Фредерик Пол - Человек Плюс

Фредерик Пол

ЧЕЛОВЕК ПЛЮС

Man Plus

Глава 1. АСТРОНАВТ И ЕГО МИР

Мы хотим рассказать вам о Роджере Торравэе. Коль скоро на Земле живет восемь миллиардов людей, один человек может показаться не таким уж важным. Не важнее, чем отдельная микросхема в блоке памяти, например. Однако эта микросхема может оказаться решающим фактором, если в ней хранится какой-нибудь очень важный бит, и именно в этом смысле Торравэй был важным человеком.

Он был симпатичным, по человеческим меркам. И прославленным. По крайней мере, в свое время.

В свое время Роджер Торравэй и еще пять астронавтов почти три месяца без перерыва мотались на орбите. Все как один грязные, стосковавшиеся по женам, и всем, как одному, это порядком надоело. Какая уж тут слава. В лучшем случае это могло заинтересовать какогонибудь газетчика, чтоб занять два пустующих абзаца в вечернем выпуске.

И все-таки он прославился. Про него узнали в Бечуаналенде, в Белуджистане и в Буффало. «Тайм» поместил его на обложку. Не одного, конечно. Обложку пришлось делить с остальным экипажем орбитальной станции: именно они оказались теми счастливчиками, которые спасли русский экипаж, возвращавшийся на Землю с отказавшей ориентацией.

И именно они в один вечер стали знаменитыми. Когда это случилось, Торравэю было двадцать восемь лет, и он только что женился на зеленоглазой и черноволосой преподавательнице художественной керамики. Итак, он вздыхал на орбите, потому что Дори осталась на Земле, а она блистала на земле, потому что Роджер вращался на орбите. Стоит ли говорить, что она была от этого в восторге.

Чтобы жена астронавта оказалась на страницах печати, должно случиться что-то невероятное. Этих жен было так много, и таких похожих друг на друга. Среди журналистов ходило мнение, что НАСА выбирает астронавтам жен среди претенденток на звание «Мисс Джорджия». У них всех был такой вид, словно не успеют они снять купальник и переодеться, как тут же примутся маршировать, жонглируя жезлом, или декламировать «Продолжательницу Рода» Киплинга. Правда, Дороти Торравэй выглядела для этого слишком интеллигентно, хотя и была для этого достаточно красива. Ей единственной — среди жен астронавтов — была посвящена заглавная статья и в журнале «Домашняя хозяйка» («Дюжина рождественских подарков из вашей духовки»), и в «Мисс» («Дети испортят мой брак!»).

Роджер обеими руками был за бездетный брак. Он был обеими руками за все, чего хотела Дори, потому что в первую очередь был обеими руками за Дори.

С этой точки зрения он уже не столь напоминал своих коллег, которые, как правило, не стеснялись извлекать из космической программы еще и побочную выгоду в виде вполне земных красавиц. А во всем остальном Роджер был таким же, как они. Умный, здоровый, симпатичный, с высшим техническим. Одно время журналисты считали, что астронавты тоже сходят с какой-нибудь сборочной линии. По росту они отличались друг от друга в пределах двадцати сантиметров, по возрасту — в пределах десяти лет, и выпускались четырех цветов на выбор — от кофе с молоком до белокурой бестии. Астронавты увлекались: шахматами, плаванием, охотой, полетами, прыжками с парашютом, рыбной ловлей и гольфом. Легко сходились с сенаторами и послами. Покидая программу космических исследований, и становясь гражданскими людьми, астронавты находили работу в авиационнокосмических фирмах, или в проваленных делах, для которых требуется новое лицо. Эти занятия хорошо оплачивались, и астронавты представляли собой ценный товар. Их ценили не только средства информации или люди с улицы. Мы тоже ценили их весьма высоко.

Астронавты были воплощением мечты. Мечта очень важна для человека с улицы, особенно если это грязная, вонючая улица Калькутты, где целые семьи ночуют на тротуарах и поднимаются чуть свет, чтобы занять место в очереди за бесплатной миской супа. Это был грубый и тусклый мир, а космос вносил в него немного красоты и жизни. Не очень много, но это лучше, чем ничего.

Астронавты из Тонки, штат Оклахома, жили маленьким, замкнутым сообществом, как семьи бейсболистов. После первого полета мужчины переходили в высшую лигу. С этого момента все они становились соперниками и товарищами по команде. Они сражались друг с другом за то, кто выйдет на поле, а потом подсказывали счастливчикам, стоя за боковой. Дуализм профессионального спортсмена. Горькая зависть, с которой экипаж дублеров межпланетного корабля наблюдал за «первыми номерами», надевающими скафандры, ничуть не уступала горечи, с какой стареющий ветеран глядит со скамейки запасных на полного сил молокососа.

