Кремлевские звезды (СИ) - Ромов Дмитрий

— Мы можем поговорить?

— Не о чем говорить! Ничего не изменишь! Раньше надо было думать! Э! Куда⁈ Куда пошёл, стой тебе говорят!

Я шагаю мимо неё и, толкнув дверь, иду в коридор.

— Толик, вызывай милицию! — кричит комендантша.

— Я сам милиция, — говорю я. — Рассказывай, Марина Ивановна, что тут за сыр-бор у вас.

— Чего? Расскажу, сейчас, ага! Давай, двигай отсюда вместе со своей истеричкой.

— Рассказывай, Марина Ивановна, иначе ты сама отсюда двинешь и уже никуда не устроишься, только стеклотару принимать. У тебя что, чуйки совсем нет? Не понимаешь, что я проблемы не оставляю открытыми. И если ты сейчас станешь моей проблемой, я тебя закрою.

Она немного теряется от моего напора, но лишь на секундочку, не больше.

— Деньги не верну! — заявляет она. — Даже не надейся. А девку твою под исключение подведу.

— Пойдём к тебе в кабинет, — говорю я, — незачем на всю общагу про деньги орать, которые ты не вернёшь.

— Да ты докажи! — напрягается она.

— Где твоя кандейка, показывай. Я доказывать ничего не буду, не бойся. Мы поговорим просто. Вот эта?

Я киваю на дверь со стеклянной, замазанной краской табличкой «комендант». Марина молчит. Я тяну за ручку и, отворив дверь, захожу внутрь в тесную и душную казённую комнату с письменным столом, стулом и кроватью с панцирной сеткой.

— Слушаю тебя, Марина Ивановна, — говорю я, осматриваясь и присаживаюсь на стол. — Расскажи мне, что случилось. За деньги не бойся, оставишь себе в любом случае.

— Ты больно-то не командуй здесь, — немного сдувается она. — Случилось то, что твоя сиповка…

— Больше подобных слов при мне не произноси, пожалуйста.

— Чего⁈ — хмурится она. — Девка твоя напала на мою племянницу и избила. Вот и всё.

— При свидетелях напала?

— Посмотри на неё, что она сделала с моей…

— Посмотрю-посмотрю. Значит твоя швабра так Наталью допекла, что она ей врезала? Как-то не верится.

— Да кто ещё швабра! У меня всё записано. Я в ректорат…

— И то, что племянница одна в двухместном номере для аспирантов живёт? Не первый год уже. Написала в письме?

— А ты докажи!

— А у меня уже свидетельские показания имеются. В шапку не соберёшь, мамаша. Я смотрю, общага для тебя, как личная собственность, да? Ну-ну, глупая ты женщина, даже не представляешь, сколько потеряла. Со мной дружить надо было, а ты со мной поссориться решила.

— А ты меня не пугай, пуганная! Мне терять нечего, так что…

— Всем есть, что терять. Так что бумажку свою в ректорат не посылай. Не советую.

Я встаю и направляюсь к двери.

— Мы съезжаем, — киваю я и иду на лестницу.

— Э! Куда это ты намылился⁈ — кричит она, но я не слушаю, поднимаюсь и подхожу к комнате номер восемнадцать.

Стучу и толкаю дверь. Она оказывается не закрытой. Захожу внутрь и с удивлением смотрю на вскочившую от неожиданности племянницу. Выглядит она действительно не очень. Под левым глазом синий бланш, под носом запёкшаяся кровь, на правой щеке ссадина.

Я смотрю с удивлением.

— Это Наталья тебя? — спрашиваю я.

— Да, — кивает девица и на глазах её наворачиваются слёзы.

— За что?

Она не отвечает. Да мне и неважно. Я достаю сотенную, кладу на стол и молча выхожу. Спускаюсь по лестнице, беру чемодан и, кивнув Наташке, иду к машине. Пест идёт за нами.

Я усаживаю Наталью на заднее сиденье и поворачиваюсь к нему.

— Егор, Наташка не виновата, — говорит он, — это та манда тупая…

— Я знаю, — прерываю я его. — Мы на несколько дней уедем. Вот тебе деньги, держи. Присмотри квартиру, две даже. Пару-тройку вариантов, ладно? Две однушки недалеко друг от друга и от универа… Одну Наталье, одну себе. Будешь её охранять.

— Слушай, ну…

— Не постоянно, не бойся, потом всё обсудим. Давай, Костян, увидимся через недельку.

Я сажусь в машину рядом с Наташкой.

— Меня теперь из универа исключат, — виновато говорит она.

