Помощник ездового (СИ) - Башибузук Александр
— Кто не спрятался, я не виноват… — Алексей улыбнулся и потянул спусковой крючок.
Почти одновременно хлестнули очереди со второй позиции. По басмачам словно картечью прошлись. Вопли, вой и болезненное ржание рванули воздух. Ни Льюсы, ни Мадсены не отличались особой скорострельностью, но отлично сработали почти «пистолетное» расстояние и скученность противника.
Назад убрались всего несколько всадников и лошадей без седоков, остальные легли неподалеку от своего дохлого атамана. Наступила тишина, сквозь которую изредка пробивались человеческие стоны и болезненное ржание.
— Салко лосадка… — Жень приник к своему Мадсену, через мгновение простучали две короткие очереди и ржание затихло. — Вот так ладно будет…
Лешка принялся на ощупь набивать пустые магазины патронами и, одновременно, не отрывал взгляда от банды.
«Рассчитывать на то, что ими командует полный идиот не стоит, — думал он. — Значит, толпой на пулеметы бородатые не полетят. Тогда что? Чтобы сделал грамотный, обстрелянный командир в подобной ситуации? Обойти с флангов не вариант, значит, спешить людей, как начнет темнеть, сосредоточиться на рубеже атаки, хотя бы вон там, за древним, завалившимся дувалом*. А потом, одновременно, небольшими группами, по пять-десять человек, атаковать с разных сторон. При этом, при наличии пулеметов, попробовать подавить нас. Тогда появятся хоть какие-то шансы на успех. Вернее, шансов станет гораздо больше. Никаких других вариантов нет. Ничего в голову не лезет. Кобылья сиська… очень хочется верить, что командует ими все-таки идиот…».
дувал — глинобитный или булыжный забор или кирпичная стена дома в Средней Азии.
Около часа ничего не происходило. Солнце встало в зенит, все вокруг сразу превратилось в свирепое пекло — воздух обжигал словно в парилке. Лешка провел языком по горячим, потрескавшимся губам и потянулся к фляге. Но только скрутил колпачок, как совсем рядом пронесся жуткий, нечеловеческий стон.
— Водыыыу-оо…
Алешка резко обернулся и уставился на тянувшего к фляге руку Петухова, про которого все уже успели забыть.
Синюшное, опухшее лицо, подергивающиеся, синие губы, сиплый хрип, скрюченные пальцы — военлет один в один смахивал на зомби.
Лексе сразу захотелось перекреститься.
— Ой, биля, биля, савсем мелтвая… — Жень вскинул пулемет и прицелился Петухову в голову.
Алексей качнул головой и отдал военлету флягу. Тот ее мигом жадно выхлебал до дна, опять скрутился калачиком и затих.
Жень жестом поинтересовался, мол, что это было?
— Забей, — Алешка пожал плечами и снова взялся наблюдать за басмачами. Чем помочь военлету он даже не представлял, из медикаментов присутствовали только бинты, поэтому, чтобы не отвлекаться, просто забыл о нем.
Тяжко потянулось время, от основной группы басмачей отделились несколько маленьких отрядов, и ушли в разные стороны — видимо в качестве дозоров, но попыток атаковать они не предпринимали.
— Вонюсие селепахи! — ругнулся Жень. — Не хотят умилать. Командила…
— Чего? — Лешка притронулся к лицу и ругнулся от боли — адское солнце припалило кожу даже через загар. — Чего надо?
— У тебя девуська есть?
— Есть, — коротко ответил Лешка.
— Класивый девуська? — оживился китаец.
— Красивая.
Жень тяжело вздохнул:
— У меня никакой нет. Усе нет. Была Лифэн дома, по васему — вкусно пахнет, но когда я плисел у его отца плосить — его отец палкой меня бить, сказать, что я тухлое яйтсо, денег нет — Лифэн тосе нет. Я поехать в Элосы, Лоссию, деньга залабатывать, а Лифэн высел замус за богатый лавосьник. Стал толстый и сястливый. Не хосю теперь китайский баба — лусский лусе! Она… она больсе доблый и класивый! А ты сениться будес, комнадила?
— Буду, но потом, — Лешка машинально улыбнулся и опять ругнулся от боли — кожа саднила немилосердно.
— Плавильно! — горячо одобрил Жень. — Снасяла революсия. Всех богатый убивать, потом сениться.
