Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
Левая нога меня пока слушалась намного хуже правой, поэтому прямые удары в сторону, получавшиеся коряво, я преобразовал в боковые удары «маваси». При такой «ковырялке» левая нога, при отшаге назад правой ногой, аккуратно заходила в печень и часто выручала меня в жизни.
— Ну, вообще, нормально так… Полезный спорт. Научишь?
— Да, где, Жень? Я же говорю… Запрещено у нас. Посадить не посадят, меня, но на учёт возьмут и всю кровь свернут. Пытать станут про то, кто научил и показал. Дядьку подставлять не хочу. Его точно тогда посадят. Когда меня поколят.
— А ты не колись, — усмехнулся напарничек.
— Да, ну, Женя! Это не серьёзно, — я вздохнул. — Я бы и сам не прочь с кем-то заниматься. Скучно одному. Да и спарринги нужны. Могу подводящие упражнения показать, если хочешь?
— Покажи.
— Колени поднимай, как можно выше, а потом выбрасывай ногу. Коленями можно тоже впороть прилично.
— А то. Я одному как-то по яйцам так…
— Что это тут у вас? — вдруг раздался голос тренера. — А ну ка марш на ковёр и разминаться!
Поздняков не договорив шмыгнул под рукой Городецкого в зал, а меня Георгий Григорьевич прихватил за правое ухо.
— Ай! — взвизгнул я от боли.
— Что такое? Что за девочка у нас такая? А что у тебя с ухом? Покажи?
Он снова чуть коснулся.
— Вроде не сломано. Синяк за ухом. Кто это тебя приголубил?
— Да встретился один, — буркнул я, касаясь пальцами шишки.
— Холодное приложить бы. Давай мы тебе «хлорэтилом» заморозим?
Я удивился.
— Голова ведь. Застудим мозг.
— А у тебя он есть? — улыбнулся тренер.
Пацаны-самбисты засмеялись.
— Вроде был.
Городецкий хлопнул меня по заднице рукой, направляя меня на ковёр.
— Иди, давай, каратист!
— Оба-на! Значит, он слышал всё! — подумал я.
Сегодня за моими растяжками тренер наблюдал особенно внимательно. А в конце тренировки, когда все уже пошли в раздевалку, он подозвал меня.
— Хочешь заниматься каратэ?
Я удивился вопросу и неуверенно пожал плечами.
— А разве можно?
— Приходи завтра часам к восьми вечера. Я тебя познакомлю с одним человеком.
— Что за человек? — спросил я.
— Много будешь знать, скоро состаришься! Хочешь заниматься, приходи.
— Приду, — пообещал я.
— И ещё… У нас соревнования скоро городские. Хочешь попробовать себя?
Я снова пожал плечами.
— Думаете, я готов к соревнованиям?
— Думаю, что не готов, но на пару схваток тебя хватит. Потреплют тебя немного. Но это ничего. Падать ты умеешь. Кое-какие броски знаешь.
— Боюсь, поломают меня, — вздохнул я. — Не готово тело.
Городецкий с интересом и некоторым уважением посмотрел на меня.
— Молодец, что не зайчишься и понимаешь это. Качайся. С выносливостью у тебя нормально, а мясо нарастёт. В декабре соревнования. Ещё три месяца. За три месяца можно Гераклом стать. Мясо кушаешь?
— Кушаю. Рыбу люблю.
— Во! Кушай мясо и рыбу!
Он похлопал меня по плечу.
— Хорошо всё будет.
Эту ночь я спал на левом боку, а утром проснулся с распухшим правым ухом.
— Вот, чёрт! Для двенадцатилетнего мальчишки идти в школу с таким ухом — смерти подобно, подумал я. — Задразнят.
Потом вспомнил, что я не совсем двенадцатилетний мальчишка, вздохнул и побрёл на Голгофу. Кепова в школе не было. Рошкаль встретил меня злым и многообещающим взглядом. Завуч, Людмила Фёдоровна, которая одновременно вела русский язык и литературу у шестых классов сразу взяла меня в оборот и трепала минут двадцать, пока не обессилела.
— Ладно, Дряхлов, садись, четыре. Кое-что знаешь, но неуверенно. Лучше учи правила.
Класс облегчённо выдохнул вместе со мной. Я шёл к своей парте, а Мишка, который учился очень хорошо по всем предметам, мне показывал большой палец. Кто-то смотрел на меня с удивлением, кто-то с усмешкой, но равнодушных не было.
— Молодец, — сказала Ольга Шамгунова, наверное, первый раз за три дня учёбы. Она была почти отличница. Только сильно толстая.
