Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
— Какая Фемина! — и, закрыв глаза и привалившись к стене, дурашливо сполз по ней на пол.
Он почему-то с девушками иногда вел себя вызывающе и дурашливо. Комплексовал, наверное?
— Не дури! — сказал я. — Света уже уходит.
— Как я не вовремя! — простонал он снизу.
— Дорогу дай! — сказал я.
— А я перешагну, — сказала Светлана смеясь.
— И обязательно наступи на него, — пробурчал я.
Прихожая была такой тесной, что Громову даже не удалось вытянуть свои длинные ноги и перешагнуть их, согнутых в коленях, было проблематично. Я пнул его ногой и подал руку. Громов взял ладонь, подтянулся и встал. Светлана вышла.
— Пока! — сказала она. — До встречи!
— Пока! — сказал я.
— До свидания, — сказал Громов.
Дверь закрылась. Я вздохнул и нахмурился.
— И что это сейчас между нами произошло? — спросил я «предка».
— А что ты чувствовал? — заинтересованно произнёс он.
— А ты не знаешь? — язвительно спросил я.
— Хочу сравнить ощущения.
— Старый извращенец!
— Отнюдь, — «обиделся» он. — У меня нет чувств, кроме твоих. Да и те, приходят всего лишь как информация, а не как эмоции. Это, как титры в фильме для глухого: «Играет тревожная музыка…».
— Да, ладно, извини. Я пошутил.
— Ерунда. Так и что?
— Словно нас друг к другу потянуло, как магнитом.
— Так и есть, — вздохнул «предок». — Потом ещё током друг-друга бить будете. Но это гораздо позже. Как наэлектризуетесь, ха-ха…
— Да, ну… Не интересно с тобюой. Ты всё раскладываешь, как физик на уроке про электричество.
— Хе-хе… Не переживай. Сколько человеку про электричество на рассказывай, всё равно, когда его током шандарахнет, от испытывает массу эмоций.
— Ты что завис? — спросил Громов. — Я отнёс твои тетради в школу. Они готовы тебя снова включить в учебный процесс. Так Светлана Яковлевна сказала. Но сначала они тебе тестирование устроят. Экспресс-опрос… Это завуч сказала. Умные, блин…
— Пусть устраивают. На что отвечу, на то и отвечу. Остальное — в течение четверти выучу и сдам. А там и контрольная годовая. Она всё покажет. Ну, да. Война всё покажет, как говорит мой папа.
— Слушай, Серёжа, а твой папа же спорт-ротой ТОФ командует?
— Ну⁈ — то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал Серёга.
— Мне профессор методу психического восстановления показал. На основе восточной медицыны. Она сочетает в себе работу с точками и концентрацию внимания. Рубит сознание похлеще наркоты.
— Ты охренел⁈ — даже испугался Громов. — Если ты так ему скажешь, он сам тебя вырубит. Это слово — табу… Хотя, там многие спортсмены на спецпрепаратах сидят. Какую-нибудь другую формулировку придумай, если хочешь, чтобы он тебя выслушал.
— Да, мне, вообще-то, по хер на его отношение к словам. Я предлагаю дело. Вот он результат.
Я покрутился вокруг своей оси.
— Двухмесячный, между прочим, результат. Я уже сейчас отжимаюсь от пола сто пятьдесят раз. А ты сколько?
Серёжа потупился.
— Я музыкант, мне нельзя мышцы напрягать.
— Лентяй ты по линии спорта. Или фобия у тебя на него? Но не важно. У меня есть заключение, э-э-э, промежуточное, профессора, что это метода уникальная, и, между прочим, секретная. По крайней мере, он её такой хочет сделать, но пока у него это дело зависло. Нужно заключение комитетчиков, а эксперимент ещё не закончен. Вот ирасскажи ему про меня.
— Хе! Он про тебя знает! Про тебя многие знают! И даже меня дяди без погон, но с очень серьёзными лицами, расспрашивали про тебя. В его присутствии, кстати. Так что, для него новостью твоё предложение не явится.
— Вот и хорошо! — проговорил я и потёр ладони. — Давай грызть гранит науки?
— А ты выучил слова?
— Выучил, Серёжа. И текст читал пять раз. Переводил. Готов продемонстрировать.
