Кофе готов, милорд (СИ) - Логинова Александра

Когда ни через минуту, ни через две сзади высокопоставленного лица не раздалось шагов в сторону кухни, наглая начальственная морда соизволила обернуться.

– И как это понимать? – спросил он, разглядывая белую табличку с крупными буквами, выставленную на стойку.

– Учёт, – мило сказала я, потроша кассу.

– То есть кормить меня вы не собираетесь? – недобро уточнил он.

– Ничуть. Завтра, господин граф, всё завтра. И не смотрите так в сторону господина городового, он успел до начала учёта.

– Поразительно, как потребность считать деньги у вас активизируется именно с моим присутствием.

– Поразительно, как много вы о себе понимаете.

Предостерегающий взгляд городового не сулил ничего хорошего, но естественное человеческое достоинство мешало мне склонить голову и вручить этому типу право называть мне продажной девицей.

– Принесите мне хоть что-нибудь, пожалуйста. Я правда голоден, – вдруг устало попросил он, разом отбрасывая кредо высокомерного засранца.

Поколебавшись секунду, я кивнула и ушла на кухню. Надеюсь, Ясень вернется до того, как магия выкинет новый фокус. Если моя теория хоть немного верна, то за Виктора можно не беспокоиться, он маг, чего не могу сказать о городовом.

Картофельный пирог в духовке и правда остался, что навело на странную мысль о том, что советник интересовался нашим сегодняшним меню через третьи лица. Мы, конечно, стараемся придерживаться того, что написано в листах, но не всегда получается, поэтому некоторые блюда типа пирогов, нарезок или закусок выставляются либо на стойку и потом убираются, либо о них просто информируется в устной форме.

Граф даже соизволил поблагодарить меня кивком головы, кинув на стойку пару фионов, что с лихвой окупало всю его трапезу. Первый раз радуюсь дурацкой привычке аристократов таскать с собой только фионы и принципиально не принимать монеты меньшего достоинства в качестве сдачи. Её я, разумеется, выложила на салфетку рядом с собой, но уверена, что деньги и взглядом не окинут.

– Рэндор, что у вас за неубранные коровники вместо архива? – внезапно завелся граф, откусив приличный кус пирога.

Удивленный городовой покосился на обедающее начальство и неопределенно пожал плечами. Когда я ем, то глух и нем – это правило действует везде и уж тем более в той среде, где воспитывался советник, но именно его воспитание явно обошло стороной.

– Какого клята я обнаружил досье на графа Амори́ в пропыленном углу вашей конюшни, которое вы гордо называете складским помещением для дел, потерявших силу в связи с давностью произошедшего?

Тихого ответа стражника я не услышала, но изо всех сил навострила уши, делая вид, что записываю доход за последние дни. Хорошо быть букашкой-прислужницей, на которую внимание общают лишь в исключительных случаях ради удовлетворения своих потребностей.

– И вас совершенно не смутило, что ваш непосредственный бывший начальник собирает сведения о правящем доме, в том числе и женщинах, наследующих и не наследующих титул? Что значит «не придал значения»? Вы обязаны были отреагировать сразу же, как только факт сбора данных всплыл наружу.

Ого, кто-то интересовался нами? Выходит, какой-то начальник стражи, будучи прямым подчиненным отца, втихую рыл информацию о нашем семействе? Интересное кино. Жаль, нельзя подойти ближе и послушать, что говорит Михаэль, наклонившийся над столом к графу. Хорошо, что сам граф не стесняется и вообще меня не замечает, полностью погрузившись в свое возмущение пополам с презрением к организации местной полиции.

– Нет уж, я лично отвезу это дело в столичный архив, сниму копию и передам оригинал Его Величеству. Пусть узнает, какие проницательные и бдительные стражи порядка водятся в нашем королевстве. Видит Мир, если бы я мог, первым делом отправился бы к графу Амори́ с парочкой советов, как не дать распоясаться ни начальникам, ни подчиненным.

Ух, разошелся. Да будь отец здесь, тебя бы дальше условного порога не пустили. И нечего голос повышать на моего городового, мы просто пока не дошли до организационных реформ в области правоохраны и соблюдения местных и королевских законов. В конце концов, командовать будешь у себя в графстве, прощелыга.