— Не исключат. А что, действительно ты эту мымру отделала?

— Ой уж отделала, врезала разок.

— Два, да?

— Она сама виновата, — обиженно говорит Наташка.

— Ну-ка, покажи руку. Болит?

— Нет.

— За что хоть? Хотела выжить тебя из комнаты?

Наташка молчит, отворачивается к окну.

— Ну скажи, — улыбаюсь я. — Ну, Наташ.

— Что? — поворачивается она ко мне.

— За что эта швабра огребла?

— Куда мы едем, домой?

— Ты первая скажи, — смеюсь я. — Говори давай.

— Да, хотела выжить.

— И ты ей за это врезала? Не ври, я не поверю.

— Куда мы едем? — хмурится она.

Я смеюсь.

— Ну? Наталья!

— Она сказала, что ты козёл и… ну, в общем, ещё там плохие слова разные.

— Хуже чем козёл?

— Да.

— И ты просто подошла и заткнула её?

— Ну а что, я это выслушивать должна была?

— Наташ.

— Ну, что⁈ Куда мы едем?

Я прижимаю её к себе и целую.

— В аэропорт, — говорю я, оторвавшись от неё.

— Зачем? — поражается она.

— Полетим с тобой на море. В Сочи или в Симферополь, куда раньше самолёт будет.

Ближайший самолёт оказывается на Сочи. Чемодан мы оставляем в машине и берём из него только самое необходимое, чтобы лететь налегке, запихиваем в мою сумку через плечо, превращая её в увесистый снаряд.

— Мест нет, — говорит неприветливая обрюзгшая кассирша с красными губами и скучающим взглядом, привыкшая к подношениям в виде конфет и прочего.

Я уверенно иду по статье «прочее» и протягиваю паспорта со вложенным полтинником.

— Будьте добры, посмотрите, у меня бронь Росавиахима, — с улыбкой говорю я, игнорируя факт, что Росавиахим приказал долго жить ещё в конце сороковых.

Кассирша, должно быть, не имеет об этом ни малейшего представления, потому как моя бронь кажется ей вполне убедительной.

— Дневной рейс задержали, вылет через час, полетите? — спрашивает она.

— Полетим, конечно.

— Семьдесят четыре сорок, оплачивайте, — равнодушно объявляет она и склоняется над бланками.

Через несколько минут мы получаем два голубых билета с затейливо выстриженными корешками. На табло значится время вылета через час. Мы идём на регистрацию, а оттуда сразу на посадку. Мест, чтобы присесть нет, поэтому мы прохаживаемся между томящимися пассажирами.

— Знаешь, — говорит Наташка, — ты какой-то необыкновенный, правда. Я смотрю на тебя и удивляюсь. Вот каждый раз.

— Чему же? — удивляюсь и я.

— Тому, что при всём разнообразии этого мира и огромном разнообразии всевозможных девиц, ты именно мой.

— Меня тоже посещают аналогичные мысли, — усмехаюсь я.

— Да?

— Да.

— Ты мне не врёшь?

— Не-а, не вру, — смеюсь я.

— Знаешь, мне вот даже нисколько не противно ждать. Вот сейчас. Посмотри, все кругом изнывают от ожидания, а я нет, потому что я с тобой.

И тут же диктор объявляет, что наш рейс снова задерживается по метеоусловиям Сочи.

— Вот и проверим, — говорю я, — насколько тебя хватит.

— Навсегда, вот посмотришь.

Мы идём в кафе и заказываем какие-то булочки и кефир — тут особо не разгуляешься. Я развязываю Наташкину руку и, убедившись, что ничего страшного нет, снова её завязываю.

— Я буду на тренировки ходить, — говорит она. — Пистон хочет секцию подпольную организовывать, самбо что ли. Вроде нашёл какого-то мастера.

— Смотри-ка, молодец, какой. А тебе-то это зачем?

— А если не получится с самбо пойду на бокс.

— Здрасьте, — хмурюсь я. — Тебе ещё детей рожать, хочешь, чтобы тебе всё на свете отбили? И грудь и внутренности?

Она краснеет, но не отступает:

— Хочу, быть во всём твоей помощницей.

— Достаточно математики, — улыбаюсь я.

— А я вот подумала, если отчислят, то и ладно. Не уверена уже, что хочу всю жизнь сопливых малолеток обучать.

— Нет, вы гляньте только, три дня в общаге и уже совершенно другой человек.

Она смеётся по-детски морща носик. Помощница. Сам не понимаю, как я так втюхался? О-хо-хо, видать, от судьбы не убежишь.