Большие дела (СИ) - Ромов Дмитрий

Я срываю с неё кофту и блузку, оголяю грудь, грубо сдвигая бюстгальтер, заваливаю на диван, жалобно стонущий от такого неуважения. Я задираю юбку и стаскиваю с неё трусы и колготки. Давайте! Давайте, стаскивайтесь, бл*дь, скорее!

На меня наваливается вся тяжесть последних дней, все эти опасные, кровавые и дурацкие происшествия. Они душат меня и тянут назад, а я сбрасываю их, отмахиваюсь, отбиваюсь и убегаю к Наташке. Вскакиваю на неё, как на лихую, разгорячённую конягу и мчусь что есть духу, пролетая сквозь ветви, сквозь град раскалённых пуль, сквозь огонь и вьюгу.

Она мотает головой и рычит подо мной, не привычная к такому напору. И я, я тоже рычу и хриплю, как недобитый зверь, как оборотень, почуявший молодую и сладкую кровь. Я безумствую и моя добыча, моя дичь бьётся и изнывает в тисках моих объятий.

Она стонет то жалобно, то азартно, то дико и неистово, постепенно сливаясь со мной в одном ритме, ритме фантастической симфонии, возможно, принесённой из далёкого космоса, или другого, неведомого времени. Я бы хотел, чтобы следующую жизнь мы тоже провели вместе.

Когда всё заканчивается, я поднимаюсь на ноги и смотрю на неё. Кажется… кажется не нужно было так… не нужно было становиться дикарём. Наташка лежит с закрытыми глазами, растерзанная, придушенная, тихая и измождённая. Потом она открывает глаза и долго смотрит на меня, и я не могу понять, что означает её взгляд. Пауза становится невыносимо долгой, но она вдруг неожиданно улыбается.

— Я и подумать не могла, — тихо говорит она хриплым голосом, — что так бывает. Надо как-нибудь обязательно это повторить… Если ты не против, конечно.

От этих слов я чувствую небывалый прилив сил, и мы всё повторяем. Но уже не так. Совсем не так. Теперь мы делаем всё очень и очень медленно и бесконечно нежно.

А потом мы сидим на кухне и с жадностью пожираем котлеты и золотистую, жареную картошку. А ещё мы глупо улыбаемся и не отрываем друг от друга глаз. Вдруг, её глаза увлажняются, лицо становится по-детски беззащитным, а по щекам скатываются слезинки.

— Ты… ты… — тихонько шепчет она, — ты моя жизнь…

В город мы приезжаем уже ближе к вечеру. Я заезжаю на фабрику и заглядываю в комитет. Завтра мне будет не до фабричных дел. Нужно будет встретиться с Цветом, с Валей, с её отцом и с Радько, его преемником. Нужно хорошо поговорить со Скачковым. А ещё неплохо было бы забежать к Печёнкину и проверить, чем он дышит. Так что на основную работу времени у меня явно не будет. И в институте, кстати, надо бы появиться, а то я там по большому счёту ни разу и не был.

Поэтому, сейчас фабрика, потом Платоныч, а завтра уже всё остальное. Сначала заглядываю в комитет. Надо же, Галя ещё здесь, несмотря на то что рабочий день уже закончился. Труженица ты моя.

— Егор! — радостно восклицает она. — А я уж и не чаяла тебя увидеть.

— Это как так? — удивляюсь я.

— Да, Эдик сказал, что ты, наверное, в Москве останешься, что Новицкая тебя к себе возьмёт.

— Эдик? Уж не Снежинский ли?

— Да, — смущённо подтверждает она. — Знаешь, он на самом деле, совсем неплохой человек. Добрый и душевный. Он очень многое пересмотрел в своей жизни и переоценил. Ты его, возможно, даже и не узнаешь теперь.

— Да что ты? — качаю я головой. — Я милого узнаю по походке. Он носит, носит брюки галифе…

— Егор, — весело хмурится Галя. — Вечно ты со своими шуточками.

— Он что, к тебе клеится? — спрашиваю я. — Ты не забывай, он порнограф. Озабоченный извращенец.

— Ничего он не клеится. Перестань, у нас с ним чисто дружеские отношения.

— Дружеские? Серьёзно? Со Снежинским? Куда катится этот мир! Галочка, я в твою личную жизнь, конечно, лезть не могу, к сожалению. Но умоляю, ты его только ни к комитету, ни к прожектору на пушечный выстрел не подпускай. Поняла? Это я серьёзно, вообще без шуток.

Она хлопает глазами.

— Или ты уже? Галя!

— Нет, ну а что такого? Он просто помогает с…

— Галя, нет, только через мой труп. Или через его. Или через твой. Ясно тебе? Чтобы никаких Снежинских здесь не было!

