Гридень 7. Завоеватель - Денис Старый
Мы находились не во дворце, не в большом тереме, а, как бы это эксцентрично ни было, в юрте. Будучи сам кипчатского роду, Эмир предпочитал всем возможным удобствам, которые придумали себе приверженцы оседлого образа жизни, просторную большую юрту. Но здесь быть уютненько. Все в коврах, да золоте. Как говориться, это я удачно зашел.
Вообще, я бы так сказал о городе Биляр: это город контрастов. Здесь поистине смешались многие культуры. Прежде всего, получался ранее для меня невообразимыйсимбиоз кочевой культуры и оседлой. Вот, вроде бы, Биляр —самый что ни на есть город с деревянными и частичнокаменными постройками, между тем, есть в нём что-то и от кочевого стойбища.
Тут стояли юрты, даже что-то похожее на индийские вигвамы, сновали овцы, козы, было много коней. И при этом в городе не было той жуткой антисанитарии, которая предполагалась от подобного соседства человека с животными и от смешения культур. Наверное, именно так выглядят кочевники, которые выбрали путь оседлого образа жизни. Однако, сделали это совсем недавно. Кроме того, это мы пришли и заставили людей прятаться за стенами Биляра, а так, вокруг города было много юрт и пастбищ.
— Скажи, старик, оно того стоило? — спрашивал я Сагида, сидя на большой подушке в его же юрте.
Нет, в моей уже юрте. Кстати, она вполне себе разбирается, тут вовсе главное, что внутри находится и ткань наружная. Поставлю такую у себя в усадьбе в детинце Воеводино, пусть будет.
— Юный воин, ты спрашиваешь меня о том, стоило ли сопротивляться? — разглаживая бороду, на которой всё ещё была запекшаяся кровь от вытекшего глаза, спрашивал последний эмир Булгарии.
— Ты мудрый человек, при первой нашей встрече ты понимал, что всё закончится именно этим. Но более трех тысяч человек убито. Не стоит ли предотвращать подобные жертвы, если правитель заранее знает, что они будут и чем закончится война? — спрашивал я.
На самом деле, мне просто было интересно, как объяснит свое упорство булгарский эмир. Для меня, к примеру, нет выбора между драться и не драться. Я ценю человеческие жизни, возможно, но отношусь к ним более цинично и прагматично, чем человек, наполненный гуманизмом. Большинство этих самых жизней — это ресурс, необходимый для становления и возвеличивания государства. Да, именно так, пусть слова эти звучат грубо, но я не буду лгать самому себе. Для меня развитие общества важнее, чем благополучие отдельно взятого человека.
Безусловно, я держу за скобками ценность близких мне людей. И не приведи Господь, чтобы у меня стоял выбор между спасением, например, собственного сына, или жизнями многих людей — соплеменников, но к которым лично я не привязан. Как там было у Сталина, когда ему предложили поменять сына, который был в плену у нацистов на фельдмаршала Паулюса? «Я солдата на фельдмаршала не меняю» — сказал, или скажет еще Сталин. Смогу ли я так?
— Ты спрашиваешь, юный воин, и ждешь ответы? Так ответ един — не я начал войну, а ты. Теперь я знаю это точно. Тебе нужны мои земли, будь иначе, ты бы не пришёл сюда и не начал бы всю эту войну. Вот теперь я вижу, что это ты её начал! — последняя фраза прозвучала громко. — Это ты!
— Много в своё оправдание я тебе не скажу, лишь пойми, а не поймёшь, так поверь на слово, что нашим державам суждено было в будущем либо насмерть сцепиться с друг с другом, либо обеим пасть от полчищ иноземцев. Я спасаю своих соплеменников, но даю шанс и твоим. Сосуществование под властью Руси, — вот возможность и для русичей и для твоих соплеменников выстоять в будущем и построить великую державу, где найдется место и булгарам, — сказал я, с грустью смотря на старика.
Этот разговор, будто бы оттягивал неминуемое.
— Будь милостивым к моим людям! — сказал старик. — Ну же! Решайся, прекрати мои муки!
Я встал с подушки и замер.
Мне предстояло сделать то, что должен. Он понимает, что иначе поступить нельзя. Это вновь тот самый вопрос, когда стоит выбор, убить мало людей для того, чтобы сохранить большее количество жизней, или же не марать свои руки и сохранить жизни правящим роду, а также роду уже объявленного наследника Эмира, погибшего Бараджа, но при этом создать невероятную возможность для легитимной дальнейшей борьбы булгарского народа.
— Прости, старик, — сказал я и вонзил нож в сердце последнего эмира Великой Булгарии.
Я свою грязную работу сделал и сейчас еще больший грех совершается в соседних юртах. Там убивают всех представителей правящего рода, чтобы не было ни одного мстителя, дети также не доживут до рассвета. Жаль… Нет, мне, правда, жаль. Но так устроена правда войны и существующая реальность. Если оставить в живых сейчас хотя бы младенца, то он вырастет. Обязательно найдется тот, кто укажет выжившему на его происхождение. И ничего не останется этому ребенку, ставшего взрослым, как только воевать и мстить за своих предков.
И тогда эта «недоработка» двадцатилетней давности аукнется тысячами жизней, а мои родные окажутся в опасности. Законы мести в этом мире почти священные, от них нельзя просто так взять и отмахнуться. И оставленный в живых представитель рода Сагидидов — это знамя для тех, кто захочет возродить Булгарию и начать священную войну с Русью. Ни один опытный боец не пройдет мимо раненного врага, подставляя ему спину. Это по законам войны просто глупо. Я не буду глупцом!
Нужно было не только убить ближайших родственников Сагида, но и его чиновников, которые в большинстве дальние родственники. Такова система управления Волжской Булгарии, что, по сути, правит не эмир, а его род. Никакой отдельно взятый человек, не условно Сагит или Ибрагим, не имеет полноты власти. Своего рода, не сословно-представительская монархия, а родоплеменное представительство.
Власть передаётся одному роду, глава которого и является эмиром. И, если я