— Странно во мне перемешаны эмоции, — подумал я. — Ну при чём тут «толстая»? Что я толстых женщин в своей жизни не встречал? И все они были обычными женщинами. Интересно, если мы с ней подружимся, вот над нами ржать все будут! Да и всё равно. Мне всё равно, а девчёнке самооценку это должно поднять. Я, конечно, тот ещё рыцарь, но, какой уж есть.
— Слушай, Оля, а давай дружить? — прошептал я.
— В смысле⁈ — сильно удивилась она и покраснела. — Я с Таней Тернвой дружу.
— Ну и дружи. И со мной дружи.
Соседка настороженно скосила на меня взгляд и прошептала.
— И что мы будем делать?
— А что вы с Терновой делаете.
Соседка залилась краской.
— В куклы играем.
Я прыснул.
— Ну, куклы это без меня, пожалуй.
— Ещё мы уроки вместе делаем. Мы живём с Наташей в одном доме на Беляева-1.
— Да-а-а… Уроки делать вместе веселее, но я живу на Космонавтов-13, да и спраляюсь я с уроками.
— Дряхлов, Шамгунова, почему не слушаете⁈ Что за разговоры⁈
Мы захлопнули рты.
К теме дружбы мы вернулись на перемене.
— Разговаривать просто можно на перемене, — сказал я, когда нас отпустила с урока «русыня». — а то, мы даже не разговариваем.
— Странный ты какой-то, Дряхлов, — поджала губы соседка по парте. Никто из девочек у нас в классе не дружит с мальчиком.
— Вот, же, нудятина какая, — подумал я. — Ей принц дружбу предлагает, а она кочевряжится.
— Ну, смотри, — сказал я. — Подумай ещё.
— О чём он тебе предлагает подумать? — спросила Терновая, хитроприщурившись.
— Да, вот, дружить предлагает, — томным голосом сообщила Шамгунова и кокетливо улыбнулась.
Наталья Терновая покраснела.
— У-у-у… Похоже, она восприняла моё предложение как объяснение в любви, — подумал я.
— Ты дурак, что ли, Дряхлов? — шёпотом спросила Терновая меня и оглянулась по сторонам. — Иди отсюда с твоими предложениями! Шас, как тресну!
Она замахнулась, а я отпрыгнул в сторону.
— Всё-всё-всё! Ухожу-ухожу-ухожу! Был неправ, вспылил! Беру свои слова обратно!
Лицо Шамгуновой поскучнело.
— Вот они, подружки — завистницы чужого счастья, — подумал я, выход из класса и попадая в руки Рошкаля, попытавшего схватить меня за шею, но я увернулся и его руке достался воротник моей ученического пиджака.
— Попался курчавый! — восторженно воскликнул он. — Ну, сейчас я из тебя котлету буду делать!
Неподалёку стояли другие мальчишки нашего класса и наблюдали за развитием событий.
— Как яйца, Женя? — громко спросил я его. — Не сильно болят?
— Чо⁈ — взревел он, но по сторонам зыркнул.
— В очо! Не отбил я тебе вчера яйца, спрашиваю⁈ Ещё хочешь⁈
Хищник машинально свёл колени. Позади него раздались смешки.
— Ах ты козёл! — как-то удивлённо проговорил он, примериваясь ударить меня левым кулаком, но я опередил его, ударив носком ботинка под коленную чашечку правой ноги.
Хищник взвыл и расслабил правую руку. Я нырнул под неё и крутнувшись вокруг его тела путём инерции, ткнул его лицом в открытую створку двери. Со всей силы ударив хищника в ногу с обратной стороны, завалил тело на пол и, перехватив его пальцы, вывел «тело» в положение мордой в пол, и лишь потом переведя на «контроль». Рошкаль, почувствовав боль в локтевом суставе, заверещал от боли, как резаный поросёнок.
— Проси, блять, прощения, или руку сломаю.
Рука у «хищника» была толще моей, и сломать было бы проблематично, однако он этого не знал. Ему было просто больно, а поэтому страшно. Удивительно, что моё новое выполнило приём из арсенала айкидо интуитивно.
— Надо же, — подумал я, — и с такой разницей в массе оно работает, если чужое тело раскрутить. А куда оно денется, если идёт за болью?
— Прости, — просипел «хищник».
Появилась математичка.
— Что здесь происходит⁈ — возмутилась Вера Ивановна. — Дряхлов, ты зачем над Рошкалем издеваешься?
— А что, если он большой, то и поиздеваться нельзя?