— Но… вообще-то за него проголосовали. У нас же место одно в комитете освободилось после Кургановой. Вот его и…

— Галя, — перебиваю я, — никаких Снежинских. Нравится он тебе, дружба у вас, или любовь, а может, любовь к порнографии, но чтобы здесь его не было. Хоть что делай, а то вместе с ним пойдёшь работу искать. Нет, я сказал.

— Так его выбрали уже…

Твою ж дивизию. Да вы что, охренели все⁈

— Галь, я тебя уважаю и люблю, как товарища, но повторять не буду. Делай, что хочешь.

— Егор, ну ты хоть поговори с ним для начала.

Я бросаю на неё взгляд полный разочарования и выхожу. Иду к директору и обсуждаю текущие дела, а также возможности увольнения Снежинского. Не хватало, чтобы он здесь вынюхивал всё. А ещё я договариваюсь, чтобы временно, пока Пашка в больнице, водителем приняли кого-то из Скачковских.

Обсудив дела, еду домой. Приплачиваю водителю за сверхурочную работу, и он не возражает против того, чтобы ещё немного меня повозить.

Дома я надолго не задерживаюсь, обнимаюсь с родителями, дарю подарки, проглатываю котлеты и снова ухожу, обещая Раджу, что сегодня обязательно с ним погуляю.

Я выхожу из подъезда и сталкиваюсь нос к носу с Геной.

— О, Егорка, здорово! — радуется он. — А я смотрю, твоя машина, думаю, ты приехал. А за рулём не Пашка. Непонятно. Дай, думаю зайду, поздаровкаюсь. Ну как ты, боец? Дочь мою видал?

— Видал, дядя Гена, вот сейчас только от неё еду. Кланяться тебе велела. Обними, говорит, папулю моего и поцелуй.

Я расставляю руки, как бы для объятий, но он пятится назад и лицо его делается чуть испуганным.

— Ты это… хорош… я понял, понял всё… А ты на машине, да? Можешь меня подкинуть?

— Не вопрос, — соглашаюсь я.

— Только это, я тут не один…

— Да-а-а? Радость-то какая? Женщину что ли встретил?

— Ага, — кивает он, не глядя мне в глаза и тут же озирается по сторонам. — Так довезёшь что ли?

— Конечно, довезу, я же сказал. Где подружка-то твоя?

— Да щас. Выйдет. Через минутку.

И точно, не проходит и минуты из его подъезда выходит женщина. Она молодая и очень даже ничего, вполне симпатичная. Честно говоря, вообще девчонка ещё. И, что интересно, я её знаю. Это же Лариса Дружкина. Ну, дядя Гена, ты и ходок.

Он немного смущается, но быстро берёт себя в руки.

— Так что, ладно, поехали, что ли? Вы же знакомы уже, да?

Ещё бы, знакомы, конечно. Лариса щеголяет в подаренном мной джинсовом костюме и наброшенной поверх него и незастёгнутой норковой шубке. Она улыбается и забирается в машину. В интересном мире живём, честное слово.

Едем. Первыми выходим мы с Игорем, а водитель увозит Гену с Ларисой. Игорь остаётся внизу ждать, когда вернётся тачка, а я поднимаюсь к Платонычу. На удивление дома никого не оказывается. Я долго жму кнопку звонка, но никто не появляется. Блин. Надо было позвонить по телефону, прежде чем ехать. Разумеется…

Не застёгивая пальто, я спускаюсь вниз и встаю рядом с Игорем. В любом случае, нужно ждать машину, а может, и хозяева вернутся с минуты на минуту…

И да, они возвращаются, вернее, только Трыня. Он заходит во двор со стороны Арочной и останавливается у последнего подъезда под фонарём. Я вижу, что он не один, рядом с ним взрослый мужик. Они жмут руки, и мужик уходит. А Трыня идёт к своему подъезду.

— О! Егор! — радостно восклицает он. — Здорово! Приехал наконец-то?

— Привет, Андрюха! Ага, приехал. Ну иди скорее, обнимемся с тобой. Он стучит, поднимаясь по деревянным ступеням и подходит ко мне.

— Слушай, — щурюсь я, — а это что, Эдик Снежинский с тобой был?

— А чего такого? — вмиг делается он колючим и настороженным. — Я что, отчитываться должен?

15. Утро красит нежным светом

Так. Ситуация, кажется, начинает выходить из-под контроля. Эдик, сучёнок, никак не успокоится. Кружит вокруг меня, кружит, но, правда, осторожно, пока и прихватить-то его не за что. Вернее, прихватить его можно, причём конкретно. Порнуху никто не отменял. Ход делу, конечно, не дали, но при желании его можно раскочегарить. Все возможности имеются.