Пустыня - Василий Павлович Щепетнёв
Андерсена унесли в его номер. В сумке Абдула нашлась вата и нашатырь, вот и все нужные лекарства.
Андерсена раздели — нет, не полностью, конечно, — уложили на постель, включили кондиционер, дали понюхать нашатырю, и он пришёл в себя.
— Голова болит, — пожаловался он. И попытался встать. Но — не вышло.
— Больному нужны прохлада, тишина и покой. Холодные компрессы на лоб, менять каждые двадцать минут, — втолковывал я парамедику, а он смотрел на меня, как смотрит всякий свободолюбивый араб на колонизатора-угнетателя. Видно, у него были совсем другие планы.
Ничего страшного. Бывает. Солнце здесь могучее, а многие этого в расчет не принимают. Даже радуются, считая, что солнце — это здоровье, и норовят под солнышком позагорать.
— И хорошо бы больному чаю, слабого, зеленого. Без сахара, — я ещё раз проверил пульс.
Состояние Андерсена меня не тревожило. Без солнечного удара не обходился ни один сельхозотряд в родном Черноземье, и ничего, все быстро возвращались в строй. Больше тревожило молчание парамедика. Может, плохо говорит по-английски? Ну, положим, наши санинструкторы тоже не очень чтобы очень. Но для международного турнира могли бы и найти.
Ещё раз внятно сказав Абдулу, что от него требуется, я покинул номер Андерсена.
Вот так всего ничего, а час-то прошёл. Как там с моей партией?
С моей партией всё в порядке: Фишер просто подозвал судью, часы остановили и партию отложили. И партию Ульмана с Андерсеном тоже отложили. А остальные закончились вничью: взволнованные происходящим, гроссмейстеры решили судьбу не искушать. Трудно сосредоточиться, когда игрок за соседним столиком теряет сознание.
Меня позвали в судейскую комнату.
Вот она, тяжкая ноша самаритянина: другие отдыхают, болтают, пьют кофе, а я мало что не завершил партию, так вот теперь к судье зовут. Пустяки? Только не на шахматном турнире. Любая мелочь может сбить настрой.
Мне нередко приходится общаться с писателями — по делам «Поиска». Они жалуются, что их не понимают. Особенно домашние. Мол, ты всё равно сидишь дома, сходи в прачечную, за хлебом, или внука из садика забери, тебе, мол, полезно будет отвлечься на часок-другой. Не понимают, что написание романа или даже небольшого рассказа требуют человека целиком, что если человек не ходит на службу, а работает дома, то он не свободен весь день, а весь день занят. Даже когда чистит зубы — занят.
То ж и шахматист в игровой день.
Меня встретили директор турнира господин Бадави и главный судья господин Шмидт. Встретили как доброго друга. Предложили кофе.
— И что же случилось с господином Андерсеном? — спросил меня Бадави после того, как от кофе я вежливо отказался. — Надеюсь, ничего ужасного?
— С Андерсеном случился солнечный удар.
— Он нуждается в экстренной госпитализации? Мы можем немедленно вызвать самолет.
Я вспомнил, как ехал от аэродрома в отель в раскаленном автобусе. Только этого Андерсену и не хватало.
— Нет, экстренная госпитализация не требуется.
— А сможет ли господин Андерсен вернуться к игре, и если да, то как скоро?
— Не знаю. Я не доверенный врач Андерсена и не официальный врач турнира, у меня нет полномочий решать подобные вопросы.
— Но каково ваше мнение?
— Полагаю, ответ на это можно будет дать через два-три дня. Но я очень удивлюсь, если Андерсен покинет турнир. Он боец, и вернется в строй, — о том, что побудительным мотивом продолжения участия является крупный приз даже за последнее место, упоминать не стал. И так ясно.
— Благодарю, вы нам очень помогли, — сказал господин Бадави.
И я пошел в ресторан. Перед игрой я ничего не ел, только кофе с рахат-лукумом, но сейчас время пришло. Десять недель, тут режим — вещь обязательная, иначе пойдешь вразнос и до финиша доберешься в жалком состоянии.
Другие, видно, думали так же — все были в ресторане. Кроме Андерсена, естественно.
Спасский замахал рукой, приглашая за стол, где он уже сидел с Карповым. Русская фракция. Я подошел: стол большой, места всем хватит.
— Что с Ульфом? — Спасский сыграл немало турниров, со многими на короткой ноге.
— Солнечный удар.
— Играть будет?
— Вероятно. Но следующий тур пропустит. Может, даже два тура.
— Это ничего, турнир длинный. Могут минусы записать, а могут в дни доигрываний пропущенные партии поставить. Как решит турнирный комитет.
Минус — это ноль очков без игры. За пропуск. Сопернику, соответственно, плюс и очко без игры. Шахматисты таким плюсам не очень рады. Но всё же…
— А отчего же солнечный удар? В помещении? — спросил Анатолий.
— Нагрел голову он не в помещении, а когда гулял. На морально-волевых вышел на игру. Партия напряженная, он и не выдержал. Удивительно, что так долго продержался.
— Но он в шапочке гулял, в бейсболке.
— При таком солнце этого мало. Инфракрасные лучи сквозь тонкую бейсболку проходят. Вспомни «Крокодил», там колонизатора рисуют непременно в пробковом шлеме. Вот пробковый шлем — вещь.
Колонизатор (карикатурка из журнала)
Но у меня его нет, да и не одобряется это в Ливии. Символ колониализма. Я почему куфию ношу? Не из желания выделиться, а просто — хорошая защита. Не только темечко закрывает, а всю голову, и шею тоже. Рекомендую. Люди не зря так одеваются. Для жары, для пустыни нет ничего лучше традиционной местной одежды.
— Так она ж тонкая, куфия, как же инфракрасные лучи?
— Не-не-не. Сначала на голову надевают шапочку, а уже сверху платок-куфия. Эшелонированная защита.
— Да, я бы тоже себе взял, — сказал Спасский.
— За чем же дело? Тут лавка неподалеку, я в ней купил.
И мы договорились сходить в лавку. Все равно больше заняться нечем.
И к вечеру, когда солнце спустилось пониже, мы пошли отовариваться. Вшестером: к нам присоединились Хюбнер, Кавалек и Портиш, видно, Спасский их сагитировал.
Шли не торопясь: солнце хоть и низко, жара хоть и спала, а всё ж под сорок. Я-то одет по сезону и к месту: на голове белая куфия, дальше белая рубаха до пят, на ногах сандалии. Издалека если — араб арабом. А остальные — ну, просто детский сад на прогулке. Некоторые даже при галстуках. Да почти все. Культура на шее.
Ну ладно, наши. Нашим с первой поездки внушают: за границей в советском человеке всё должно быть серьёзно. И лицо, и одежда, и дела, и мысли. Начиная от фотографии на паспорт: не вздумайте улыбаться. Костюм тёмных тонов, желательно чёрный, но годится и темно-синий, и серый, и коричневый, если другого нет. Галстук простой, без разноцветья. Красный, голубой, зелёный — ни боже ж мой. Рубашки белые, непременно с длинными рукавами. Туфли черные или коричневые. Носки в цвет костюма. И
