Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
Япомолчал.
— В разговоре с Валентиной Леонидовной мне пришлось в качестве примера неблагозвучности назвать её по фамилии, но у меня совершенно не было умысла оскорбить уважаемую Валентину Леонидовну. Она же восприняла мои слова, как оскорбление.
Я замолчал.
— Всё? — удивлённо спросила Светлана Яковлевна. — А твои угрозы пожаловаться в РОНО? На что ты хотел жаловаться?
Я молчал, уперев взгляд в пол.
— Говори! Говори! — сказала классная руководитель. — Вчера смелый был!
Я поднял глаза от пола и обвёл взглядом всех присутствующих.
— Мне и сейчас не страшно, а стыдно за вас Валентина Леонидовна.
— Что⁈ Стыдно за меня⁈ Да как ты смеешь, щенок⁈ И за что же тебе стыдно?
— Стыдно за то, что вы носите гордое и почётное звание «учитель». Вас, Валентина Леонидовна, пять лет учили, как нести детям «доброе-вечное», а вы, дажеразговариваете с нами, как с преступниками. Что вы мне сказали вчера? «Пошёл вон, мерзавец⁈»
— Ты назвал меня хамкой!
— Я сказал, что, разговариваете так, вы хамите и не замечаете этого.
— Ты не смеешь рассуждать, о том, правильно ли ведёт себя учитель! И о том, что я обязана делать, а что нет!
— Мне нечего больше добавить, — сказал я, разведя руки, — кроме того, что желание отправить в РОНО заявление о вашем, Валентина Леонидовна, порочащим высокое звание учителя поведение у меня только окрепло.
— Ты о своём лучш поведении думай, Дряхлов. И о том, как ты будешь дальше учиться в этой школе.
Директор постучала карандашом по столешнице.
— Валентина Леонидовна, успокойтесь! — сказала она суровым тоном. — Не теряйте лицо. Коллеги! Суть конфликта понятна. Кто выскажется?
— Позвольте Светлана Яковлевна, я? — директор кивнула, завуч, поправив тонкие в металлической золотой оправе очки, продолжила, — Дряхлов, конечно, тот ещё фрукт. Он и в том году нам нервы трепал. На уроках мешал заниматься, домашнее задание не выполнял. Мы его, помните, перевели в шестой класс «условно»…
Представитель РОНО удивлённо вскинул брови.
— Не бывает такого, — поморщилась директор. — Перевели и перевели. Забудьте об этом! Проехали! Он, кстати, обещал за лето подтянуть все предметы. Как он сегодня подготовился к уроку, Вера Ивановна.
— Хорошо подготовился. Задание выполнил. Я и за пятый класс его поспрашивала. Видно, что занимался.
— Английский, — продолжила пытать учителей директор.
Англичанка вздрогнула.
— Я бы сказала, «очень хорошо», Светлана Яковлевна.
Директор махнула рукой.
— У вас, ЛюбовьТимофеевна, все «очень хорошо», даже Кепов, который и алфавит не знает.
Англичанка покраснела, но не сдалась.
— Дряхлов алфавит знает! Он сегодня глаголы спрягал.
Директор снова махнула рукой.
— Всё понятно. Физика? Так… Физика предмет новый. Как он работал на уроке?
— Пассивно, но слушал внимательно.
— Понятно. Хотелось бы, чтобы мы обратили особое внимание на поведение и на успеваемость Евгения Дряхлова. В том году он много пропустил…
— Прогуливал? Он стоит на учёте в ИДН?
Директор поморщилась.
— Нет, не прогуливал, много болел. На учёте не состоит. Вроде, в злостном хулиганстве не замечен. Какое решение примем по существу вопроса, товарищи?
— Позвольте мне высказаться по существу?
— Пожалуйста, — разрешила директор школы и посмотрела на часы.
Завуч толкнула речь минут на пятнадцать. Я терпеливо стоял и слушал. Мне не хотелось ей перечить, хотя мне было, что сказать об обязанностях учителей и правах ребёнка. Но это всё уже было изложено в моём заявлении, написанном аккуратным почти каллиграфическим почерком на тетрадном листе в клеточку. Почему-то мне не нравились тетради в полоску.
— Ты всё понял, Дряхлов?
— Всё понял, — сказал я.
— Обещай, что больше так не будешь!
— Обещаю. Я больше так не буду.
