Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2
– По-моему, – перебил я затянувшиеся речи Дорокорна, – об этом проще всего спросить у самого домовика. Естественно, кому-то из вас придётся забрать его к себе на постой. Я бы и сам взял, да боюсь, он не сможет проникнуть через пограничную дыру в мой мир, да и долго там жить я больше не намерен, так, только по мере крайней необходимости. Ну так что, я вызываю его?
Никто не возражал, и я, достав пакетик с орешками из кармана, вежливо позвал домового:
– Максимилиан, ты где, вылезай, бомжонок несчастный, я тебе лесных орешков в сахаре и шоколаде принёс, как ты и просил, помнишь?
– Да помню я, помню. Разве такое забудешь, что же я, уж совсем… а бомжонок – это хорошо?
Раздался недовольный голос домового где-то совсем рядом. Когда же, наконец, он соизволил появиться, то оказалось, что сидит Мокся преспокойненько на моей кровати, по-детски свесив ножки, на расстоянии вытянутой руки от пакетика со своим законным угощением. Только почему-то вовсе не торопился схватить лакомство, как поступал обычно, а напротив, сидел, призадумавшись и будто даже пригорюнившись, слегка покачиваясь на краю кровати вперёд-назад.
– Ничего хорошего. Это те, кому жить негде, – пояснил я, уже пожалев о том, что назвал его так.
– О чём мечтаешь, Максимка? – вежливо и вместе с тем подозрительно поинтересовался Дорокорн.
– Да не мечтаю я вовсе, а просто думаю, прикидываю в уме, с кем мне действительно теперь лучше остаться жить? Ведь я никого не хочу обидеть, но меня одного на всех явно не хватит, не разорваться же мне! И что вам теперь с этим делать?
У Юриника удивлённо поползли вверх брови, и от этого широко раскрылись часто-часто моргающие глаза. Дорокорн же просто остолбенел от подобных заявочек. А мы с Дормидорфом, как обычно, безуспешно пытались скрыть свои улыбки. Домовой как ни в чём не бывало продолжал рассуждать вслух:
– А жить одному, пусть даже и с Юриником, мне будет скучновато. Его одного мне надолго, как пить дать, не хватит.
– Что значит не хватит, ты что это замыслил? А-а, я, кажется, догадываюсь, ты собираешься мне и дальше трепать нервы. Ишь, не хватит надолго! И что ты намерен теперь предпринять, общительный ты наш? – распаляясь, загремел Юриник.
– Вот я и думаю, – оживился домовой, – что же нам всем теперь предпринять? О-о, кажется, я придумал! А что, если нам пригласить к себе, для пущего разнообразия, кого-нибудь погостить? Сначала на время, а потом, глядишь, и понравится…
– Кого это пригласить, кто это ещё нам должен со временем понравиться? – опешил Юриник. – Что-то ты мне сам всё меньше и меньше нравишься в последнее время!
– Ну, кого-кого, придётся пригласить к себе хотя бы ту домовиху из гостиницы, другого выхода я просто-таки не вижу! И будем ещё держать кулаки, чтобы она, сердобольная, милостиво приняла ваше нескромное предложение!
Наше удивлённое молчание он воспринял за попытку вспомнить очаровавшую его некогда дивную домовиху, и пустился в сумбурные пояснения:
– Ну, помните ту гостиницу, где ещё Корнезар с вороном удрали от нас, там была очаровательная до…
Он повернулся к Юринику и говорил лично ему, пытливо заглядывая прямо в глаза. Юриник от подобной наглости потерял дар речи и только изредка мычал, что-то нечленораздельное отчаянно жестикулируя и потряхивая головой, словно контуженный.
– …мовиха, поразила меня в самое сердце, ей ведь там, бедненькой, тоже не сладко живётся, она мне такого понарассказывала… ну-у… и я, естественно, пожалел её… и… и…
– И-и-и! Что-о-о и-и-и? – страшно выпучив глаза, зашипел Юриник, словно удав на кролика, только тому кролику всё нипочём, хоть бы хны.
– Да ничего и-и-и особенного, что это ты так разволновался, сам кумекай! А ещё в гости зовёт…
И Моксяня снова принялся говорить вкрадчивым голосом:
– Если конечно ты, Юриник, категорически против подобного союза двух одиноких сердец, то мы можем пожить у Дорокорна, но мне кажется, что нам вместе с тобой будет куда как веселей.
– Кто это мы, кому это нам?!
– Ты только не волнуйся, Юриник! Нам – это мне и той моей знакомой домовихе и-и-и, естественно, тебе, куда же от тебя денешься-то. Без тебя мы теперь уже никуда! Её, кстати, Банашей кличут. Славное имя, не правда ли? Банашенька… Банашка!
Повисла долгая тяжёлая минута молчания. Юриник героически пытался переварить услышанное, а мы с интересом ожидали дальнейшего развития событий.
Наконец замешательство Юриника прошло, и он смело спросил у домового, наивно поглядывавшего на него с лукавой улыбкой:
– Очень мне интересно узнать, а как ты собираешься её пригласить, касатик ты наш, если мы больше никогда не окажемся в той гостинице?
