Мажор : На завод бы шел работать! - А. Таннер
- Николай еще в конце тридцатых ареста ждал со дня на день. Я тогда еще только родился, совсем мелкий был, а те, кто постарше, видели, что Лаврентий Палыч жутко разозлился, когда тбилисский "Динамо" "Спартаку" продул. Рвал и метал... Вот и прибрали братьев Старостиных к рукам. Говорят, в этих кабинетах кто угодно в чем угодно признается, даже во взятии Трои... Только несколько лет назад дело прекратили. Я-то сразу для себя решил, что если скажут переходить - перейду туда, куда предложат. И со Стрельцом та же история вышла. Эдику давно уже говорили: "Переходи в "Динамо", не играй в эти игры, играй в футбол, - зло сплюнул Юрка. - За "Динамо" эти... ну, ты понял... стоят. Они отказа не понимают. Ему еще Никита Палыч говорил: "Переходи!". А Эдик рогом уперся: "Останусь в "Торпедо", и все тут. Вот тебе и "Торпедо", вот тебе и "Динамо", вот тебе и сборная, и поездки за бугор, и новые шмотки... Теперь у него небо в клеточку, друзья - в полосочку.
- А Фурцева? - спросил я. - Вы же мне сами про это говорили. Вроде дочку министерскую за него сватали, но сватовство ничем не кончилось.
Юрка пожал плечами.
- Фурцева - это так, одна из версий, не более. Мне лично она кажется неправдоподобной. Эта дочка ее, Светлана - школьница, ребенок совсем. Да и футболист из Перово - такая себе партия для младшей Фурцевой. Наш футбольный век - короток. Зачем "Ткачихе" такой зять? Вот мгимошник какой-нибудь - другое дело.
- "Ткачихе"?
- Ну в народе прозвали ее так, Екатерину Фурцеву - "Ткачиха", - усмехнулся Юрка.
Моя неосведомленность в этих делах его ничуть не смущала. Я для Юры Фалина был простым деревенским парнем, недавно приехавшим в Москву из деревни в драных штанах. Действительно, откуда парнишке, который вчера коровам хвосты крутил, знать народное прозвище министра культуры?
- Куришь?
- Ну... давай.
Я из вежливости взял предложенную мне Юркой сигарету и затянулся. Ребята в общежитии смолили - будь здоров. Курили бы они какие-нибудь хорошие сигары - и я бы к ним присоединился. А дешевая "Прима" по четырнадцать копеек за пачку у меня доверия не вызывала. Но Юрка предложил мне...
- "Мальборо", - сказал он с гордостью. - На выезде купил, за кордоном. Настоящие. Бери, бери!
Я затянулся и пожалел. Легкие будто сжало невидимыми тисками. Я согнулся в три погибели, закашлялся и оперся рукой о скамейку, на которую мы присели, чтобы поговорить.
- Ясно... - Юрка отобрал у меня сигарету и потушил. - Будем считать, что не куришь. И молодец. Не начинай. Дрянное это дело, для спортсмена - особенно. Я сам бросить пытаюсь, да никак не выходит. Если не курю, то карандаш порой жевать начинаю, на днях чуть не сгрыз, язык весь черный от грифеля был. В общем, вот такой вот "экспириенс" наш Стрелец получил, как моя Маринка говорит... Ладно, - он помог мне, откашлявшемуся, подняться со скамейки. - Поехали по домам. У тебя, чай, общага скоро закрывается.
***
- Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера... - раздавался приятный мелодичный баритон из нашей комнаты.
- Чего это ты распелся? - в изумлении уставился я на товарища. Толик пребывал в прекрасном расположении духа. Он разогрел утюг, поплевал на него, чтобы убедиться, что тот нагрелся, и начал гладить на столе через мокрую марлю свои единственные парадные брюки. На очереди лежала смятая рубашка.
- Так, повод есть, - туманно сказал Толик, тщательно отглаживая стрелки на брюках. Закончив со штанами, он тщательно отгладил рубашку, надел ее и повернулся ко мне. - Как я тебе? Красавец?
- Отлично! Красавец! - согласился я. - Штаны только нужно надеть и будешь парень хоть куда. Так чего распелся-то?
- Сказал же, повод один есть, - Толик снова продолжал наводить тень на плетень. - Вернусь - расскажу.
Я присел на свою кровать, скрестил ноги по-турецки и молча наблюдал за товарищем. Вдруг меня осенило очень нехорошее предчувствие - точно такое же, как и тогда, летом, когда мы с приятелем встретила на улице толпу незнакомых туристов с рюкзаками на плечах.
- Слушай, - медленно сказал я. - Не ходи.
- Что? - уставился на меня Толик. Он придирчиво осмотрел отглаженные брюки. - Стрелки так себе, надо еще раз отгладить!
- Не ходи, говорю.
Я сам не особо понимал, что говорю. Меня внезапно бросило в жар, в висках пульсировало что-то горячее, будто кто-то ввинтил туда раскаленную палку.
- Не ходи... Там опасно.
- Эдик, - с сочувствием посмотрел на меня друг. - Странный ты какой-то. Жара вроде спала давно, зима на дворе. Что с тобой?
- Не ходи, говорю тебе! - сорвался я на крик. - Не надо тебе там быть!
Толик подошел к моей кровати, присел и внимательно посмотрел на меня.
- Что с тобой происходит?
Я хотел было что-то придумать, но, рассудив, решил сказать правду. Все равно от приятеля ничего не скроешь. Рано или поздно он заинтересуется причиной моего необычного поведения. Меня заколотила дрожь, на лбу выступил холодный пот.
- Знаешь, - сказал я, - со мной что-то происходит. Будто я предчувствую что-то плохое, а что, сказать не могу. Помнишь, мы с тобой летом по Москве гуляли? Тогда еще очень жаркое воскресенье было.
- Помню, конечно, - кивнул Толик. - Я тогда стаканов шесть газировки с сиропом выпил, если не больше. А она же сладкая, зараза, от нее еще больше пить хочется. Бегал потом всю дорогу, кустики искал... Ни за что не буду больше в жару сладкую воду пить.
- Погоди, - прервал я воспоминания товарища, - помнишь, мы группу туристов встретили?
Толик задумался, наморщив лоб.
- Туристы... Да там фигова туча народу была... Поди всех упомни. Тогда вся Москва на улицу гулять вышла!
- Ну девочки там еще были, красивые такие... Зина и Люда... Между собой переговаривались, так я и узнал их имена. Ты еще все спрашивал, чего я на них уставился, и познакомиться предлагал.
Толик подумал еще с полминуты, а потом хлопнул себя по лбу ладонью с аккуратно подстриженными ногтями. Он явно готовился к какому-то важному событию.
- А, точно! Вспомнил! Одна повыше, другая - пониже ростом, кудрявенькая такая. Симпатичные
