Сын помещика (СИ) - Семин Никита
Последние слова Аким уже почти прошептал себе под нос, так что я еле услышал.
Заезжать в гости мы не стали, проехав мимо поместья князя даже не сбавляя хода. Наоборот, Аким даже слегка пришпорил коня, чтобы поскорее подальше оказаться.
Еще три деревеньки спустя я увидел границу между землями князя и «моими». А точнее — моего рода, в котором я столь внезапно и непонятно как оказался. Не увидеть ее было сложно. Возле дороги лежал огромный камень — около полутора метров в высоту и столько же в ширину. На нем было что-то выбито. Когда мы подъехали ближе, я понял, что там идет надпись.
— Аким, тормози. Размяться хочу.
Стоило тарантасу остановиться, как я выпрыгнул из него и подошел к камню поближе. После чего понял, что русский язык мне надо учить заново. На камне была высечена декоративная надпись: владения князя Белова — владения дворянина Винокурова. Вот только вместо «е» использовался перечеркнутый мягкий знак! Я о таком только в книгах читал. Вроде эту букву «ять» называют, если ничего не путаю.
От камня в две стороны — перпендикулярно дороге, к реке и лесу, тянулись примерно через каждые два метра глубокие ямы. Расположены они были в одну линию, а где линия из ям поворачивалась, стояли двухметровые деревянные столбы. Захочешь, не пропустишь.
— Тутачки ужо ваши владения начинаются, — вставил свое слово Аким, подтвердив мои собственные мысли.
И поглядывал на меня, словно проверяя — в порядке ли я, или и правда мне голову напекло?
— Да, я помню, — решил я все же не отыгрывать, хотя бы перед ним, образ потерявшего память.
Еще решит, что я юродивым или больным стал. Пойдет слух ненужный. Оно мне надо? Я пока и сам не знаю, наяву все или все-таки бред это у меня. Но если наяву, то не стоит себе проблем на ровном месте создавать.
Немного походив, я вернулся в тарантас, и мы продолжили путь. Просторные поля ужались, лес за ними придвинулся ближе к реке. Да и сама дорога вилась вдоль побережья, хотя периодически и были от нее ответвления, идущие в глубь леса. Мы проехали еще две деревни, мало отличавшиеся от тех, что стояли на земле Белова. Только крестьяне здесь мне показались не столь заморенными.
Впереди показался небольшой приток Волги. Узенькая речушка, не шире десяти метров. Через нее был перекинут деревянный мост, а в паре сотен метров я увидел еще одно имение. На этот раз это был одноэтажный широкий дом, также как и у князя опоясанный садом. И тут тоже была более крупная деревня, находящаяся через дорогу. Лишь и разницы, что здесь деревня была ближе к реке, а имение наоборот — находилась на взгорке. Ну и церквушка имелась. Она стояла чуть в стороне от имения и деревни, но возле дороги, если проехать по ней немного дальше.
А вот вверх по притоку, возле самого леса находилось какое-то строение. Довольно большое сооружение. Не в высоту — в длину. И я с удивлением различил водяное колесо, которое было опущено в речушку. Ось колеса выходила как раз из этого строения. Производство видимо какое-то.
— Вот и добрались, вашсиять! — облегченно выдохнул Аким.
Мы доехали до имения, для чего пришлось свернуть с главной дороги на проложенный путь к дому. Всего около полусотни метров, зато благодаря высаженным садовым деревьям и кустам не было чувства, что живешь рядом с проезжей дорогой. Да и вид на деревню был отгорожен ими. Она вроде и рядом, но в тоже время и «не здесь». Четкое разделение на жилище барина и его холопов прямо кожей ощущалось.
Нас уже ждали. На высоком крыльце стоял мужик лет сорока с окладистой бородой и в сером фраке. Рядом с ним стояла женщина чуть старше него в темном платье с длинными рукавами, изукрашенное белыми цветами и шляпкой на голове. Позади них я разглядел троих детей: девчушку лет десяти и двух мальцов-близнецов то ли семи, то ли шести лет. Дети тоже были одеты нарядно, и сразу по внешнему виду стало ясно — меня здесь ждали. И мне рады. Даже неудобно стало, ведь я — не Роман. Куда делся их сын — понятия не имею. Словно отзываясь на эти мои мысли, виски укололо болью, после чего пришел образ-воспоминание. Передо мной стояли отец — Сергей Александрович Винокуров, и мать — Ольга Алексеевна Винокурова, в девичестве — Резчикова. За ними — сестра Люда и братья — Иван и Игорь. Мелкие меня почти не знали, так как родились незадолго до моего отъезда на учебу и виделись мы лишь в «мои» приезды на каникулы.
