Егерь: заповедник (СИ) - Рудин Алекс
— Я давно бросил.
— Сейчас, — торопится Федор Игнатьевич.
Достает из кармана пачку папирос и протягивает Трифону. Потом чиркает спичкой.
Но Трифон отрицательно качает головой. Нюхает папиросу и прячет ее в карман.
— Давно я так не уставал, — говорит он, опускаясь на скамейку. — Вы идите. Завтра рано не приходите — Георгий Петрович до обеда проспит. Да и у меня прием с утра.
— Может, куриного супчику принести? — спрашивает Федор Игнатьевич. — Я своей Марье скажу, она сварит.
— Можно, — устало кивает Трифон. — Идите, мне тоже отдохнуть надо.
* * *
— Андрей, съездим в лес? — спрашивает Беглов. — Может, Нохой вернулась?
Точно, нам же еще надо разыскать собаку Беглова.
— Поедем, — киваю я.
— А что, у вас собака пропала? — спрашивает Федор Игнатьевич.
— Да, — коротко отвечаю я. — Молодая, бестолковая — погнала кабанов, и ушла за ними. Ничего, отыщется. Федор Игнатьевич, а ты о чем хотел поговорить?
Председатель непонимающе глядит на меня.
— Я? А, ладно, потом. Завтра поговорим.
Председатель переступает с ноги на ногу.
— Ну, я пойду? А ты завтра заходи в сельсовет, Андрей Иванович. Там и поговорим. Дело и тебя касается.
Видно, что мысли о сегодняшнем собрании в райкоме не дают Федору Игнатьевичу покоя. Но из деревенской деликатности он не хочет говорить о своих проблемах.
Я улыбаюсь.
— Заходи ко мне через час, Федор Игнатьевич. Расскажешь за ужином, что тебя мучает.
Мы с Бегловым едем к тому месту, где я ставил аншлаг. Нохой не вернулась. В свете фар я внимательно оглядываю рыхлую обочину дороги — свежих следов не видно.
Расстроенный Владимир Вениаминович бродит вдоль дороги и громко зовет:
— Нохой! Нохой!
Его голос гулким эхом будоражит ночной лес.
— Она вернется, — говорю я Беглову. — Обязательно. Мы утром еще раз приедем. За ночь точно набегается.
* * *
Вернувшись домой, мы быстро накрываем на стол. Я ставлю вариться картошку в мундирах и яйца — ужин сегодня будет простой.
Приходит и Федор Игнатьевич — он приносит кусок розового домашнего сала, завернутый в газету.
Беглов разливает коньяк в граненые стопки.
— Давайте, за здоровье Георгия, — говорит он. — Пусть быстрее поправляется.
— Здоровья ему, — кивает Федор Игнатьевич.
Медленно вытягивает коньяк и тянется за соленым огурчиком.
— Так что за новости? — спрашиваю я.
Федор Игнатьевич блаженно щурится.
— В области решили укрупнить наш совхоз, — говорит он. — Представляешь, Андрей Иванович, какая радость?
— В чем радость? — не понимаю я.
— Как в чем? — оживляется председатель. — Будет у нас совхоз-гигант. А Черемуховка станет центральной усадьбой!
Я ставлю на стол кастрюлю с горячей картошкой. Федор Игнатьевич смело берет пальцами картофелину и быстро перекидывает ее в ладонях, чтобы остудить.
— Станет Черемуховка настоящим поселком! — весело говорит он. — Многоэтажные дома построим. Горячую воду проведем. Новая котельная, новая школа. Больницу построим. Дом культуры вместо клуба. Магазины! А главное — жизнь закипит! Молодежь не будет уезжать из Черемуховки.
Остудив картофелину, председатель счищает с нее тонкую шкурку. Солит картошку и с аппетитом ест.
Беглов глядит на меня.
— Вот тебе и заповедник, — негромко говорит он.
— Что? — непонимающе спрашивает Федор Игнатьевич. — Какой заповедник?
— Неважно, — говорю я. — Решение укрупнить совхоз уже принято?
— Пока нет, — с сожалением отвечает председатель. — Статья эта шуму наделала, будь она неладна! И как только в газеты таких прохиндеев берут? В общем, собираются к нам из области комиссию прислать. Хотят своими глазами на нас посмотреть. Так что, Андрей Иванович, мне твоя помощь нужна. Посоветуй — как нам Черемуховку комиссии показать?
