Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – монарх

— Ладно, — проговорил он наконец, — это вы пла­нировали. А что решили?

Я развел руками.

— Если бы вы не выдвинули навстречу армию, я бы так и сделал. Но в ожидании большой войны я решил привлечь Кейдана. С его именем будет намно­го проще завоевать Сен-Мари. Так что Кейдан — ко­роль, вы — в изгнании. Но не слишком далеко. Так, в одно из своих имений.

Он задумался, по его лицу мне показалось, что раз­мышляет не столько о том, как и где будет жить, если сдаст Сен-Мари, а как организовать оборону, мужчи­ны не женщины, сдаваться не любят.

Я сказал в нетерпении:

— Герцог, мои армии направляются к Геннегау с че­тырех сторон! Решайте быстрее. Каждая минута ваших мудрых, как я уверен, размышлизмов стоит жизни по­ка простолюдинов в селах да одному-двум лордам, что ринутся защищать свое добро... но потом заполыхают и крупные города!

Он сказал глухо:

— Скажите честно, Ваше Величество... в чем подвох?

— Да нет подвоха, — заверил я.

— Но ведь, — сказал он в затруднении, — тогда из- за чего это вторжение? Если и трон вам не нужен?

— Мне нужен океан, — ответил я честно. — Боль-

той флот. Выход к островам, а их там тысячи тысяч. А за океаном еще земли...

Мелькнула мысль, что там у меня целый маркизат, но про этот материк лучше не заикаться даже лучшему другу, здесь все, что относится к Югу, — Древнее Зло.

Он проговорил в задумчивости:

— А-а-ах да... Вы же все силы отдавали флоту, че­го я никак не мог понять. Тогда яснее. Разумеется, я приложу все силы, чтобы эти права оставались в не­прикосновенности.

Я поморщился, сказал предельно учтиво:

— Герцог, давайте сразу расставим точки. Вы в по­четной отставке. Это вежливое название изгнания. Я — король Великой Улагорнии и председатель Со­дружества Королевств, подписавших договор о нена­падении и взаимной поддержке. Сен-Мари, разуме­ется, вступит тоже. Как человек чести, вы должны устраниться от всякой общественной деятельности и выращивать розы. Не знаю, почему все так настойчи­во твердят про эти розы, будто ничем другим нельзя заняться на покое.

Он слушал настороженно.

— Разумеется, Ваше Величество, я не буду вмеши­ваться в дела королевства.

Я поморщился, он все время ведет себя так, словно и в отставке может направлять курс государственного корабля в ту или иную сторону.

— Делами королевства, — добавил я, — занимает­ся, как помню, Совет. И будет заниматься в тех слу­чаях, до тех пор... может быть, не будем пока говорить о Родриго? Я милостиво буду курировать Совет Ко­ролевства. Вы же понимаете, подобная мера напра­шивается.

Он кисло поморщился.

— Ну да, невеселое зрелище Совет, указы которого игнорируются... Я все понял, Ваше Величество. Фак­тическим правителем будете все равно вы.

— Но юридически, — напомнил я, — система вла­сти не изменится. А в подобных делах главное — со­хранить лицо. Честь и достоинство не будут не то что попраны, но даже задеты!..

Он вздохнул в последний раз.

— Хорошо. Я готов подписать соглашение от име­ни королевства. В конце концов, пока что его воз­главляю я. А вы... от имени Великой Улагорнии?

Я изумился.

— А она каким боком к Сен-Мари?.. Нет, конечно. От имени Содружества Королевств! Демократичных, гуманных, исповедующих общечеловеческие ценно­сти, данные нам Господом. Надеюсь, вы не против Господа?.. Ах да, я уже спрашивал... Но, наверное, что-то же заставило меня спросить? Вы в каких от­ношениях с церковью, ваша светлость?

Он буркнул:

— В общепринятых. Я не высовываюсь... ни в одну сторону. Если ваши армии уже высаживаются с кора­блей, дайте им, пожалуйста, приказ оставаться на месте.

— Утром стулья, — сказал я, — вечером деньги. В смысле, сперва подпишем договор. Вы в самом деле уполномочены ставить подпись?

Он кивнул.

— Разумеется.

— И Совет не заявит, — поинтересовался я, — что таких полномочий вам не давал?

Он выпрямился, ответил гневно:

— Тогда я не буду возражать, если вы вторгнетесь и перевешаете членов этого Совета!

Я потер ладони.

— Отлично. Эй там, кликните сэра Альбрехта. Он, помимо того что заведует контрразведкой, еще и канцлер...

На этот раз сэра Альбрехта искать пришлось доль­ше, я усердно угощал герцога лучшим вином и под- кладывал изумительно приготовленное мясо живот­ных, о которых он и не слышал.