Роджер и Дороти прекрасно вписывались в это сообщество. Они легко сближались с людьми, и были эксцентричны как раз настолько, чтобы выделяться среди других, но никого при этом не раздражать. И если сама Дороти не хотела детей, то она с любовью относилась к выводкам остальных жен. Когда Вик Самуэльсон на пять дней потерял связь с Землей, находясь по другую сторону Солнца, а у Верны начались преждевременные схватки, именно Дороти взяла троих детей Верны к себе. Самому старшему не исполнилось и пяти, двое остальных еще вовсю делали в пеленки, и Дори без единой жалобы меняла их; две других жены в это время занимались домом Верны, а Верна в госпитале НАСА занималась тем, что производила на свет четвертого. На рождественских вечеринках Роджер с Дори никогда не пили больше других и никогда не уходили первыми.

Они были милой парой.

Они жили в милом мире.

Они понимали, что в этом отношении им повезло. Окружающий мир был вовсе не таким уж приятным. Война за войной катилась по Азии, Африке и Латинской Америке. Западную Европу душили то забастовки, то всевозможные нехватки, а с наступлением зимы европейцы, как правило, дрожали от холода. Люди ходили голодные, часто — злые, и редко где можно было решиться выйти на улицу вечером. Однако городок Тонка держался поодаль от всего этого, недоступный и безопасный, а астронавты (космонавты и синонавты тоже) преспокойно посещали Меркурий, Марс и Луну, купались в хвостах комет и катались по орбитам вокруг газовых гигантов.

За спиной у Торравэя было пять длительных полетов. Первый — на шаттле, с грузами для станции «Спейслэб»; это было давно, еще в первые дни размораживания, когда космическая программа снова вставала на ноги.

Потом он провел восемьдесят один день на космической станции второго поколения. То был его звездный час, именно за тот полет он попал на обложку «Тайм». Русские отправили к Меркурию пилотируемый корабль, долетели и приземлились без происшествий, отправились в обратный путь, как и было положено; после этого все было не как положено. У русских всегда были проблемы с системами стабилизации — несколько первых космонавтов, закрутив свои корабли, так и не смогли остановиться, и только бессильно блевали по стенкам кабины. В этот раз тоже возникли неполадки, и они израсходовали весь резерв горючего на стабилизацию корабля.

Кое-как им удалось выйти на толстозадую эллиптическую орбиту вокруг Земли, но безопасно спуститься с этой орбиты они уже не могли. Долго на ней оставаться — тоже. Управления у них не было уже почти никакого, а перигей находился в земной ионосфере, и довольно низко, так что русских припекало не на шутку.

К счастью, неподалеку пролетали на своем космическом буксире Роджер и остальные пятеро американцев, и топлива у них еще хватало на несколько рейсов. Это не значит, что топлива было много, но они потратили его с умом: сравняли курс и скорость с «Авророй Два», состыковались и вызволили оттуда космонавтов. Что это была за картина: невесомость, медвежьи объятия и небритые поцелуи! На борту буксира немедленно был закачен банкет, из тех запасов, которые русские успели прихватить с собой. Звучали тосты, смородиновый сок сменялся мандариновым, а паштет — гамбургерами. А еще два оборота спустя «Аврора» сгорела в атмосфере, как метеор. «Как вечерняя зарница», заметил космонавт Юлий Бронин, приехав в Оксфорд и расцеловав своих спасителей еще раз.

Возвращаясь на Землю, пристегнутые по двое в одном кресле, прижавшись друг к другу теснее, чем любовники, все они уже были героями, и все их обожали, даже Роджера, даже Дори.

Но все это было давным-давно.

С тех пор Роджер Торравэй дважды облетал Луну, пилотируя корабль, пока спецы по радиотелескопам проводили орбитальные испытания нового стокилометрового зеркала на обратной стороне. И наконец, он пережил аварию при посадке на Марс. Тогда им снова посчастливилось вернуться на Землю целыми и невредимыми, но в этот раз ореол славы и доблести рассеялся. Так, обычное невезение и технические неполадки, ничего особенного.

После этого Роджер в основном занимался, если можно так выразиться, политикой. Он играл в гольф с сенаторами из комиссии по космосу и курсировал между еврокосмическими центрами в Цюрихе, Мюнхене и Триесте. Его мемуары пользовались достаточным спросом, а время от времени он входил в экипаж дублеров для какого-нибудь полета. По мере того, как космическая программа быстро скатывалась с позиции национального приоритета до позиции бедного родственника, настоящей работы у Роджера становилось все меньше.