Пятнадцать ножевых 4 (СИ) - Вязовский Алексей

Девятое января, если кто забыл — годовщина Кровавого воскресенья. Еще в этот день какой-то Хуан полетел на вертолете, открыли здание ООН и Новосибирский университет. Это не эрудиция, просто в отрывном календаре написано. Он у нас в прихожей возле зеркала висит. Удобно: листик оторвал, мудрости набрался. Не прошел ли зря день взятия Бастилии... Еще там чьи-то дни рождения отмечены, но я не запомнил. Мне этого контингента и на работе хватает. Меня они, кстати, ни разу не поздравили, хоть я этот праздник не люблю. Не потому что в мае родился, что не очень хорошо, если верить тупой поговорке. Просто не вижу смысла. Так что пускай празднуют, министры и космонавты. А мы тут на свадьбу собираемся.

Естественно, в ресторане. Не «Арагви» и не «Прага». Специально в угоду гостям выбрали “Абхазию” в Черемушках, так что никто не в претензии. Сначала, конечно, загс. Как я люблю все эти церемонии. Прямо душу греет участие в мероприятии, в котором всем без исключения участникам неудобно и хочется всё закончить побыстрее, но зачем-то эту резину тянут и тянут, произносят бестолковые напутствия и выслушивают тот самый марш. Вот интересно, думал ли Феликс Мендельсон о такой судьбе для музыки из спектакля?

Всё, расписались, кольцами обменялись, поцелуйчик, фотосессия — и на выход. Я бы пропустил, подождал на улице, но Давид удружил — попросил быть свидетелем. Меня долго уговаривали, пока я не вытребовал для себя привилегию ни в коем случае не пить из туфли невесты. Даже тот факт, что в саму обувь никто водку не льет, а ставят рюмку, меня не вдохновлял. Кстати, спасибо Ане, которая поддержала инициативу и решительно выступила против стандартной куклы на капоте. Жаль, но больше никаких уступок для облегчения нашей тяжелой судьбы свидетелей на свадьбе добиться не удалось — ленты на машину, крики «Горько», все как положено...

В ресторане абхазский десант держался кучно на захваченном плацдарме, выставив в качестве защиты вундервафлю — привезенного с собой тамаду. Эту обязанность взял на себя один из родственников Давида — пожилой мужчина с фигурой борца и роскошными усами.

Пока не началось, я ходил и общался с теми, кого знал. Впрочем, таких было не очень много. Дядя Темур, который приспособился к последствиям операции и разговаривал хоть и косноязычно, но довольно понятно. И очень жалел, что тамада не он. Это со стороны жениха. Ну, родители Ани, само собой. И Лев Ароныч, который после того как перестал быть моим начальником, оказался вполне нормальным мужиком. Кстати, именно он сейчас рассказывал пошлый еврейский анекдот тамаде. Тот самый, в котором старый раввин объясняет молодоженам, что женатые мужчины танцуют отдельно от женщин. Когда же дело доходит до вопросов о сексе, то говорит, что можно всё. Его спрашивают о разных позах, и он каждый раз говорит, что да, можно. Вот только на вопрос о позиции стоя сразу же отвечает — нельзя. «Почему?»— интересуются молодые. «В танец может перейти, а это запрещено».

Анекдот абхазам зашел, все начали смеяться — некоторый лед взаимного недоверия между родственниками был сломан. Можно сказать дружба народов СССР воочию.

Когда мы остались вдвоем, Лебензон огорошил меня печальной новостью: умер Миша Харченко.

— Не может быть! Когда?

— Двадцатого декабря еще.

— Да как же? — я никак не мог поверить. — Он же молодой совсем был.

— Шестьдесят два года, — покивал Ароныч. — С вызова ехали, до подстанции метров сто оставалось. Успел машину остановить только. Сердце не выдержало. Ничего сделать не смогли, сорок минут реанимировали, — он виновато развел руками. — Вот такая у нас работа...

Дальше я на свадьбе сидел слегка оглушенный. Пил где положено, где надо говорил тосты — станцевал с уже женой друга, потом с собственной невестой. Анечка все допытывалась, чего я такой смурной, а я отшучивался в том духе, что будь Сима понастойчивее, сейчас бы во главе стола сидел не Давид, а я. За что получал болезненные щипки и тычки.

