Лечить нельзя помиловать (СИ) - Александра Логинова
С маленькой Агнией пришлось повозиться: дар целителя обеспечивал микротоковую рефлексотерапию, а регулярные коррекционные занятия спешно достраивали недостающие звенья когнитивных и волевых процессов в сущности способного ребенка.
— Всё, Кудряшка, пациентка ушла. Вылезай.
Недовольно скулящая псица тщательно обнюхала воздух и сочла его пригодным, чтобы выйти из шкафа. К сожалению, принимать Агнию приходилось дома — дни она проводит со старенькой полуслепой бабушкой, не слезающей с постели, а поздними вечерами медицинский кабинет закрыт для приема. Сама эрла Карворк работает по четырнадцать часов в сутки и приводит дочь после девяти вечера. Ох уж эти мамочки! Сначала я предлагала эрле кофе и свежую газету, пока идет занятие — не выгонять же ее в сумерках на улицу. Но женщина желала только одного — сладко вздремнуть на кресле в гостиной после рабочей смены. Я украдкой «подкармливала» ее энергией, условившись с Агнией сохранить это в тайне.
Потому что денег на витаминную энергию у эрлы не было, а слыть филантропом я не желала.
Самое время подкрепиться пирожками с повидлом, испеченными для меня Женевьевой. Приятельница радовалась до счастливых пузырей, получив от меня многозначительное: «Писал». В ее парадигме взаимоотношений между благородным и мещанкой извинительное письмо — нереально романтичный поступок.
Завтра всенепременно составлю список книг и пособий для развития целительского дара до уровня «виртуоз». Сидеть в библиотеке часами — непозволительная роскошь, но ознакомиться с содержанием, авторским стилем и полезностью информации — вполне. А дальше придется топать в книжную лавку и заказывать свежие издания, пополняя собственный стеллаж. Слава Авиценне, их можно будет продать, если придет нужда.
И только я собралась отправиться в ванную, дабы в одиночестве предаться наслаждению — пенному, с ароматной солью и бокалом чая, как в дверь деликатно постучали.
Ох, Брэдмор, убереги глупцов от долгой и мучительной асфиксии. Ибо я не поставлю на их здоровье и ломаного гроша.
— Кому не терпится уйти с аноскопом в ж… — открытая рывком дверь случайно стукнула посетителя.
И тут же по инерции полетела обратно, наподдав визитеру пониже поясницы. Но это его абсолютно не смутило. Великий Асклепий, что же делается?
От дикого зрелища я просто оцепенела, стоя столбом на собственном пороге. Привалившись к перилам, на крылечке замер капитан Клод, не в силах устоять на ногах. Стойкие алкогольные пары дорогого коньяка витали вокруг мужчины, дразня нос выдержанными нотками роскоши. И до того безмятежное и одновременно виноватое выражение лица было у пройдохи, что мой рот сам разинулся в крайнем удивлении.
Позади маркиза перебирал копытами недовольный конь, явно раздраженный запахом спирта.
— Боги, да вы пьяны!
— Я был на торжественном ужине, — не согласился Алеон удивительно четкой дикцией. — Там наливали. Перелили.
— Перебрали? — я продолжила логическую цепочку, но снова ошиблась.
Отрицательно покачав головой, капитан мягко отодвинул меня с дороги и нагло ввалился в мой дом! Каков мерзавец, без «Здравствуйте» и «Как здоровьечко?». Гвардеец — он и под градусом гвардеец: четко промаршировав до гостиной, солдат рухнул в кресло и простонал что-то невнятное.
Потрясающе. Просто изумительно, мать его за ногу.
— И с какой радости вы решили накваситься, как последний свин?
— Вы мне не ответили, — капитана размеренно пошатывало. — Я не мог ждать. Либо вы прощаете меня прямо здесь, либо… Либо я очень огорчусь. Алевтина, я знаю, что со мной сложно и местами убийственно тяжело, но простите подлеца в предпоследний раз.
Н-да, штормит мужика не по-детски. Неужели и впрямь так расстроился, что я не кинулась писать в ответ? Махровый эгоист с нарциссическими задатками. Я тоже далеко не идеал, но со стрессом справляюсь экологично. Не то, что он: то спорт, то алкоголь.
Алеон обвел пространство мутным взором, уцепился мыслью за мою фигуру и тяжко вздохнул на нижних «девяносто».
— Я на вас женюсь, — сокрушенно пробормотал мужчина. — И вы будете мучиться до конца жизни. И никогда не познаете…
— На Земле я была замужем.
— И больше никогда не познаете, — капитан назидательно поднял вверх палец в безукоризненно белой перчатке. — Радости влюбленной жизни. Ваши подруги будут шепотом обсуждать сантиметры, а вы… Вы… О-о-о, я клянусь, вы пожалеете о своем таланте!
— Не всё сантиметрами меряется.
— Безусловно, — Клод слегка протрезвел. — Я могу иначе. Я всё могу… Но вас — не буду. Вы не в моем вкусе!
— Взгляд из моего декольте подберите, — посоветовала я, от души хлестнув пьяницу по щеке. Достал. — Не в вашем вкусе, да?
— Ух, — крякнул он, собирая мозги в кучку. — А сейчас присмотрелся, и вполне в моем. Мгновенно хорошеете, эрла. Вы замужем? Хотя не отвечайте. Предпочту мечтать, что нет.
От дебильности ситуации захотелось безнадежно рассмеяться, уронив голову в ладони. Этот ощипанный фазан не нашел ничего лучше, как напиться и высказать мне все противоречия, накопленные за последние недели.
— Алеон, вы — паршивец, — героически подавила зевок, подытожив собственное мнение о «женихе». — Нарцисс и профессиональный юбочник, стоящий на пороге кризиса среднего возраста.
— Если бы только это, — опечалился он. — Вы забыли добавить, что боги надо мной издеваются: отныне в спальне я ночую в одиночестве, однако спать мне не дает некая женщина. Алевтина, за что?
— За грехи. Чревоугодие, прелюбодейство, воровство моего драгоценного времени.
— Это не грехи, — воспротивился мужчина. — А невинные радости жизни. Как можно называть любовь к еде и женщинам грехом? Слава нашим богам, они милостивы. Эрла, вы такая красивая.
— Идите к черту, капитан.
— Где ваше сострадание?
— Уволено. И нанята любовь к ближнему — у нее отлично поставлен хук.
— Любовь? С кувалдой на стене?! — поразился капитан, моргая чуть более осмысленно. — Непосильная ноша — ваша любовь, честное гвардейское. Утащу ли? — под нос пробурчал он.
Немного печально покачав головой и что-то решив для себя, маркиз тяжело вздохнул попросил воды. А я что? Мне не жалко капнуть в стакан немного жидкого абсорбента и преподнести страдающему от сушняка.
— Аля, вы меня прощаете? — потребовал ответа Клод.
— Могу продать вам индульгенцию, — подумав, определилась я. — Отпущу грехи с материнским наставлением по голове.
В начале медицинского пути я была полна человеколюбия. Парацельс мне свидетель, я прощала