Дорокорн согласно закивал головой, присоединяясь к вопросу друга, так как быстро смекнул, что если тот откажется, то эта весёлая семейка домовых, вполне возможно, пожелает поселиться у него. И потому этот щекотливый вопрос его тоже живо интересовал и он выглядел крайне обеспокоенным подобными грозящими перспективами.
– Да, действительно, – согласился домовой, – я как-то сразу и не подумал о том, что мы, к сожалению, можем больше никогда не посетить ту самую гостиницу, где осталась дама моего сердца. Что же мне делать? Что делать? Ах, я несчастный!
Домовой смотрел так жалобно и выглядел таким безутешным, что всем сразу захотелось его как-то подбодрить, пожалеть и успокоить. Мы наперебой принялись уговаривать его не принимать всё близко к сердцу, а он, всхлипывая, робко поинтересовался у Юриника:
– Друг мой, скажи мне честно и откровенно, сними тяжёлый камень с моей исстрадавшейся невинной души, неужели ты оказался бы настолько жестокосердечен и чёрств к мольбам о милости и отказал бы нам, бедным бомжикам, в такой малости, всего лишь в крове, если бы вдруг случилось так, что волею судеб мы вновь обрели друг друга, остановившись в той гостинице, и моя дивная Банашенька чудом снова оказалась бы с нами, со мной! И мы, измученные и обездоленные, попросились бы к тебе на ночлег? Скажи, друг!
Юриник, немного поколебавшись, но прекрасно понимая, что никакого чуда произойти не может даже волею судеб, задумчиво и нехотя ответил с некоторым опасливым сомнением:
– Эх, Максимка, хоть мне и нелегко тебе в этом признаваться, но я всё же испытываю к тебе тёплые и дружеские чувства, а потому, естественно, никогда не смог бы вам отказать в такой малости – крове. Это само собой разумеется. Но так же я не скрою от тебя и другую истину: Банашенька, по моему мнению, это уже явно перебор, хотя лично я против неё ничего не имею! Но не разлучать же мне вас из-за такой мелочи, как какие-то невинные шалости, которые вы себе иногда позволяете. Что поделаешь, жизнь – очень сложная штука, и ты должен крепиться, ведь ещё не всё потеряно! Может быть, когда-нибудь вам ещё предстоит встретиться, и тогда всё будет просто замечательно!
Домовой от этих слов расцвёл, как сирень весной, и лучезарно заулыбался, всем своим видом показывая, что он оценил столь участливое отношение Юриника к своей судьбе. Юриник, в свою очередь, остался очень доволен собой. А что? Всё очень неплохо получилось: и домового морально поддержал в трудную минуту, и делать ничего не надо.
Максимка же поулыбался-поулыбался и говорит:
– Спасибо тебе, добрый Юриник! Мир твоему дому! Ты настоящий товарищ и хороший человек, я бы даже сказал, Человечище с большой буквы.
Юриник смущённо потупил взор и залепетал запоздалые слова робкого опровержения, но домовой его и слушать не желал, а всё продолжал восхвалять. А в конце и говорит:
– Я, между прочим, так и думал, что ты не откажешь нам в крове… и пище, и тогда всё будет хорошо! Ты не разочаровал меня, друг, ты молодец!
Юриник и Дорокорн резко насторожились, и блаженные улыбки также быстро сошли у них с лиц, как быстро кошка удирает от собаки, а домовой, заметив эту перемену, принялся объяснять:
– Дело всё в том, что моя Банашенька не живёт больше в той гостинице.
– А где же она живёт? – хором спросили вмиг упавшие духом Дорокорн с Юриником.
– С тех самых пор она живёт… она живёт тут, неподалёку…
– А ну, не юли и не ёрзай на попе! – зловеще зашептал Юриник, в то время как Дорокорн лишь беззвучно открывал и закрывал рот. – Отвечай, хитрая бестия, насколько неподалёку, раскудрит твою в коромысло!
И домовой ответил, тяжко вздохнув и набрав полную грудь воздуха:
– Настолько неподалёку, что дальше некуда, в смысле, ближе. Она с самого начала живёт с нами.
Мы ошеломлённо уставились на него, а Юриник запричитал:
– А-а, ну-у, всё! Я сразу заподозрил что-то неладное, сразу, как только этот кровопийца начал свою песню: «мы», да «нам», но я и предположить не мог, что он тут устроил себе чуть ли не гарем, да ещё и ко мне жить намылился. Да не просто намылился, а буквально вырвал у меня позволение на это! Выцыганил, обвёл вокруг своего волосатого, мохнатого, толстого, противного пальца, какая красноречивая бестия! Краснобай и баламут! Но я-то, дурак, думал, где та гостиница, и где мы-ы… А вот не верю я ему, не верю ни на грош, и крышка… ну, не может этого быть, она уже, видите ли, столько времени живёт с нами, а мы её ещё ни разу не видели и не слышали! Как ты, похотливый тихоня, это объяснишь?
