СССР: вернуться в детство 6 (СИ) - Войлошников Владимир
Спросил топчущегося у тумбочки дневального:
— У тебя от каптёрки ключ есть?
— Нету, — удивился он.
Ну и ладно. Прапор сказал приготовить? Я приготовил. Забрал на тумбочке личное дело и отнёс в Особый отдел. Политрук посмотрел на меня внимательно, но вопросов пока не задавал.
А вот, вернувшись в располагу, я получил несколько конкретных вопросов от своих будущих «сослуживцев», вернувшихся с занятий.
02. ЛИХА БЕДА НАЧАЛО
СУТЬ ПРЕТЕНЗИЙ
Толпящиеся пацаны выглядели голимыми новичками. Форма на них сидела необмято — как на любом человеке, который к новому виду одежды не привык. Где-то складки не так заложены, где-то топорщится, где-то, наоборот, обвисает. Кепки эти, у некоторых по уши натянутые, ой, бля…
За первую неделю занятий в этой хаотической толпе начали выделяться лидеры, и вот они-то решили задать позже всех прибывшему новичку неудобные вопросы. Хотя начали издалека:
— Слышь, тя как звать?
Тут, как говорит моя супружница, цитируя группу «Ума Турман»: «Ну, надо же как-то отношения завязывать…»
— Владимир. Чё, как сами?
Этот тупой вопрос, кажется, немного сбил пацанов с намеченного ритма. Кто-то даже начал бормотать, мол, «да нормально», пока не получил лёгкий тычок в рёбра — не за этим же пришли, в конце концов.
Говорить доверили рослому буряту, которого все звали Батон (как позднее выяснилось, потому что имя у него было Бато, а фамилия — Батоев, тут, как говорится, сам Бог велел). Выговор у Батона был очень характерный, боханский*.
*Бохан — посёлок в Иркутской области,
преимущественно бурятский.
— А чё так поздно приехал?
— Болел, — с не менее бурятским выговором ответил я.
Уши Батона получили сигнал, плохо сопоставимый с моей физиономией.
— А ты откуда?
— С Иркутска.
После каждого вопроса заговорщики многозначительно переглядывались. Пипец, как это смешно. Мы что в юности все такие были? Щенки недоросшие…
— А как попал? Чё-то я тебя на экзаменах не видел?
— Экстерном сдал, — нахально брякнул я первое пришедшее в голову и, видя недоумение на большей части лиц, пояснил: — заранее.
Тут включился не менее рослый парень, выглядевший на фоне Батона изысканным интеллигентом:
— Может, он через олимпиаду, как я?
— М? — спросил Батон.
И тут я услышал знакомые приближающиеся шаги майора… тьфу, капитана Гробовченко. Разговор надо было быстро завершать:
— Нет, ребята, не через олимпиаду. Я здесь, потому что, с*ка, умный и красивый. Ещё вопросы? — чё стесняться-то? И так понятно, что без разборки не обойтись.
— Рота, СТАНОВИСЬ! — рявкнул Гробовченко.
— Поговорим ещё, — пообещал Батон, и всё снова поехало в непередаваемой армейской манере: построения, рапорты, ШАГОМ МАРШ! КРУГОМ! РАВНЯЙСЬ! СМИРНО! — и вот это вот всё, включая песню (снова марш авиаторов) и барабан — без барабана в столовую переместиться было никак нельзя.
После обеда полагалось ещё два урока. Тут тоже расхолаживаться никому не дали. Математика углублённая! Я-то, честно скажем, только за смешной пятый класс «прошёл и сдал», затратив на всё ровно полдня. А тут на пятёрку требовались знания как минимум общей семилетки, а лучше бы какого-нибудь специального математического класса. Бляха муха, надо в библиотеку забежать, взять общий справочник, что ли или учебники, да в свободное время плотно засесть…
Последним уроком шла литература. Видимо, как самая лёгкая. Надеюсь, здесь у меня не выйдет скандала по поводу отношения к личности Лермонтова…
После шестого урока в распорядке дня значился замечательный пункт: «16.00–16.30 — Пребывание на воздухе, воспитательная и спортивно-массовая работа. Дополнительные занятия и работа кружков». Какой кружок можно было провести за полчаса, для меня оставалось загадкой, пока не выяснилось, что всё куда проще и веселее! Полчаса наша рота бодро строевым шагом (с песней и под барабан!) наматывала круги по плацу. Тут тебе и свежий воздух, и спорт, и воспитание, и дополнительное занятие — и всё массово! Возможно, это действо даже проходило под названием «кружок песни и строя», не удивлюсь.