Глава 18
Меня будит собачий лай.
Лают мои псы — но не злобно и азартно, а как-то обескураженно.
Что там такое? Может, еж забежал во двор? Такое часто случается — мелкое зверье забегает в деревню в поисках еды.
Я неохотно вылезаю из-под шерстяного одеяла. Впотьмах нашариваю тапки. Выхожу на крыльцо и вижу во дворе Нохой.
Она вся в грязи. Рыжая шерсть свалялась неопрятными клочьями, черные полосы на боках почти не видны. И сами бока запали так, что видны ребра — собака вдоволь набегалась по лесу.
На ее ошейнике по-прежнему болтается огрызок поводка.
Мои псы обиженно гавкают — им тоже хочется на волю.
Нохой почти не обращает на них внимания. Она гордо прохаживается вдоль вольера. Только изредка поворачивает голову и негромко рычит.
Тогда мои собаки умолкают.
Владимир Вениаминович выходит на крыльцо вслед за мной.
— Вернулась! — радуется он. — Нохой, умница! Иди ко мне, иди!
Его лицо расплывается в широкой улыбке. Я тоже рад за Беглова — вчера он здорово переволновался за свою бесшабашную собаку.
Нохой не спеша подходит к хозяину, снисходительно тычется головой в его ладонь. А сама все косится на вольер, следит за порядком.
— Осмелела, — с улыбкой говорю я. — Даже моих лаек не боится.
Нохой, и в самом деле, совершенно не похожа на ту пугливую псину, которая приехала с Бегловым из Ленинграда. Если бы сейчас во дворе появился злой дух — Нохой прогнала бы его, в этом нет никаких сомнений.
— Настоящая шаманская собака, — одобрительно говорю я.
— Есть у тебя запасной поводок, Андрей? — спрашивает меня Беглов. — Боюсь, она опять убежит.
Я снимаю с гвоздя запасной поводок и отдаю его Беглову. Владимир Вениаминович пристегивает его к стальной дужке ошейника.
Потом выносит на улицу алюминиевую миску с чистой водой. Нохой жадно и шумно лакает. Ее розовый язык так и мелькает, а впалые бока раздуваются.
— Много воды сразу не давай, — предупреждаю я Беглова. — И покорми ее, там каша осталась.
— Прямо камень с души свалился, — радуется Беглов.
Ложиться досыпать нет смысла — над деревней уже разгорается зябкое сентябрьское утро. Поэтому я ставлю чайник и умываюсь. Холодная вода из рукомойника приятно бодрит. Где-то внутри зарождается ощущение, что все непременно будет хорошо.
Беглов намазывает маслом бутерброды и режет колбасу. А я кладу кусок мяса в кастрюлю и ставлю вариться мясной бульон для Георгия Петровича.
Потом накрываю на стол.
Нохой крутится то у плиты, на которой варится мясо, то у стола, выпрашивая подачку. Собака совершенно не боится меня. Похоже, теперь она вообще никого не боится.
— Как ты теперь будешь ходить с ней в лес? — спрашиваю я Беглова. — Там же мухоморы под каждым кустом.
— Зимой и весной, — соображает он. — Пока грибов нет.
Мы дружно хохочем.
Беглов протягивает Нохой кусок колбасы. Нохой деликатно берет колбасу с раскрытой ладони и глотает, не жуя.
За завтраком Беглов удивленно посматривает на меня. В конце концов, он не выдерживает и спрашивает:
— Андрей, похоже, ты не очень расстроен новостью об укрупнении совхоза?
— Совсем не расстроен, — киваю я, разливая чай по кружкам.
— Объяснишь? — спрашивает меня Владимир Вениаминович.
— Никакого укрупнения совхоза не будет, — говорю я. — Черемуховка и через сорок лет останется все такой же деревней. Я знаю, я видел.
— Вот черт, — удивленно говорит Беглов. — Я и не подумал, что тебе многое известно наперед.
Он сосредоточенно трет ладонью подбородок.
— Ну, хорошо. А ты не допускаешь мысль, что твое перемещение во времени само по себе могло многое изменить? Вот подумай — почему появилась эта статья в газете? Потому что вы с Павлом встретили туристов и повздорили с Глебом. Так?
— И так, и не так, — улыбаюсь я. — На моем месте им вполне мог встретиться другой егерь. И все случилось бы точно так же.
