Точка росы. Версия 1.1 - Джо Смит
Эолы говорили потом, что спасли его, вернули ему голос, жизнь и безопасность. Кид никогда не забывал об этом. До самой старости. Он так же не забыл и о мягкости белых стен своего жилища, о невозможности следить за солнцем и Пустыней, прокладывать мысленные оси ординат — и наслаждаться зеленью и прохладой Точки. Со временем почти все истерлось из его памяти, осталась только гигантская, бескрайняя зеленая стена, окружающая Точку, и каждую ночь Кид вспоминал, как блестели капли росы в свете заходящего солнца. Но там же была и ночь, упавшая из ниоткуда, и тот день, в котором солнце замедлило свой ход настолько, что сложно было сказать, живо ли оно. А здесь, в белой комнате с мягкими стенами и крошечными окнами под потолком, был только он, Кид, да мальчишка, что приходил послушать его рассказы о Точке. К тому моменту, как этот мальчик, с черными волосами и пронзительными темными глазами неведомым Киду образом нашел возможность навещать его, Точка снова ушла в Пустыню. Те, кого Кид боялся больше всего, обладатели серо-белых одежд и остроконечных капюшонов, полностью установили свою систему мира, но потеряли зеленую стену. Возможно ли, что искусственный интеллект сработал так, как его программировали те, кого давно уж не было на этом свете, Кид не знал. Он просто тихонько посмеивался, ловя горячие солнечные лучи, что просачивались через крошечные окна его жилища, слушал, как работает очиститель воздуха, и отпускал, аккуратно, легко и неспешно, все, что ему довелось увидеть, каждое событие и дело, в котором он принимал участие. Для этих, несомненно, иных, он был осколком древней цивилизации, дикой древностью. И только мальчишка, с тысячей ножей в пронзительном взгляде, ловил каждое его слово настолько серьезно, что порой Кид останавливался на полуслове и задумывался, правильно ли он делает, рассказывая сказки о Точке именно ему, маленькому потомку Первых Эолов. Что действительно правдивого он мог ему рассказать? Он, простой наблюдатель? Да и что могло нерушимо остаться в его памяти? Только сказки, щедро сдобренные его собственными домыслами и фантазиями. В этих сказках Точка все время оказывалась почему-то сущим раем на земле, средоточием всех знаний и умений человечества. Кид все меньше сдерживал рвущую душу тоску: вскоре он наградил Точку летательными аппаратами и прочими «машинами богов», — и сам не знал, правда это или нет. Его память сдавала позиции.
Иногда он сбивался, подсчитывая касты и подкасты, уровни разграничения и все их виды. Но одно он знал точно, его сказки, его нечаянно наполненные тоской рассказы, зародили в сердце мальчика Эола, чьи родители оказались в первых рядах, так называемых создателей новой системы мира, что-то очень важное. «Ищи последнего чистого человека, — дребезжащим голосом все повторял и повторял Кид, — чтобы ее открыть, тебе нужен последний чистый человек, без Диска». Мальчик Эол смотрел на старика непонимающим взглядом. Во взгляде его черных глаз уже поселилась вера.
Кид ушел тихо и незаметно. И только темноглазый мальчишка плакал. И только темноглазый мальчишка взял себе имя в память о старике Киде, последнем из людей вне каст. Взял — и сократил до более звучного, на его взгляд, варианта…
Как тряслись его руки, как трясся и он сам, когда с горящими глазами он отдавал последнего чистого человека по имени Хэл Хоуп. И Точка взяла. Ее биосеть поглотила того, кто был ключом. Она взяла его, разместила в пределах, куда никому не было доступа — и открыла свои тайники, полные тех самых чудес, о которых полубезумный старик Кид рассказывал мальчику Эолу бессчётное количество лет назад. И теперь он, Ки, Странник, один из первых Эолов, ликовал. «Счастье для всех!» — кричали голоса в его голове. «Контроль и порядок», — металлом откликались другие. Его заполняло невероятное чувство — вот они, те, что пришли в Точку, ровными рядами идут туда, куда он их направил. Вот они — бывшие Эолы, Падальщики, Оборона и Зелёные — внимают ему. И верят! Он удалял Диски, он приводил к ним Тэсс, чтоб та рассказывала об открытии Точки — и не его вина, что инаковость, вопросы и отход от его плана приходилось подавлять.
***
Это было испытанием. Биосеть не врала. Вынести этот поток было невыносимо. Но Тэсс боролась за каждую крупицу. Она вцепилась в экран Чтеца мертвой хваткой — и только впитывала все, что он посылал ей. Теперь она видела все. Диски были не нужны. Право на освобождение было у каждого.
Поднялись и упали пески, ревущие, застилающие все вокруг. Сверкнула каплями росы и погасла в свете умирающего солнца зеленая стена. Тэсс больше не было. Не было Объекта 104. В оазис, в сказку, так тщательно создаваемую, так пламенно оберегаемую Ки, вернулся кто-то другой. Тот, кто теперь отлично знал ответы на все вопросы, тот, кто видел все, что было нужно. Тот, кто отлично знал, Кид, простой наблюдатель, тот, в чьи обязанности входило следить за светилами и пустыней (отныне и навсегда с маленькой буквы), ничего не придумал. Ему казалось — в силу возраста и плохой памяти — что он рассказывает сказки, о механизмах и фантастических машинах, захороненных, спрятанных в Точке на случай, если человек проиграет. Но та, что вернулась, знала, все это — правда.
Она вспоминала Хэла, удивляясь, как та Тэсс могла так долго испытывать привязанность к тому, кто был всего лишь ключом к Точке, всего лишь последним чистым человеком без генетических мутаций и модификаций в теле. Теперь, выяснив все, она могла только смеяться над той Тэсс. Она обходила любое упоминание его имени, храня глубоко в своей памяти то, что и сила их Связи — тоже была результатом его истинного человеческого кода.
— Это отличная шутка, — говорила она себе, когда никто не слышал, — закодировать замок на то, что так сложно отыскать в нашем мире. Идеал, чертово золотое сечение в веках.
Так говорила та, что больше не была ни Тэсс, ни объектом 104. Говорила, давала волю гневу — но ни на секунду не выпускала из памяти и фантастические машины спасения, спрятанные в Точке.
Позже говорили, что она нашла их — и единомышленников. В один день и в одну ночь. Два несложных взрыва в сердце Точки. Физическое и психологическое влияние — и ей поверили. Эти люди, пришедшие с разных концов рухнувшего мира, ей поверили. Они знали ее как героиню — и просто пошли за ней.
И вот она — Тэсс — рука об руку со своим Связанным, стоят перед гигантской машиной, зависшей небе. Горло саднит — не от сухого трескучего воздуха — его нет, потому что машина, это нагромождение цветов, металлических частей, сложенных в молитве каменных рук, проводов и схем — это все вырабатывает мощные потоки озона. Горло саднит от того, что вот он — Хэл и он другой. Хоть и щурится с легкой улыбкой…
— Ты изменилась, — усмехается Хэл, — и этот розовый тебе определенно идет.
Тэсс только смотрит в ответ. Обритая голова,
