Небо в кармане 2! - Владимир Владиславович Малыгин
— Так точно, Ваше Императорское Величество.
— Кстати, ГАУ уже выкупило этот аэроплан? Или они уже успели «положить под сукно» ваше требование о выкупе?
— Тянут, Ваше Императорское Величество.
— Ничего, сегодня же им напомню…
* * *
Журналисты с блокнотами наседают, карандашами своими чуть ли не в лицо тычут. Да ещё и вопят сильно, стараются друг друга перекричать. Перед работодателями выслуживаются, понятно. Фотографы с камерами наседают, то в одну сторону повернуться просят, то в другую. То им вид героический прими, то рядом с самолётом встань, то за пропеллер подержись. А у меня от запахов сгоревшего магния в горле першит. Да ещё и зажмуриваться при вспышке не моги! Кошмар-р…
И ни одна зараза водички не удосужилась предложить. А ведь кроме как попить нам с Паньшиным и ещё одно важное дело сделать необходимо. Всё-таки столько часов в небе, а отлить некуда.
Среди спонсоров-мужчин и одна женщина оказалась. Имён я не запомнил, да и не ставил перед собой такой цели, просто зафиксировал, что дама, что знатная, и пока мне этого достаточно. Ещё успею всех запомнить. Мне уже объяснили, что в Гатчину не только мы с адвокатом приглашены, но и все устроители нашего перелёта. Ну и пресса будет обязательно, куда же без неё.
От журналистов отбился, то есть не то, что сам отбрыкался, скорее владельцы газет разогнали своих подчинённых. А там и Паньшин кого-то додумался спросить насчёт туалета и перекуса. Нас с ним сразу сопроводили в здание центральной трибуны, а там уже и столы сервированы. Скатерти белоснежные искрятся крахмальной синевой, от сверкающего в лучах солнца хрусталя в глазах рябит, умопомрачительные запахи с ума сводят, настолько я проголодался. Но, первым делом мужественно прошёл в туалетную комнату и уже потом был приглашён к небольшому столику в углу огромной столовой залы.
Проходя мимо накрытого стола, зацепился взглядом за жареных поросят, споткнулся на осетровых, остановился на красной и чёрной икре горками. Про штофы и графины даже не упоминаю, тут их столько, что и говорить не нужно.
А на маленьком столике сиротливо присутствовали два полных бокала с сельтерской водой, две же накрахмаленные и оттого не желающие складываться, жёсткие салфетки. Полупустую бутылку с остатками воды наготове держал стоящий рядышком услужливый официант.
— Господа, в ложе Император с государыней императрицей присутствуют, публика томится в ожидании продолжения празднества, поэтому предлагаю сейчас быстренько утолить жажду и вернуться на поле. Сам банкет проведём после окончания торжеств. Все согласны? — извинился распорядитель.
Ответом было наше общее с Александром Карловичем молчаливое согласие. Никто из нас ни до чего не дотронулся, взглядов голодных на накрытый стол не бросал, развернулись и направились в сторону выхода из залы. Лишь я задержался на минуту — подхватил ближайший ко мне бокал и осушил его содержимое несколькими большими глотками. Поставил опустевший бокал на стол, подхватил жёсткую салфетку, промокнул губы и поспешил вслед за Паньшиным.
Только сейчас сообразил, что за самолётом никто не присматривает? Выскочил на поле, зажмурил глаза от попавшего в них яркого солнца, через узенькие щелочки умудрился оглядеть поле, целый вроде бы как самолёт и оцепление вокруг него. Пока стоял, в руки сунули букет цветов, нацепили на шею какую-то ленту, шихнули прямо в лицо вспышкой фотоаппарата. Фотографа быстро спровадили прочь, а меня подхватил под руку и потянул дальше по живому коридору распорядитель. Перебирает ножками и на ходу приговаривает:
— Нужно торопиться, ваша светлость, государь ждать не любит.
— А вы распорядились бензин к самолёту доставить? И хорошо бы масло долить, — наконец-то привык к яркому солнцу и открыл глаза. Первым делом осмотрел букет в своих руках, потом на ленту глянул. Разукрасили всего, как новогоднюю ёлку. Хотел снять, а букет отдать восторженным поклонникам, да распорядитель каким-то чудом предугадал моё желание избавиться от лишней обузы и тут же предостерёг:
— Ни в коем случае этого не делайте, Николай Дмитриевич. На вас сейчас весь ипподром смотрит, нельзя поклонникам подобное небрежение выказывать!
Нельзя, так нельзя. Потерплю до самолёта.
Распорядитель тут же приказал кому-то подвезти топливо для нашей летающей коляски, напомнил про масло, и всё это прозвучало как бы между прочим. Основным вопросом было — где плакаты?
Оказалось, они давно уже лежат рядом с кабиной.
Подошли, глянул я на эту кипу бумаги и озадачился. Да мы так сутки провозимся и то всё не разбросаем. Похоже, у меня на лице всё моё сомнение было написано огромными буквами, потому что распорядитель тут же постарался объяснить:
— Сегодня вот эту часть разбросаете, завтра вон ту, послезавтра остальное…
— Сколько в этой части весу? — вздохнул. И тут же уточнил, увидев полное непонимание в глазах распорядителя. — сколько эта кипа бумаги весит? А то вдруг мы с ней взлететь не сможем?
— Как это не сможете? — растерялся от такой постановки вопроса распорядитель. — Сейчас узнаю…
Пришлось разгружать багажный отсек. Оставили на земле и весь мой запас топлива. Под это дело затребовал отдельную коляску и полицейского для охраны своего личного имущества.
Осмотрел самолёт — всё-таки он без присмотра какое-то время находился. Не доверяю я никому. Уточнил ветерок у земли, в небо глянул, на солнышко и облака — в какую сторону бегут, откуда и в каком направлении эти листовки лучше всего начинать разбрасывать. Ну, чтобы им над трибунами оказаться, а не на кустах и деревьях.
Загрузили на освободившееся место первую часть плакатиков, запустились, убрали колодки и медленно покатились вдоль трибун под приветственные крики публики. Паньшин даже рукой махал восторженным зрителям под непрестанные вспышки фотоаппаратов.
Развернулись в конце поля, добавил обороты и начал разбег. Длины ипподрома достаточно, чтобы взлететь с нашей загрузкой. А вся эта эпопея с разгрузкой багажного отсека и взвешиванием макулатуры нужна мне для того, чтобы публика поняла — мы тут не шутки играем, а серьёзным делом занимаемся.
Стрекочет швейной машинкой моторчик, выбитая лошадиными подковами беговая дорожка все свои неровности тут же передаёт на сиденье, а уже от него эта мелкая вибрация переходит на позвоночник. Дрожит подбородок, клацают челюсти и плотно сжатые зубы ни капли не помогают! Хорошо ещё, что с набором скорости вибрация сначала уменьшается, а потом и вовсе пропадает.
Подрывать в воздух самолёт не стал, дождался, пока он сам на крыло встанет. Но и тогда придержал его порыв подняться повыше, придавил рулями, пролетел какое-то расстояние в горизонте. Вот когда разогнался, когда скоростёнка подросла, тогда и полез