На полдник без затей выдали здоровенный кусок хлеба, здоровенный кусок масла и сладкий чай.
А вот после полдника начались действительно кружки — специальные, технического, математического, радиоэлектронного и прочих специальных направлений. Меня добровольно-принудительно распределили на технический авиамодельный, во всяком случае, как сказал руководитель, пожилой полковник Сёмченко, по понедельникам-средам-пятницам будет происходить именно он.
Тут меня порадовало, что все мои со-кружковцы оказались примерно такого же как я нулевого уровня* (возможно, продвинутых отделили в продвинутые группы?). Все мы получили довольно примитивное задание по изготовлению простейшей планирующей модели — с обязательным изготовлением чертежа, выполнением замеров, сборкой и испытанием. Понятно, что заодно руководитель проверял навыки в черчении, пользовании инструментами, умение строго следовать техническому заданию и так далее.
*Нулевого-нулевого.
Всё прежние усилия и уроки
были так давно и прочно замылены,
что требовали, фактически,
изучения заново.
Дальше — два урока самоподготовки. Я был осчастливлен списком пройдённых за неделю тем и пачкой учебников. И справочник по математике тут тоже наличествовал! Зато в библиотеку бежать не придётся.
Два часа я грыз гранит науки до полного опупения. Крандец, надо будет на выходных Олину тёть Клару попросить, чтоб она мне пару моментов объяснила.
Ужин снова был спартанский: макароны по-флотски, хлеб с маслом, чай. Невольно вспомнился анекдот про «не может солдат мешок брюквы съесть!» Ну, не до такой степени, конечно. Сытно было, да, но никаких изысков.
Заявленное далее почти полуторачасовое «время для личных потребностей» на сорок минут было разбавлено обязательным просмотром новостной программы «Время» в той же большой классной комнате, где занимались самоподготовкой. Я без палева сел в дальний угол и просматривал в учебниках пройденные темы. По-любому, будут спрашивать. Не хотелось бы выглядеть лошарой.
Без десяти десять снова явился свирепый капитан Гробовченко:
— Рота, СТАНОВИСЬ!!! РАВНЯЙСЬ! СМИРНО! Командирам отделений, ПРОВЕРИТЬ НАЛИЧИЕ ЛИЧНОГО СОСТАВА, ДОЛОЖИТЬ!
Началась проверка, сопровождающаяся плохо скрываемой нервозностью, проистекающей не от того, что что-то не в порядке, а от неуверенности в чёткости своих действий. За косяки и огрехи Гробовченко щедро отсыпа́л комодам едкие и язвительные замечания. После чего рота учащихся в компании верного барабана была отправлена на вечернюю прогулку — круг по плацу с распеванием строевой песни. Зато лёгкие у воспитанников будут развиты — мама не горюй!
После прогулки все ожидаемо выстроились на вечернюю поверку под не вполне уверенную команду дежурного:
— Рота, на вечернюю поверку — становись!
Всё знакомое, привычное. Единственное меня удивляло — курсанты всегда строились в одну шеренгу, а эти шкеты — в две. Почему? Длина взлётки позволяла даже с запасом. Начальство стремилось всех одномоментно держать под недрёманым оком? Я ХЗ.
Гробовченко обозрел нас суровым отеческим оком:
— РАВНЯЙСЬ! СМИР-Р-Р-НА! СЛУШАЙ СПИСОК ВЕЧЕРНЕЙ ПОВЕРКИ!
Самая нудная часть. Весь личный состав зачитывался пофамильно по списку.
Каждый учащийся, в полном соответствии с древней Петровской традицией, лихо и придурковато выкрикивал:
— Я!
По окончании этого перфоманса Гробовский поставил подпись в именном талмуде и отправился докладать о результатах поверки дежурному по училищу. А для нас наступило время «вечернего туалета».
В располагу снова зашёл Васин, появлению которого я обрадовался и наконец-то сдал ему свои манатки. Подшивы на несколько дней вперёд оторвал.
