, что он способен на такое?
Надолго задумываюсь, не отрывая взгляда от ночного города за окном. Где-то там внизу миллионы людей живут своими жизнями, не подозревая о чужих проблемах.
— Я не нарколог и не психиатр, — наконец отвечаю, — но я знаю, что существует последняя или предпоследняя стадия — деградация личности. Мой горе-папаша уверенно, можно сказать комфортно себя ощущает на ней. Дальше работает железное