— Главное — словарный запас, — сказал Серый. — Правила я тебе расскажу. Ну и произношение. Но я и сам в этом не силён. Уж извини. Чем богаты, как говорится… У тебя, кстати, произношение очень приличное. Ты знаешь, у меня слух музыкальный. Ты даже лучше нашей англичанки говоришь. И Битлов поёшь классно. Как ты умудрился за две недели… Ладно, если бы у тебя были аккорды, но ведь ты же их сам написал! Как так-то⁈ Я тебе их нарисовал, а ты их расставил над переписанным тобой текстам. Это как?
— А это тоже концентрация по методике Коновалова, — соврал я. — Только ты не говори никому, а то и её засекретят.
— Как это? — раскрыл глаза Серёга.
— Садишься и концентрируешься на звуке. Я сначала все трезвучия запомнил, а потом начал их подбирать.
Почти так оно и было, но было это много раньше, когда я ещё плохо двигался и мне было скучно. У меня в памяти «лежали» битловские песни и их можно было «прокручивать» сколько угодно раз. Были в памяти и тексты с аккордами. Предок немного играл на гитаре и даже пел для друзей. Правда голос у него был слабый, как он говорил. И пел, в последние годы по листикам с распечатанным текстом и аккордами. Память уже не выдавала нужную информацию. Но она, как оказалось, там была. Эта информация. Вот я её и считывал. Причём, как визуальную, так и аудиальную. Было даже и видео, но с ним было посложнее. Нужно было входить в транс, но в трансе я себя плохо контролировал. Вернее, не контролировал никак.
Сейчас две недели я приучал пальцы к струнам. Они хоть и пластиковые были, но подушечки пальцев страдали не по-детски.
— Я, кстати, сказал вашей англичанке, что ты подготовил для зачёта английскую песню. Сыграй её, а?
— Ну, ты даёшь! Мы уроками занимаемся, или где?
— Уроками! — кивнул головой Громов. — Английским. У тебя исполнение не как у Джона Леннона. Очень мне нравится твой блюзовый вариант.
— Да, ну, какой это блюз? — поморщился я. — Ну и орать же придётся!
— Нет никого! На работе все! — уверенно сообщил Громов.
— Логично! — согласился я и взял гитару.
Этот вариант песни «Имеджин» я слямзил у одного американского «домашнего» исполнителя, выступавшего на каком-то конкурсе. Это видео имелось в памяти «предка». Он и сам пел так эту легендарную песню. Такой она и «лежала» у меня в памяти. Гитару я сегодня уже брал в руки, поэтому сразу начал с перебора[2].
— Как классно! — сказал Громов. — Я бы так никогда не смог.
— Смог бы, если бы не был так к себе критичен. Чтобы петь, надо петь. Как и что бы играть, надо играть. Ты же постоянно играешь на инструменте?
— Постоянно. Но петь не могу. У меня голос слабый и плохо строит.
— Перфекционист из тебя растёт, Серёжа.
— Что это за зверь такой?
— Перфекционист простыми словами — это человек, который ставит перед собой крайне высокие и порой недостижимые стандарты. Если достичь их не удаётся, он может почувствовать разочарование или неудачу. Это качество характеризуется стремлением к идеалу, желанием достичь вершины в любой деятельности, быть безупречным во всём и идеально выполнить любую задачу без малейших ошибок и недочётов.
— Это есть такое, — довольный услышанной формулировкой, сказал Громов.
— Нет в мере совершенства. Ты помнишь, кто это сказал?
— Помню. Это из «Маленького принца». Экзюпери не истина в последней инстанции. Разве сам мир не совершенен?
Я с удивлением посмотрел на Громова.
— Хрена себе у тебя заявки на победу. Ты к такому стремишься результату? Да ты у нас, Громов, богоборец!
— Не люблю, когда меня называют по фамилии, — буркнул Серёга,нахмурившись.
— Извини. Давай заниматься, а?
Мы позанимались. Я добросовестно слушал Серёжкины объяснения по алгебре, геометрии, физики. Потом сразу пересказывал, что понял. Так мы прозанимались до прихода мамы. Серёжка ушёл, а я продолжил заниматься. Сейчас с запоминанием стало намного проще. На слух я запоминал буквально всё, когда во время прослушивания впадал в транс. Тут главным было продолжать контролировать себя, и это, при внешнем аудио-воздействии, удавалось.
Когда я читал из книги, запоминалось намного хуже. В общем-то, так же, как и прежде, до попадания в кому. Поэтому я продолжал записывать, как я читаю темы из учебника. Это давалось.