Аналогичного мнения был и городовой, резко ответивший парой нелестных эпитетов своему временному, но крайне вредному начальству. Ой-ой! Кажется, ситуация выходит из-под контроля! Где же Ясень?

– Вы что, не понимаете всю тяжесть ситуации? В вашу украшенную фуражкой голову не приходило, что это подпольное досье могло служить мостиком к преступлению? Там ведь не только о графе, но и о похищенной графине немало было. Лично вы можете поручиться, что ваша невнимательность не стала последней ступенькой к тому, что бедную девушку сейчас, возможно, пытают или, не приведи Мир, делают что похуже?

А вот это уже удар ниже пояса! Можно ругать человека за плохо выполненную работу, за халатность, за формализм и равнодушие, даже за содействие коррупции и молчание в определенных ситуациях, но вешать моральную ответственность за чужое преступление на совершенно невиновную личность – это сродни издевательству над чужим чувством человечности и сострадания. Побледневший стражник наверняка думал о том же, покрываясь пятнами на глазах.

Взъярившиеся мужчины злобно прожигали друг друга взглядами, которым не доставало одной искры для бурного пожара. Похоже, что моя теория с треском провалилась и собственная магия не спасает лорда от моего невольного влияния. Надо аккуратно исчезнуть из зала до того, как напряжения дойдет до критической точки, но… кто мне потом расскажет, что это за досье и зачем бывший начальник стражи его собирал? Просить повторить для «плохо слышащих» не стоит и мечтать, а сам городовой наверняка постарается забыть об этом разговоре, а не раскрывать мне – посторонней девчонке – детали.

Так что терпим, если что – зовем Феликса и Анри, второго шанса прикинуться ветошью и подслушать мне не представится.

– Послушайте, вы, – Михаэль определенно дошел до кипения, – я уважаю и ваш военный чин, и дворянский титул, но обвинять меня в потворстве преступлению против действующей власти на Аморской земле – это плевать в лицо самому графу. Именно с его ведома я занимаю сей пост, не смотря на смену уже двух начальников городской стражи. И ничем, повторяю, ничем не вызвал господского неудовольствия или недоверия. И не вам, ваше высокоблагородие, сомневаться в моей преданности правящему роду!

– Тогда как вы объясните собственное молчание там, где хватило бы одного анонимного письма на имя графа с докладом о том, что один обнаглевший пёс пытается сделать подкоп хозяйского забора? – ядовито спросил советник, вымораживая пронзительным взглядом оппонента.

К моему удивлению Михаэль не выдержал и опустил голову.

– Струсил, – едва различимый шепот заставил меня вздрогнуть. – Подумал, что графская власть слишком нерушима, чтобы одно пугало, даже без дара, ей навредило. Его и сняли-то быстро, не иначе как граф заметил крысу среди остальных ручных мышей. Папка эта треклятая на нижнюю полку оказалась кинута и забыта. Мною забыта, как и собственное малодушие.

Мне ничего не оставалось, кроме как сочувствующе покачать головой. Далеко не каждый способен поймать за руку начальника на коррупции, превышении должностных полномочий или пользовании служебным положением для личных целей. «Все всё понимают», но пока никто не озвучит в слух, начальственная дурость, властолюбие или преступления останутся в тени, расцветая, как аквилегия.

– Я ж теперь в каждой девчушке её вижу, – давился словами Михаэль, вываливая ворох горечи и воспоминаний. – Два года назад последний раз видел, объезжали они с отцом после похорон владения. Малюсенькая такая, темненькая и хрупкая, как статуэтка. Всё за графа пряталась, не отходила ни на шаг, даже на службе храмовой одна не могла усидеть. Как представлю, что она… или Милка моя… у мразей сучьих в плену сидит, так воротит от самого себя.

Не удержавшись, я едва слышно всхлипнула. Сегодня день не просто полон проблем или странностей, он еще и как-то чрезвычайно богат на болезненные откровения. И ведь не скажешь, что неправда это, что вот она я. А, может, сказать? В самом деле, ну не могут же быть вокруг одни враги и предатели, верно?