— Так, коллеги, считаю, что педсовет прошёл конструктивно. Дряхлов осознал свою ошибку и обещает так больше не делать. Всё, Дряхлов, можешь идти. Объявляем тебе строгий выговор с занесением в личное дело. Решение педогогическгого совета мы передадим твоей матери, которую вызовем в школу официально через руководство предприятия на котором она работает. И никакую жалобу Дряхлов писать в РОНО не будет, так как осознал, что сам виновен.
Я поднял руку.
— Что ещё? — спросила завуч.
— Позвольте, Людмила Фёдоровна, но я не вижу за собой никакой вины. Я пообещал, что так больше не буду, потому что понял, что никто из вас так и не услышал меня, а тем более не понял или не захотел понять. Зато я понял, что с вами нет смысла разговаривать на темы о страведливости. Вы убеждены изначально, что правы вы, а не ученики, чтобы они не говорили. Этакая «презумпция вашей невиновности». Учитель, как кардинал' не порочен, чтобы он не делал. А ученик виновен всегда, потому что он ученик. Если я могу идти, я ухожу, но, Альфред Павлович, я вам официально вручаю «ноту протеста». Как представителю государственной организации, основная задача которой обеспечивать права детей на образование и заботиться об их благополучии.
Я шагнул к представителю РОНО и расстегнув ранец, достал из него почтовый конверт с наклеенной маркой. Я ведь не знал, что на педсовет пригласят члена РОНО. Директор прыснула. Завуч округлила глаза. Стояла гробовая тишина, пока завуч не выдала:
— Нота протеста? Ты, Дряхлов, кем себя возомнил? Республикой Гндурас? А РОНО представляешь, как Соединённые Штаты Америки?
Я уже шагнул к выходу, но оглянулся и подняв палец вверх со значением в голосе произнёс:
— Заметьте, не я так сказал!
Прикрыл за собой дверь и вышел. Сзади продолжала стоять тишина. Даже ни один стул не скрипнул. Зато директор тихо спросила:
— Коллеги, кто-нибудь понял, что произошло? Я лично в абсолютной прострации.
* * *На улице, за углом школы, по дороге к моему дому, меня встретили двое: Кепов и Рошкаль. Кепов, вообще-то, не выглядел здоровяком. Комплекцией он был не крупнее меня. Однако в глаза сразу бросалось его независимое, пренебрежительное ко всем поведение и его нарочито «Морская в развалочку походка. Ну очень 'нарочитая» и очень в «развалочку». Походка смотрелась комично и я, увидев, как он приближается ко мне, как краб, невольно улыбнулся.
— Чо зубы щеришь, Дряхлый?
Он ударил меня левой рукой сбоку на подшаге левой ноги. Ударил коротко и быстро. Выпад оказался неожиданно «профессиональным» и подлым. Свернувшись тазом влево уклониться я успел, но по оттопыренному уху получил Уши Женька тоже имел «знатные». Нормальные такие «локаторы». Грех по таким ушам не получать. В правом ухе что-то щёлкнуло.
Ох и не зря я отрабатывал уклоны со встречными ударами…
Кулак правой руки вылетел рефлекторно, обогнув левую руку ударившего, и врезался ему прямо в челюсть. И недаром я теперь всегда носил в руках трёхкопеечные монеты. Это чтобы приучать держать сжатыми кулаки. При рефлекторном ударе кулак лучше держать сжатым, чем открытым. Щёлк и хулиган лежит и дёргает ногой, пытаясь подняться. И глаза такие… голубые-голубые…
— Ты, чо, козёл, в репу захотел⁈ — спросил меня Рошкаль совершенно индифферентно. — Сейчас схлопочешь!
Он шагнул ко мне и попытался меня схватить. Его загребущие ручищи поймали вместо меня воздух, и Рошкаль едва не упал.
— Ну, ты блоха, — добродушно рассмеялся он, увидев, как я, из почти полного приседа, отпрыгнул в сторону.
Однако прыжок мой не увенчался успехом. Мой ранец, довольно тяжёлый, зараза, когда я резко присел, подпрыгнул и сместился влево. И когда я прыгнул в сторону, то просто завалился Рошкалю под ноги.
— Стоять! — приказал он, хватая меня за шею и дёргая вверх. Меня пронзила страшная боль. В моей шее что-то хрустнуло. Я заверещал было, но сразу затих, так как его пальцы сдавили мою гусиную шею ещё сильнее.
— Ты чо, Костя, поднимайся, давай, — позвал он Кепова. — Что мне с этим делать-то?
Однако Кепов блуждал по нам ничего не видящими глазами и шарил по зземлетладонями.
