Гай Орловский - Любовные чары
Фицрой оглянулся, сказал бодро:
– Как правильно!.. Вон то село я давно приметил. С первого же дня.
– И что?
– Будем делать мир лучше, – заявил он с убеждением Галилея перед инквизицией. – Тебе нужна эта, как ее, алиби? Или не нужна?
– Еще как нужна, – ответил я. – Хотя и не совсем, а так, на всякий случай.
– Тогда едем.
Он бы остался в том селе еще надолго, понравилось делать мир лучше, но я решил, что для алиби достаточно, настойчиво оторвал его от улучшения человеческого вида, вытащил на свежий воздух.
– Нужно ставить перед собой цели, – заявил я. – Великие!.. Да, я знаю, что когда они голые, то леди и крестьянка смотрятся одинаково, да и ведут себя одинаково, но мне вот приятнее вытереться подолом великоледского платья, чем платьем из грубой мешковины!
Он вздохнул.
– Это да… Но ради такой малости…
– Это не малость, – сказал я сурово. – Это условность! А вся наша жизнь на условностях и разной ерунде, чем маются только люди. Однако простые люди почти не маются, а умные маются так, что вообще дуреют. С кем мы?
Он проворчал:
– Ладно-ладно, поехали. Умный больно. Ничего не понял.
– Я тоже, – возразил я с достоинством, – ну и что? Человеку дан язык и не дан животным. Вот и пользуюсь.
– У них тоже языки, – сообщил он. – Если хорошо приготовить такое блюдо, пальчики оближешь!.. А ты знаешь, как же мне понравилось создавать алиби!.. Никогда сложная и важная работа по сохранению государственной тайны не была такой… ну… нетрудной. Теперь я знаю, как она называется! Алиби…
– Так надо было, – буркнул я.
– И посуду бить?
– Это чтоб заметнее, – ответил я неохотно.
– А когда ты утащил в постель сперва Герту, а потом ее мать?
Я пояснил с неохотой:
– Это все для дела, понимаешь?.. Такая у нас работа. Пойдет шум, все будут знать, что как только наш посол уехал на охоту, мы сразу же в село к молодым девкам, где пили и безобразничали так, что даже выговорить стыдно.
Он сказал довольно:
– Я же и говорю, нравится мне это создавание алиби. И вообще в государственной службе посольства бывают приятные обязанности. И то, что мы улучшаем человеческую породу…
– Делаем мир лучше, – уточнил я, так наша деятельность звучит более обще и потому благороднее. – Все для гуманизма и человечности, а для этого нужно начинать с самых основ, понимаешь?
– Еще как, – заверил он и облизнулся. – Дипломатом неплохо быть, как вижу. Главное, у нас благородная обязанность делать мир лучше.
– И мы его сделаем, – пообещал я.
– Это наша обязанность, – подтвердил он.
– Плодитесь и размножайтесь, – пробормотал я. – Так сказал Господь…
Он спросил заинтересованно:
– Кто-кто?
– Это бог из дальних королевств, – сообщил я. – Он дал много заповедей людям, но эта была самая первая и самая главная: плодитесь и размножайтесь!.. Остальные можно и забыть, но эту нужно помнить и блюсти истово и твердо.
Те, кто не был приглашен на королевскую охоту, на мой взгляд, выиграли. Пили и ели в три горла, а потом в зал вбежал королевский слуга и прокричал, что на охоте в результате несчастного случая серьезно ранен лучший друг короля Антриаса, его союзник герцог Ригильт, потому пир прекращается ввиду недостаточной уместности.
Мы с Фицроем к этому моменту уже полчаса пировали за столом, оба понимаем, что королю Антриасу нужно сперва решить, сообщать или не сообщать, а раз уж сообщать все равно нужно, то сперва нужно решить, как именно…
Фицрой посмотрел на меня с укором, я напрягся, что-то Антриас темнит, в прицел я видел хорошо, как тяжелая пуля снесла герцогу верх черепа…
Финнеган подпрыгнул, на лице дикое и радостное изумление длилось целую секунду, затем помрачнел и сказал мрачным голосом:
– Горе, какое горе!.. Надо продумать, как именно выразить свое соболезнование его величеству.
