Красная дорама (СИ) - Денис Георгиевич Кащеев
Вывалив документы на футон, я принялся их неспешно разбирать — и вскоре понял, что нежданно напал на настоящий Клондайк. Нет, просмотри я эти бумаги раньше, на вокзале мне это никак бы не помогло, да и на само решение туда поехать они бы не повлияли. Но в свете перспективы крепко застрять в Пхеньяне, почерпнутые здесь сведения были поистине бесценными: теперь я хоть что-то знал о былой жизни Чон Сун Бока.
Родился и рос прежний хозяин моего тела не в Пхеньяне — в провинции. Отца его звали Чон До Юн, мать — Мун Бонг Ча. Они погибли — несколько лет назад, при пожаре на фабрике, где оба работали. Могли бы, наверное, спастись, но отчаянно пытались вынести из огня портреты Вождей. Два вытащили, но вернулись за другими — и сгинули в равнодушном к идеалам Чучхе пламени.
Так, по крайней мере, явствовало из газетной вырезки, что бережно хранил Чон. Из нее же следовало, что подвиг Чон До Юна и Мун Бонг Ча посмертно был отмечен правительственными наградами, два ордена — красивые, кстати — лежали в той же коробке.
Упоминался он и в документах о выделении их сыну однокомнатной квартиры в столице — то есть, похоже, в Пхеньяне после армии Чон Сун Бок обосновался именно благодаря заслуге покойных родителей.
Кстати, об армии: этот долг родине мой Чон отдавал не много, не мало десять лет. Никаких контрактов — весь срок по призыву. Неслабо так, вообще-то! Хотя здесь, по ходу, такое в порядке вещей…
Да, теперь неудивительно, что в своем нынешнем возрасте Сун Бок всего лишь курьер — получается, гражданскую карьеру-то он только-только начал!
К дембелю Чон дослужился до сержанта — но это я уже знал из почетной грамоты на стене.
После четырех лет ношения погон Сун Бок брал отпуск для поступления в технологический институт, но провалился на вступительных экзаменах и был вынужден вернуться в армию. Готовился вступить в партию — старательно строчил конспекты — но тоже почему-то не сложилось. По косвенным признакам я заподозрил здесь некий залет — одновременно из старших ефрейторов фигурант был разжалован просто в ефрейторы. Потерю в звании Чон потом таки наверстал, и с лихвой, а вот в авангард трудящихся масс его уже не взяли.
Но квартиру в Пхеньяне, как я уже говорил, после демобилизации дали — и приняли на нынешнюю работу. То есть совсем уж политически пропащим, видимо, не сочли. Да и в Социалистическом союзе патриотической молодежи Сун Бок состоял — с 14 лет и до сих пор, в 29.
Это что касается общественной жизни нашего героя. Но нашлось в коробке кое-что и о личном.
Женат Чон не был — ни теперь, ни ранее. Если верить Паку, одно время, он встречался с какой-то девицей — в коробке нашлась фотография, подписанная на обороте «Люблю!» — видимо, ее. Надорванная, однако не выброшенная. Никаких координат бывшей пассии — внешне, честно говоря, очень «на любителя» — не прилагалось.
К слову, хранилась среди документов и совместная фотка Чона с Паком — оба в военной форме, на фоне развернутого знамени. В воинском звании будущий старший курьер, кстати, другу уступал — как минимум, на момент съемки…
С бумагами из коробки, внимательно их читая и сопоставляя между собой, я провозился до самого вечера — сказалась установка ни в коем случае не спешить с выводами. Закончив же, решил лечь пораньше — как-никак, с раннего утра предстояло выдвигаться на работу. Но сперва пришлось разобраться с «буржуйкой» — мерзнуть вторую ночь подряд я точно не собирался.
Прежде мне доводилось топить только печь в бане на даче — большую, русскую — здесь же, определенно, имелась своя специфика, в которую еще нужно было вникнуть. За инструкциями я попытался сунуться в «Кванмён», но лимит в телефоне так пока и не восстановился, так что пришлось действовать испытанным методом научного тыка. Важно ведь было соблюсти баланс: и комнату согреть, и не переборщить с загрузкой топлива — чтобы не превратить к полуночи спальню в ту самую баню…
Забегая вперед, похвастаюсь: в общем и целом, с задачей я справился.
Пока же, убедившись, что огонь в печурке горит, а дым в комнату вроде не сочится, я наконец устало растянулся на футоне — отнюдь не уверенный, что водоворот мыслей (мой первый шеф называл это «у Григорьева безостановочно жесткий диск в голове сканируется») так просто даст мне уснуть. Но, вопреки всем опасениям, почти тут же и отрубился.
13. Катя Кан
«Владимир Юрьевич! Господин Григорьев!..»
Это не был сон — но и не была явь. Во сне почти никогда не догадываешься, что спишь, а наяву все сомнения в реальности происходящего легко устраняются обычным щипком — ну, так, по крайней мере, считается, самому всерьез задаваться вопросом «А не сплю ли я часом?» мне как-то не доводилось. До сегодняшней ночи.
Звучавший в голове голос — высокий, почти детский — мне определенно не снился. Однако я именно что спал — и (редкий случай!) понимал это. А голос — он не пытался меня разбудить. Он просто звал — и не из яви, и не из ночной грезы.
Ну, я и ответил — не просыпаясь. Словно телефонный звонок принял:
«Да? Слушаю вас!»
«Владимир Юрьевич! — несказанно обрадовались на том конце „провода“. — Наконец-то я до вас докричалась! Это Катя Кан, ученица Элеоноры Эдуардовны Цой!»
Не помню, чтобы помощница мудан мне представлялась, но я тут же понял, с кем «говорю». На удивление, не особо этим воодушевился, хотя наяву бы, наверное, до потолка сейчас прыгал от счастья: наконец-то, свершилось! Но то наяву…
«У вас там как, все в порядке?» — участливо осведомилась между тем моя собеседница.
Звучало как изощренное издевательство, если честно.
«Вообще ничего не в порядке, — сдержавшись, лишь сухо буркнул я. — Но я бы
