Пятнадцать ножевых 4 (СИ) - Вязовский Алексей

Блин, а когда умер Суслов? Что до Брежнева — помню, а месяц даже, тут хоть стреляй. А вдруг этот листочек и есть смертный приговор? Что, старику, много надо? Нажрется анаприлина, и получайте: с одной стороны брадикардия, с другой — бронхоспазм. И через недельку — внеплановые затраты всем типографиям, траурные рамочки в газетах малевать и скорбить о безвременной утрате.

Михаил Андреевич терпеливо молчал. Оделся, рубашку на все пуговицы застегнул, и гипнотизирует меня. Я посмотрел на Сулова, потом на куратора.

— Есть вопросики, — наконец огласил я вердикт. — Неприятные.

Вот динозавры, ничем их не прошибешь. В карты с такими играть лучше не садиться. Как смотрели ящерками, так и продолжают. Ну так понятно — Суслов при Сталине свою «карьеру» начинал.

— Что там? — показывая на список, спросил Юрий Геннадьевич.

— Я бы заменил. Не всё, но многое. Кое-что убрал бы... из-за весьма вероятных побочных эффектов.

Неужели? Михаил Андреевич продемонстрировал эмоцию? Ишь, желваками как заиграл. Понятное дело, он всю жизнь иносказаниями занимается, мой простенький эвфемизм ему даже разминочным считать не стоит.

— Но в больницу съездить надо. Для обследования. Анализы, рентген, спирометрию, ЭКГ. Одним днем обернуться можно — ложиться не нужно.

— Я сам знаю, что там можно, — вдруг проскрипел Суслов, откашлялся. — Разберусь. Сейчас и поедем. А вы, — кивнул он не Юрию Геннадьевичу, который молчал, стоя у окна, — займитесь лекарствами.

Даже не спросил ничего про Цвигуна? Что-то в лесу большое умерло? Видать не до гэбэшного генерала ему сейчас. Хреновая шутка, когда оно, почти самое крупное, как раз умереть может.

Мы вышли на улицу и я остановился, пытаясь застегнуть молнию на куртке.

— Список лекарств надо, — слегка нетерпеливо сказал куратор.

— В аптеке ЦКБ брать будете? — спросил я.

Он на секунду задумался. Да уж, случился разрыв шаблона. Брать помощь там, откуда исходит угроза — по меньшей мере не очень предусмотрительно. А ну, если как в плохом детективе, ампулы подменят?

— С улицы купить? — спросил он.

— У вас есть человек в Швейцарии? — общение с евреями явно сказывается на мне, вот уже и вопросом на вопрос отвечаю.

— Найдем, — кивнул он почти сразу. — Паульсен?

— Конечно. Мы же ему помогли, хоть и не бесплатно, теперь его очередь. Позвонить, даже список диктовать не придется, он и сам соберет набор. Сейчас озадачить, к вечеру уже здесь.

— Быстрый ты. Самолет в Швейцарию — не трамвай, летает пореже. Нужному человеку тоже придется кое-что предпринять... Ладно, не твоя забота. А что ты там про побочные эффекты говорил?

— Анаприлин. Его пожилым и вовсе нельзя, а у кого проблемы с дыханием — прямое противопоказание. Вред перевешивает возможную пользу намного. Вот только звонить откуда? Не из дома же...

— Не переживай, сейчас организуем. Иди к своей машине, подождешь меня там, я скоро.

Я, признаться, думал, что это — почти всё. Вот сейчас позвоним, я исполнителя озадачу, и свободен. Но, как пишут в дембельских альбомах, это было начало. Потому что я рассказал всё про Цвигуна, чуть ли не в лицах изображая, кто где стоял и что кому говорил. Кстати, выяснил, что Михаил, с которым общался Андропов — сын генерала.

Где-то в глубине сознания мне наивно хотелось, чтобы передо мной разложили весь пасьянс — кто, куда, зачем, кто за какие нитки дергает. Но вместе с тем испытал огромное облегчение, когда ничего такого не услышал. Меньше знаешь — крепче спишь. Помню, дядька мой, проработавший всю жизнь в строительстве, сначала мелким, а потом и крупным начальником, часто объяснял, что обогатиться мог бессчетное количество раз, особо не утруждая себя. Но не воровал, так как покой ценил выше денег.

Звонил я Паульсену с Центрального телеграфа. Разговор, правда, заказал Юрий Геннадьевич, продемонстрировав какой-то документик. И я совершенно спокойно уже через десять минут разговаривал с секретаршей исполнительного директора, судя по голосу, форварду сборной страны по регби. Впрочем, просьбу соединить с герром Фредериком человека, который познакомился с ним во время конгресса, выполнила. Паульсен всё понял — и по звонку, и по представлению, а потому говорил сухо и давая понять, что только врожденная вежливость не дает ему послать меня с такими странными просьбами.

— Кстати, нас с Морозовым на премию выдвинули. Западные немцы, — сказал я, когда мы уже вышли на улицу.

— Дадут — поедете и получите, — легкомысленно ответил Юрий Геннадьевич. — Отвыкайте уже от сознания бедного родственника. И поездки будут, и награждения. И не надо к этому разговору возвращаться. Возникнут сложности — решим. Вплоть до постоянной выездной визы. Понятно?

Мне кажется, что Аню уже пора переселять к этому дереву. В прошлый раз она Кузьму оттуда снимала, теперь опять кругами ходит и смотрит куда-то вверх.

— Что показывают?— спросил я, подходя поближе.

— Ой, испугал, — чуть не подпрыгнула она. — Там на нашего кота вороны напали.

— Кота вижу, опять решил поближе к звездам разместиться. А птиц не наблюдаю.

— Только что были. Две штуки. Отогнала. Вот увидишь, за подмогой полетели.

— Ага, так и вижу, прилетают к другим воронам и говорят: знаете рыжего Кузьму с девятьсот пятого года? Айда бить его, он наших обижает.

— Шуточки бы тебе шутить, — обиделась Аня. — Видел бы ты как они дрались.

— Беру свои слова обратно, — сказал я, увидев подлетающий коллектив. — Был неправ.

Прибыло четыре птички. Сначала они сели на верхушке дерева, покаркали противно, обозначая свое преимущество, и бросились на котейку. Малолетний придурок, уверовавший в свои силы, за каким-то хреном не ретировался благополучно с поля боя, оставшимся за ним, а стал доказывать свое право на владение деревом путем сидения на ветке.

Только густые заросли помешали одновременной атаке с четырех сторон. Так что две вороны вступили в бой, а остальные составили армию болельщиков. Вы слышали когда-либо смесь боевого нява и карканья? Душераздирающий звук.

Увидеть что-нибудь на дереве было решительно невозможно. По крайней мере, перья в стороны летели. Фиг знает, сколько это продолжалось, но синяк у меня на руке потом остался — так крепко вцепилась Анечка. Наконец, Кузька сорвался с ветки и полетел вниз. Пернатые агрессоры на секунду отстали, что дало ему возможность уцепиться за опору чуть ниже, но бой тут же продолжился. Впрочем, через пару секунд котейка повторил подвиг летчика Гастелло и пошел на таран. Вернее, уцепился в вороний организм и спланировал вниз. Тут уже подключилась группа поддержки с земли и я отправил в полет птицу, приложив ее по-футбольному пыром.

Спасательная команда срочно командировала сестру милосердия Аню, которая всяким Хлоренс Найтингейл дала стопиццот очков форы, ибо Кузьма был взят на руки, к груди слегка прижат, дабы не усугубить возможные повреждения, и эвакуирован в полевой госпиталь, немедленно развернутый на базе кухни в нашей квартире. В качестве операционного стола был использован кухонный. Клеенку, конечно, на выброс, да и хрен с ней, лишь бы с животиной всё в порядке было.

Повреждения были выявлены следующие: отсутствовала примерно треть правой ушной раковины, один из ударов пришелся прямо в нос, который теперь увеличивался в размерах с большой скоростью. Кроме этого, имелись множественные царапины и прочие повреждения кожных покровов. А самое главное — заплыл левый глаз, и узнать что там, под отеком, возможности не представлялось.

Все это щедро кровило и вызывало досаду из-за немыслимости что-то толковое сделать. Аня держала кота за лапы, хотя он и так мужественно терпел, а я щедро поливал раны перекисью и засыпал пенициллином.

После первой помощи было решено провести детальный осмотр. К сожалению, никто из нас толком не знал основ кошачьей пропедевтики и нам решительно не были известны ни нормальная температура, ни частота дыхания и сердцебиения, ни прочие ориентиры. Выяснилось только одно: легкие дышат с обеих сторон, сердце бьется, перистальтика кишечника имеется.