Эллиан и Баффи сперва не поняли, потом начали неуверенно улыбаться, Финнеган цыкнул на обоих, а я сказал лицемерно:
– Как вам не стыдно, почему не проливаете горькие и горючие слезы? Вон глерд Финнеган в таком горе, таком горе… Вы должны хотя бы рыдать и биться головами о стол. Лучше об углы…
Эллиан перестал лыбиться, поглядел на Финнегана с непониманием, как же так, враг серьезно ранен, как это не радоваться, Баффи улыбаться перестал и помалкивает на всякий случай, осторожный, быть ему дипломатом, хоть и на вторых ролях, только Фицрой сказал с удивлением:
– Как, его светлость почему-то ранен? На него зверь напал?.. Или кто-то нечаянно пырнул пикой в спину…
Я подсказал:
– И так двенадцать раз…
Фицрой сделал титаническое усилие, чтобы не заржать, покраснел от натуги, наконец выдавил из себя придушенным голосом:
– Но как он мог? А как же без него Опалосса…
Финнеган метнул в его сторону злой взгляд. Я встревожился, Фицрой может и проколоться, но на его лице такое искреннее непонимание, что Финнеган только буркнул:
– Нам сообщат.
– Что? – спросил Эллиан.
– Что надо, – отрезал Финнеган, – то и сообщат. Пока никаких комментариев. Всем хранить молчание и вести себя скорбно и печально.
– Да, – сказал Фицрой, – это такое горе, как сказал глерд Юджин, такое горе!.. Хорошо, что мы успели съездить в село за молоком, свеженького попили, а то здесь только сыр и творог…
Финнеган поднялся и сказал коротко:
– Все уходим. Поговорим у меня. По дороге ни слова!
Народ поспешно, хоть и с неохотой, покидает зал, мы вышли в общем потоке, а потом отделились, Финнеган вошел в свою комнату первым, Фицрой появился последним и деловито закрыл за собой дверь на задвижку.
Эллиан нервно оглянулся, Фицрой сказал зловеще:
– Пока бить не буду. Все потом…
Я сел все так же на край стола, на этот раз никто не косился, не до того, начали обсусоливать случившееся на охоте, но я уже видел, что совещания не получается, обсуждать нечего. Все, что удалось узнать, герцог ранен диким зверем, что совсем не редкость на охоте. Правда, оленем, а не львом или медведем, но олени достаточно часто нападают на охотников, иногда бьют рогами, чаще – копытами, и хотя это часто, но редко, так что бывалые охотники учитывают даже то, что могут убить и зайцы, когда поднимаешь раненого зверька за уши, а он сильными ударами задних лап распарывает тебе живот так, что кишки лезут наружу.
Некоторое время вяло обсуждали разные случаи из жизни охотников, наконец Финнеган сказал твердо:
– Наша миссия окончена. Нужно как можно быстрее вернуться к ее величеству и доложить, что здесь случилось.
Фицрой сказал весело:
– Пойду распоряжусь насчет коней?
Финнеган кивнул.
– Да. Эллиану проверить, чтобы мы успели попрощаться со всеми высокими должностными лицами. Баффи, проследи, чтобы мы ничего не оставили важного.
– И компрометирующего, – подсказал я.
Финнеган бросил в мою сторону косой взгляд.
– За этим нужно смотреть ежечасно, – изрек он, – а не только в моменты покидания… удаления… отбытия!.. А вы, глерд Юджин…
– Понял, – ответил я с готовностью, – пошел, пошел, пошел… И не буду мешать умным и занятым людям, а то еще спалю что-нибудь по дурости.
Глава 5
По дороге в Нижние Долины я пять или шесть раз пытался на привалах создавать порталы, но получилось только дважды. Первый раз я видел все тот же лес, во второй раз появился некий ручей, я рискнул сунуться в проем, оказался в самом деле в виду ручья, но опять же на расстоянии вытянутой руки от прежнего места, просто не заметил, что с той стороны дерева бежит этот самый ручеек.
Лучше бы не пытался, как будто душу из меня вынули, устал и одновременно проголодался. Фицрой встревожился, примчался с огромным куском мяса и бурдюком вина, кормил и отпаивал, приговаривая, что колдовство до добра не доведет, то ли рога отрастут, то ли еще хуже – к женщинам ходить не смогу.
– Да какое колдовство, – пробормотал я, – так… ослабел что-то… Я вообще слабый…
Он сказал понимающе:
– Ешь-ешь. Я же не против. Сам бы подучился, если бы умел… и не боялся того самого… говорят, у колдунов такое часто. Что-то новое придумываешь или тайком бриллианты с кулак создаешь?
– С орех, – ответил я. – Но много.
Он ухмыльнулся.
– Хорошо! Бриллиантами будем бросаться оба, а по бабам ходить буду я один. Но ты не волнуйся, буду за двоих!
Я с трудом поднялся.
– Пойдем, а то Финнеган уже кипит. Не терпится принести важную новость королеве.
– Думаешь, война будет?
– Не хотелось бы, – признался я. – Мы с тобой спецы по булавочным уколам, ими можно изменить ход истории, а против армии с булавкой не попрешь.
Он помог мне выпрямиться и даже поддерживал, пока не вышли на поляну, где расположились, обедая, Финнеган и его помощники.