Альбрехт вошел, поклонился, я сказал сразу:

— Дорогой канцлер, несите проект договора. Сэр Вирланд, я уверен, ничего здесь обсуждать и особо оговаривать не надо. Нет-нет, я вовсе не намекаю на огромную армию за моими плечами, что и так будет разочарована быстрым заключением мирного догово­ра, совсем без войны и красивых подвигов... просто здесь только пункты, от которых я отступать не на­мерен. Кстати, моя подпись там уже стоит.

Он нахмурился, подписание такого договора слиш­ком смахивает на капитуляцию, что на самом деле так и есть, но я даю возможность ему сохранить лицо, что в рыцарском мире важнее не только почестей и зе­мель, но даже жизни.

Альбрехт с непроницаемым лицом наблюдал, как герцог ставит подпись, посыпает ее мелким золо­тистым песком, сам взял лист и помахал в воздухе, чтобы чернила быстрее высохли, а затем положил в ложку комочек красного сургуча, подержал над све­чой, пока тот расплавился и начал шипеть по краям.

Мы с герцогом наблюдали, как он очень осторож­но капнул дважды, захватывая края наших подписей, а мы, выждав чуть, вжали перстни в быстро застываю­щую красную массу, оставив четкие оттиски печатей.

Альбрехт с огромным удовольствием оглядел лист договора с четким расположением всего трех абзацев,красиво и каллиграфически точно расположенными подписями и бьющими в глаза красными печатями.

— Готово, — сказал он и добавил: — К вящей славе Господа!

— Да вы иезуит, — пробормотал я, — хотя об этом еще не догадываетесь... Герцог, поздравляю вас. Этот день будет поворотным моментом в истории Сен- Мари. Я вижу бесконечное процветание...

Мысль о Маркусе я подавил так быстро и жестоко, что герцог, надеюсь, не заметил моего секундного по­мрачения. Он задумчиво изучал наши подписи, при­давленными красным, как пламя пожаров, сургучом, и, казалось, на его лицо падает зловещий багровый от­свет, а лицо такое, словно слышит лязг металла, кон­ское ржание и крики насилуемых женщин Сен-Мари.

Когда Вирланд в сопровождении сэра Ховарда Ка- стельвана и сэра Глена Силендборга отбыл от шатра переговоров к своей свите, я с великим облегчением потер ладони с такой силой, что там едва не вспых­нуло пламя.

— Свершилось!.. Сен-Мари наш. Без войны.

Альбрехт и Норберт долго смотрели ему вслед.

— Их свои же не разорвут? — поинтересовался Нор­берт. — Они так рассчитывали на свое превосходство в силе.

— Какое превосходство, — ответил Альбрехт, — когда у нас, судя по словам Его Величества, нашего сюзерена, здесь тысяча армий. Им только стоит ду­нуть разом, все Сен-Мари сметет!

Норберт покачал головой.

— Его Величество... человек особенный. Я бы ни за что не мог бы врать так искренне и вдохновенно, глядя прямо в глаза, не моргая и не краснея. Это дар!.. Конечно, не Божий.

Альбрехт поинтересовался:

— Ваше Величество, вы меня каким-то иезуитом назвали. Это что?

— Иезуит? — переспросил я. — Один молодой ры­царь, которому в бою отрубили ногу, и потому он не мог даже скакать на коне, долго искал, чем заняться, пока не придумал особый рыцарский орден, члены которого не носили ряс и ничем не отличались от всех остальных, кроме того, что тайно следовали сво­ему уставу, в котором были вот эти знаменитые слова: «К вящей славе Господа», «Все средства допустимы, если во имя великой Цели» и «Штиль хуже самой сильной бури». Они и назвались иезуитами.

— Гм, — сказал он, — про штиль особенно нра­вится.

— Правда? — спросил я. — Тогда вы очень молоды, граф.

— Надеюсь, — ответил он скромно. — А вам боль­ше нравится «Все средства хороши...»?

— Если ведут к великой цели, — сказал я серди­то. — Не надо, граф, обрывать, не надо!.. Это вообще- то верно. Все средства или почти все хороши и оправ­данны.

— Или почти все, — повторил он задумчиво, — пу­стячок, а все меняет.

— Мир меняют молодые, — заверил я. — Старики уже знают, что все молодые... да и старые тоже — ду­раки, с ними каши не сваришь, все тлен, потому ни­чего и не делают, а мы знаем меньше, потому беремся и делаем! А что сделали криво или косо — потом по­правим. В смысле — потомки поправят, им тоже что-то да надо делать, раз уж природа на них отдохнет, а на дальних еще и оттянется.

— Ну да, — согласился он, — главное, все сломать и сжечь, чтобы место освободить! А потомкам оста­нется совсем пустяк: выстроить новый мир.

— Не выстроить, — огрызнулся я, — а достроить по мелочи. Выстроить и сами сумеем. Готовьте армию к выступлению!.. Как только Кейдан сойдет на берег, его сразу в седло и — в Геннегау. Мы и так засиделись.

Они переглянулись. Альбрехт пробормотал: