Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko
— Так, понимаю твоё удивление. Признаюсь, что сухарь, что одни уставные фразы на языке, — кивал, улыбаясь Лосев. — Так поэтому и девушка-радость, что выбивает всю сухость из головы! Окрыляет! Поэтом делает!
— Мне уже больше некуда краснеть, господа, — засмеялась Тамара. — Спасибо! Вот, сдаю вам на руки!
— Как же? — обиделся Вася. — Я проводить вас должен до дверей!
— Вот! — обрадовался Лосев. — Уже проявляется настоящий будущий офицер! Молодец. Только не ты должен, а мы должны. И, давай, брысь, подвинься. Уступи место старшему!
Лосев изящно подкатил к Тамаре, выставил руку крендельком.
— Тамара Георгиевна, не откажете старику? — спросил с некоей долей кокетства, ибо поручик от силы тянул на возраст Христа.
Тамара, смеясь, подхватила Лосева под ручку. Зашагали к дому Тамамшевых.
— Какие новости? — спросила Тамара.
— Увы, печальные! — вздохнул Дорохов.
— О, Господи! Что случилось?
— Ну, ну, Тамара Георгиевна, — Лосев мягко похлопал по ручке Тамары, — всего лишь наступает час расставания. Завтра — в путь. Так, что, Вася, к пяти утра будь готов. Поскачем, помолясь.
— Понял!
— Я провожу вас! — пообещала Тамара.
— Девушка-радость! — прошептал, улыбнувшись Дорохов.
Коста. Долина реки Псоу, август 1838 года.
В долине реки Псоу, в трех километрах от моря на скатах и террасах горы Хупкха лежало богатое родовое селение князей Гечба[1]. Множество фруктовых садов, ореховых рощ, виноградников и собственный конный завод. За всем этим хозяйством ухаживали сотни крепостных и присматривали многочисленные дворяне, не расстававшиеся с оружием ни на минуту. За рекой был Цандрыпш — владения князей Цанбаевых, самого сильного джигетского рода. С другой стороны, из-за Мздимты, Гечевым грозили набегами их кровники Аридбаевы. Богатыми и неспокойными были земли Гечрыпша или Гечилера, как мне их назвали по-турецки.
Трехэтажный дом князя из каштана и камня был хорошо виден с морского берега. Нас проводили к нему уздени владетеля. Появление большого отряда, состоявшего из моих людей и сотни убыхов, было воспринято спокойно. Ахмед-Аслан-бей, высокий и стройный, несмотря на почтенный возраст, и его плечистый брат Антхуа приняли нас во дворе, окруженные полусотней своих телохранителей. Князь был в белой черкеске и чалме, телохранители в черкесках, папахах и остроконечных башлыках. Один из них вообще щеголял эполетами и стальным шлемом. Увидеть офицера русской службы в окружении джигетского князя? Каких только сюрпризов не преподносило Восточное Причерноморье!
— Мир вашему дому! — приветствовал я Гечевых.
— Гость в дом — радость в дом! Проходи, Зелим-бей! Твоих людей примут достойно.
Я оглянулся на Курчок-Али. Убыхский княжич спокойно кивнул. Устроенная нам встреча означала, что опасности нет.
Нас провели в гостиную, напоминавшую ту, в которой меня принимал князь Михаил Шервашидзе. Подали еду, вино и фрукты. Завязался ничего не значащий разговор с восточными витиеватостями и восхвалениями.
— Скажи мне, почтенный князь, как сочетается твоя чалма и это великолепное вино? — спросил я без всякого укора.
— Какая разница, какое имя дать Богу? Главное — принять его всем сердцем. Мы молимся Аллаху и храним множество христианских реликвий. Слышал про конфликт из-за крестов в Соче?
— Нет, расскажи.
— Когда высадились русские, убыхи хотели убрать из священных рощ христианские кресты, которые висели там испокон веков. Кричали, что урусы назовут нашу землю своей из-за православной веры. Князь Облагу воспротивился. Дело дошло до оружия.
— Сложные у вас тут отношения.
— Сложные, — с грустью в голосе согласился князь. — Десяти лет не прошло, как первые русские солдаты пришли на нашу землю. Все меняется стремительно. Начиная с прошлого года, когда барон Розен привел армию на мыс Адлер, прибрежные джигеты стремятся к миру, а не к войне.
Все понятно. Когда живешь на расстоянии выстрела с 80-типушечного фрегата, сразу понимаешь, что иного выхода нет. Только договариваться.
— Я сражался на мысе, — признался я. — Стрелял, вынес тело князя Гассан-бея из боя. Рядом со мной бились и джигеты.
— То были люди проклятых Аридбаевых. Меня же барон просил выступить посредником. Но слишком многие тогда погибли, — печально признался Ахмед-Аслан-бей.
— Если ты стремишься к миру, зачем удерживаешь русского офицера? Меня попросили быть посредником. Я пришел сказать: отдай штурмана Горюшкина.
Князь долго смотрел на меня, не мигая. Вздохнул.
— Пойдем! — позвал меня за собой.
Мы вышли в соседнюю комнату, обставленную еще более роскошно, чем гостиная, но меньшую размером. Не предлагая мне сесть, Ахмед-Аслан-бей тихо заговорил:
— То, что я тебе скажу, не предназначено для чужих ушей. Идет сложная игра. Каждый род, кроме князя Облагу, мечтает отдаться во власть русских. Но хочет это сделать так, чтобы возвыситься над другими. Братья Цанбаевы ведут переговоры с абхазским владетелем о вступлении в русское подданство. Арчбаевы притворяются немирными и тайком отправляют к русским гонцов. Морской офицер — мой козырь. Мой пропуск на переговоры. И гарантия, что не сговорятся за моей спиной. Штурман живет как почётный гость. Ему ничто не угрожает. Ты сам в этом убедишься. Проходи!
Он указал мне на красивую резную дверь, за которой была лестница, ведущая на второй этаж. Я поднялся по ней. Вошел в светлую и красивую комнату. При моем появлении с дивана, обитого шелком, встал молодой офицер в мундире без эполет. Мундир был вычищен, но, как ни старались служанки, сохранил разводы от морской соли.
— Кто вы? — с тревогой спросил штурман.
— Поручик Варваци! — тихо ответил я. — Прибыл на переговоры о вашем освобождении.
— Слава Богу! Такой большой отряд! Я уже решил, что убыхи решили действовать и отнять меня у князя.
— Отчего боитесь убыхов?
— Вы не знаете? — я отрицательно помотал головой. — Князь Берзег постоянно давит на джигетов, чтобы они не вступали в отношения с русскими. Если бы не он, вся Джигетия приняла бы русское подданство. Присаживайтесь. Попьем вина.
Штурман гостеприимно пригласил меня за стол. Следовало признать, что, несмотря на свою фамилию, он устроился после крушения лучше всех. Просторная красивая обстановка, вино, изобильная еда. Какой контраст с ямами, в которых держали матросов!
— В каком вы звании?
— Я подпоручик. Не удивляйтесь. В Корпусе морских штурманов применяется особая ветка сухопутных обер-офицерских званий — прапорщик, подпоручик, поручик и капитан. Я выпускник Черноморской Штурманской роты…
Было видно, что Горюшкин был напрочь поболтать.
— Как вы попали в плен?
— Плен? Ну, можно и так сказать, хотя мою свободу особо не ограничивают. Был страшный шторм. Вы, наверное, знаете, — я кивнул. — Первая группа, высадившись на берег, сразу попала в руки горцев. Часть наших отбили, когда прибыла подмога. Но часть утащили. Я видел, как кричали люди.
— Кавторанг Рошфор был с ними?
— Да. Потом началась переправа остальных. Но Поля… лейтенант Аполлинарий Зарин отказался уходить с корабля. Он не хотел, чтобы горцам достались пушки[2]. Вы знаете, на флоте очень популярен подвиг брига «Меркурий» и готовность его лейтенанта пожертвовать собой, взорвав корабль, если бы его захватили турки.
— Я его знаю. Скарятин. Ныне капитан брига «Фемистокол».
— Да-да! В общем, Поля решил взорвать корабль, если на корвет ворвутся черкесы. Я вызвался остаться с ним. Хотел или с честью погибнуть, или спасти флаг. Зарин спустился в крюйс-камеру. Я дежурил наверху. Волны усиливались. Пришлось хвататься за все, что ни попало с такой силой, что из-под ногтей кровь сочилась. Палуба начала трещать. Наружу выскочил Поля. Кричит: «Аполлон, пол в крюйс-камере задрало, вода все залила!» Я в ответ: «Беги в мою каморку!» По традиции каюта штурманов на корвете играет роль констапельской, там малый артиллерийский припас хранится[3]. Корабль снова вальнуло с боку на бок. Поля командует: «Хватай Андреевский флаг и прыгай». Прыгнул. Меня как завертит! И в сторону поволокло от берега. Одной рукой не погребешь. Сколько с волнами боролся, не помню. Уже с жизнью прощался. Тут меня джигеты и выхватили из воды. Потом оказалось, что меня не меньше двух миль снесло в сторону мыса Адлер. Еще бы немного — и выплыл бы у укрепления Святого Духа. Или потонул бы на виду у наших.