Видение схлынуло и весьма вовремя. Я успел лишь вылезти из тарантаса, когда отец двинулся с порога в мою сторону.
— Ну, здравствуй, сын! — гулким басом сказал он, распахнув объятия, и шагнул ко мне.
Глава 2
15 июня 1859 года
Надо признать, обнимать в ответ «отца» мне было морально тяжело. Сначала. Смотрю на постороннего мужика, который для меня никто, но при этом он относится ко мне по теплому, как к родному сыну. Да это тело и есть для него родной сын! Но стоило крепким рукам сомкнуться на моей спине, как накатило новое воспоминание. Вот также он обнимал меня раньше, когда «я» возвращался на каникулы. Было теплое, родное чувство дома. Запаха свежего молока, крепкого табачного дыма, которым любил затянуться отец, да дешевых духов матери. Дешевых лишь по сравнению с теми, что используют дамы Петербурга, где я учился. И внутренняя отчужденность отступила. Мозгами я еще понимал, что я — не его сын. А вот тело шептало об обратном. Передо мной — отец, которого я знаю с детства. Суровый, строгий, но искренне меня любящий.
— Вырос-то как! — прогудел он, отстраняясь. — С меня ростом уже! В деда своего пошел, не иначе. Скоро и вовсе перерастешь нас всех.
— Сергей Александрович, дайте и мне сына обнять, — с легкой укоризной в голосе сказала моя мать.
— Пожалуйте, Ольга Алексеевна, — отпуская меня, с улыбкой подвинулся отец.
Та тут же воспользовалась разрешением и крепко прижалась ко мне, заключив в свои объятия. Для меня их обращения друг к другу звучали непривычно и дико, но при этом для всех окружающих и их самих это было абсолютно нормально и не резало слух. Это было заметно по выражениям лиц, спокойной мимике и тону в голосе. Позади нас суетился Аким, снимая с тарантаса сундук с моими пожитками. Судя по хеканью, весьма не легкий сундучок-то.
За матерью потянулись обниматься и младшие сестра с братьями.
— Братец Рома, — пропищал один из близнецов, обнимая меня.
— Роман, — тут же строго отреагировал отец, поправляя мальца.
— Братец Роман, — с конфузом на лице исправился ребенок.
И тут мне стало ясно, что называть окружающих так, как я привык в будущем, даже зная их статус моих «отца», «мамы» и того же «брата» как обычно не выйдет. Тут похоже с этим все строго. И как мне к ним всем обращаться? И снова легкое покалывание в висках, как уже бывало, когда ко мне приходило воспоминание прошлого владельца тела. На этот раз действительно легкое, почти незаметное. Зато «ответившее» на мой мысленный вопрос. Для прошлого Романа все эти формы обращения были обыденностью настолько, что вбилось на уровень рефлекса. Вот и сейчас…
— Отец, матушка, сестрица, братцы — как я рад вас видеть! — разомкнул я рот.
И вроде даже нигде не «накосячил». Мое ответное приветствие восприняли благосклонно, после чего повели в дом.
После широкого крыльца за дверью располагался вестибюль. Или прихожая. Довольно просторная комната с половичком на входе, чтобы ноги вытирать. Слева к стене прибиты оленьи рога вместо вешалок. На них сейчас висели мужское пальто, какой-то отрез из плотной ткани, вроде даже из шерсти и несколько детских плащей. Я хотел по привычке снять свои тяжелые туфли, в которых ехал всю дорогу, но не увидел тапочек им на замену. Пока я замешкался, мимо пропыхтел Аким с сундуком за плечами. Зайдя в прихожую, он свернул налево в широкий проем, ведущий в большой зал, и скрылся с моих глаз за углом комнаты.
— Переоденься с дороги, Роман, — заметив мою растерянность, сказал отец. — Мы ждем тебя в столовой.
Где моя комната я не знал, но по логике — там, куда ушел кучер. Вот и я двинулся налево, попав в большой зал. Тут стоял возле окна напротив камина большой диван с двумя креслами по бокам и журнальным столиком в центре зала. В противоположной от входа стороне во всю стену размещался шкаф с книгами. Там же было две двери, сейчас закрытых. Справа от проема, напротив окон, я увидел еще две двери. Одна из них, самая ближняя ко входу, была распахнута и из нее выходил Аким.