Дело потихоньку шло к вечеру, басмачи не шевелились, китаец болтал, не останавливаясь, жара понемногу отступала, но начал досаждать жуткий запах. Сотни трупов у подножья холмов на жаре стремительно разложились, мало того, ветерок стих — и теперь все вокруг покрыла невыносимая вонь. От жуткого смрада не было никакого спасения, он заставлял слезиться глаза, стоял в глотке комом, выворачивал желудок и даже сводил с ума.
Лешка попробовал замотать лицо нательной рубахой, но не помогло, а намочить ее не было чем — воду жестко экономили, хотя, все равно, ее запасы стремительно уменьшались. Вдобавок Петухов еще раз пришел в себя, вылакал добрую треть и угомонился только тогда, когда Лешка пнул его ногой.
— Где вы лазите, кобыльи дети? — зло выругался Лекса, в очередной раз не найдя даже намека на появление подмоги. — Чтоб вам жаба титьку дала!.. — он запнулся и снова яростно выругался. — Что, сучьи дети?
Стало понятно, почему басмачи медлили и для чего отослали отряды — они вернулись, гоня перед собой толпы мирных жителей.
— Совсем дулной⁈ — возмутился Жень. — Сто она делать собилается? Какой вонюсий дырка балана!
Лекса просто ругнулся вслух. И было отчего.
Басмачи собирались использовать людей как живой щит — их сразу начали строить в плотные цепи и очень скоро погнали вперед. Неизвестный командир басмачей рассчитал все правильно, пулеметные гнезда располагались сверху, но шансов надежно отсечь бандитов, было очень мало — они следовали за людьми шаг в шаг, фактически вперемежку.
Причем, наступали только на позицию Алексея с Женем, другие пулеметные ячейки находились чуть позади и в стороне.
С соседнего холма замахали руками, запрашивая инструкции. Лекса помедлил и ответил сигналом «делай как я», после чего поинтересовался у китайца.
— Попадешь так, чтобы мирных не задеть?
Жень прищурил и так узкие глаза, помедлил, рассматривая приближающися цепи, а потом качнул головой.
— Лас попаду, два — нет. Не полусится. Мосет когда близко подойдут?
Алексей стиснул зубы и приник к пулемету. Мушка в прорези прицела медленно прошлась по неровной шеренге.
Пожилой дехканин с редкой седой бородой и покрытой линялой повязкой головой, худая и сгорбленная пожилая женщина, совсем молоденькая девчушка, держащая за руку вырывающегося мальчика, еще один старик с клюкой…
Басмачи откровенно прятались за людьми. Один из них, рыжебородый здоровяк с красной рожей в полосатом чапане, вел перед собой сразу двух человек — тщедушных старика и старуху. А когда они спотыкались, бил их плетью.
Расстояние медленно сокращалось.
Триста метров, двести пятьдесят, двести…
«Сучьи дети! — спокойно подумал Лешка. — Выхода другого нет — только стрелять. Отцы командиры вначале поймут, похлопают по плечу, одобрят, о потом тот, кому понадобится меня взять за жопу — скажет, что я стрелял по мирняку, да еще напомнят — решение принимали не командиры, а именно ты — нелюдь и зверь. Все они, твари, одинаковые, что в начале двадцатого века, что в двадцать первом…»
Клацнул переводчик на одиночные выстрелы, Алексей тщательно прицелился, но потом решительно вернул автоматический огонь и дал три коротких очереди прямо под ноги людям.
Перед шеренгой вспухли фонтанчики земли и камешков, несколько человек упали, но потом вскочили и, вместе с остальными, с воплями понеслись назад. Басмачи секли людей плетками, пробовали остановить, стреляли, но остановить их не смогли и тоже поспешно откатились назад. Вдогонку басмачам несколько раз громыхнул пулемет китайца, и на выгоревшей земле распласталось трое трупов в папахах и…
Тот самый старик в вылинявшей повязке на голове. Он лежал неподвижно, распластав руки, хорошо было видно, как поднявшийся ветерок шевелил пряди его седой бороды…
— Я не хотела… — тихо сказал Жень. — Не долсен была…
— Это не ты, а я, — так же тихо ответил Алексей. — Он упал сразу после того, как я выстрелил. Может… пуля ушла в сторону, так бывает. А может… просто сердце не выдержало…