Потом, когда официальные тосты и поздравления прошли, я потихоньку начал знакомиться с окружающими. То есть, имена-то мы с самого начала обозначили, но так, для порядка. Так, обычные шуточки, “передайте салат, пожалуйста”, и прочее. Потом уже Аня попросила принести из машины какую-то ерунду типа запасной косметички, и я вышел на улицу.

— Интересный автомобиль, — произнес сзади смутно знакомый голос.

— Ага, сам до сих пор удивляюсь, — я повернулся и увидел Матвея Ильича, толстого рыжего мужика, с которым мы рядом сидели.

— Где брал?

— А там нету, — я сделал жест, будто выворачиваю карманы на брюках. — Уникальный экземпляр, ручная работа. Могу дать контакт мастеров, поинтересуйся, может получится заказать.

— Нельзя мне, — вздохнул Матвей. — Род занятий такой, что выделяться не стоит. На синем “Москвиче” покатаюсь.

— Органы? — попытался догадаться я. Не из реального интереса, больше для поддержания разговора.

— Хуже, — улыбнулся мой собеседник. — Антиквариат и предметы искусства. Если интересует, подберем что-нибудь, — и он подал мне визитку. Редкий гость в наших краях, советские люди большей частью довольствуются записью в блокнотике.

— Спасибо, конечно, — сказал я, пряча картоночку во внутренний карман пиджака, — но про таких как я анекдот есть. Вышла замуж выпускница института искусств за украинского шахтера. Мужик два метра ростом, кулаки как моя голова, и неутомим в постели. А она вся такая утонченная, на филармонические концерты ходит, Пруста читает. Но любовь. Вот живут молодожены месяц, другой, и она как-то взмолилась: “Ваня, что же мы всё время только трахаемся? Давай хоть поговорим о чем-нибудь, вернисаж посетим”. Тот подумал, кивнул, и спрашивает: “Моцарта читала?”. Девочка эта: “Нет…”. “Ну тогда давай у койку!”.

Матвей вежливо посмеялся.

— То есть за границей научные статьи печатаешь, на конгрессы в Швейцарию ездишь, а дома только “у койку”? — слегка скептически спросил он.

— Откуда такие сведения? — насторожился я.

— Да брось, — засмеялся он. — Ты же Анин жених, про тебя все наши знают.

— Ладно, пойдем назад, замерзнем еще.

Хорошая свадьба у моих друзей получилась. Хитрый тамада напоил всех, и я в конце, удивляясь сам себе, даже выдал что-то вроде лезгинки. И хава нагилу танцевал, как без этого. Будет что вспомнить.

Глава 10

— Он мертв.

Стоило мне бросить взгляд на тело грузного мужчины с дыркой в голове и валяющимся рядом пистолетом, как я не выдержал и выдал в эфир банальность. Геворкян недовольно посмотрел на меня, сделал знак свалить обратно в прихожую.

— Я знаю, что он мертв, — полковник Балашов удивленно поднял очки, узнал меня, потом легонько кивнул. — Мы вас вызвали к жене Семена Кузьмича. У нее истерика и сердце болит.

Семена Кузьмича? Я присмотрелся к телу на ковре. Точно, Цвигун. Зам Андропова, смотрящий от Брежнева в КГБ. Значит, съел таки пулю. И ведь как чуял — с утра что-то крутило внутри, накатывали плохие предчувствия. А как нас дернули на чью-то дачу в Усово возле которой стояло несколько Волг с мигалками — сразу понял. Процесс пошел. Теперь то ясно что именно началось. Дележка власти. По жесткачу.

Валентин потянул меня за рукав халата в спальню, следом за доктором. Там на кровати лежала пожилая плачущая женщина с мокрым полотенцем на лбу. Хотя ни фига она не пожилая, полтинник с хвостиком, наверное. Шестьдесят максимум.

— Добрый день, Роза Михайловна, — доктор подошел ближе, достал фонендоскоп. — Примите мои искренние соболезнования.

Ого, а Геворкян знает вдову! Хотя чему удивляться? Естественно, за столько лет работы запомнишь.

— Авис Акопович, — жена Цвигуна приподнялась, высморкалась в зажатый в правой руке платок. Перевела дыхание и вдруг закричала, больше адресуясь в гостиную, где работала бригада следователей: — Его убили! Понимаете?! Убили!

— Давайте поспокойней, сейчас я вас послушаю, кардиограмку снимем, — и уже мне, тихо на ухо: — Андрей, набери-ка феназепама. Одну ампулу, в мышцу.