Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба
— Вы — его брат-близнец, — сказал я, — Здравствуйте, Петр Петрович.
— Не близнец, — сказал он, — Единокровный. У нас один отец. Я старше на три года. Здравствуй, Герман Викторович.
Фантастика! Этот самый Петр Петрович подошел к оставленному на столе магнитофону, особенно не заморачиваясь, открыл его и вынул кассету. Потом достал из кармана ключ и освободил меня от наручников.
— Пошли, — сказал он.
— Вот так просто?
— Ни хрена не просто. Паша убедил меня, что тебе можно верить, так что сейчас я ставлю на кон о-о-о-чень многое. Ты знаешь, кто маньяк?
— Я знаю номер его служебной машины — удалось сфотографировать. И еще кучу всего.
Я шел за ним как сомнамбула — по тому самому коридору с капающей с потолка водой. На выходе Петр Петрович забрал все мои вещи, в том числе — фотоаппарат и кастеты, и открыл дверь:
— Вперед. Вон — машина, двери открыты.
Это был какой-то дурдом. Как он это сделал? Просто так взял — и вывел меня?
— Заигрался не один ты, — сказал он, усаживаясь на водительское место «Волги». — Солдатович никого не оформил. Ни тебя, ни тех наркоманов. «Белорусский Мегрэ», мать его! Думает, скотина, ему закон не писан. Вас не было и нет в этом здании, понимаешь?
Я пытался понять, но пока получалось не очень.
— И что делать?
— Ловить маньяка. Давай, рассказывай. Мы едем ко мне, там проявим пленку из твоего фотоаппарата. А ты начинай вещать.
И я начал вещать. Никакой лирики, никаких причинно-следственных связей. Всё, что знал про минского душителя: про добровольную дружину, должность парторга, брючный ремень, любовь к жене и ювелирным украшениям, работу в одном из местных совхозов — механизатором…
— Откуда всё это — можно не спрашивать? — на его гладко выбритых челюстях играли желваки, — Паша говорит — ты типа Мессинга, да? Или Горного?
— Ну… Я бы так не сказал. Где я — и где Горный…
— Значит, так. Ювелирка — это реальная улика. У Авксентьевой пропали два кольца и кулон. Описание вещей есть, родственники опознают, если что. По базе номер «буханки» пробьем быстро — у меня есть ребята в ГАИ. Теперь так — узнать его сможешь?
Я задумался. Перед глазами всплыла мутная черно-белая фотография, из той самой передачи с Каневским. Разлет бровей, подбородок с ямочкой, залысины… Леонид Семёнович мне заговорщицки подмигнул и погрозил пальцем из зеркала заднего вида, и я вздрогнул: ну вас нахрен, товарищ Каневский, с такими шуточками!
— Пожалуй, смогу.
— Давай-ка расскажи мне свою основную версию, как ты на этого типа вышел?
И я рассказал ему про звонок в редакцию, бабулю, которая якобы поведала про машину с надписью «Техпомощь», в которую садилась одна из предыдущих жертв и про стремного соседа, но потом испугалась и бросила трубку. А с машиной «Техпомощь», которая появилась так вовремя — реально повезло. Думал, буду дежурить несколько дней, даже отпуск взял.
— Сойдет. Тем более — ты фигура широко известная в узких кругах, настоящая заноза в заднице. Если правильно подать — люди поверят, что ты затеял очередное расследование. Да и позвонить тебе реально могли — например, с таксофона. Ты же у нас Робин Гуд…
— Робин Гуд был разбойник. А я — наоборот.
— Да мне похрен. В общем — если мы его возьмем, то ты скажешь, что в том лесу видел его лицо сквозь лобовое стекло машины — и всё сойдется.
— А те доходяги…
— Похрен на доходяг, банальная экспертиза покажет, что они под веществами.
— Гуталин, — сказал я.
— Что? — Петр Петрович дернул головой.
— Они мажут гуталин на хлеб и сушат. Потом соскребают и жрут.
— Фу! Мерзость.
Я был с ним полностью согласен.
— А Солдатович… — заикнулся я.
— А что — Солдатович? Он сейчас как уж на сковородке. Понимает — налажал сильно, и если вся его херня раскроется, не сносить ему головы. Штурмом он УГРО брать не будет, наверх стучать — тоже. К нему и так немало вопросов. А вот договориться со мной попробует. Но хрен там! Вот если бы наш Мегрэ сделал всё как положено — документы оформил, экспертизу у наркотов сделал, тебя, любезного, сразу допросил, а не в холодную кидал… Тогда другой вопрос. Тогда бы он рядом с тобой сидел сейчас в машине, а не я. Но там нахрапа и наглости больше, чем интеллекта. «Мне всё равно, кто будет сидеть — дело должно быть закрыто!» — это я своими ушами слышал, и не один я! Он ведь даже гордился этим дерьмом…
Мы подъехали к сталинской постройки четырехэтажному зданию с тыла, Петр Петрович аккуратно втиснул «Волгу» между двумя желтыми милицейскими автомобилями и сказал:
— С вещами на выход! — еще один шутник…
Здесь чувствовалась рабочая суета: народ в форме и по гражданке носился туда-сюда с папками документов, курил и ругался на лестничных площадках, трезвонили телефоны, хлопали двери… Я следовал за широкой спиной старшего Привалова как баржа за ледоколом. Наконец он открыл одну из дверей и сказал:
— Привет, девчата. Я привел вам Белозора. Напоить, накормить, дать сменную одежду. Занимайтесь.
* * *
Девчата оказались кадровичками. Такие подтянутые, аккуратные, доброжелательные и восторженные. Восторгались не мной — Приваловым-старшим. Петр Петрович то, Петр Петрович это… Я первым делом попросил телефон — Тасе звонить.
— Таисию Морозову? — откликнулся голос той самой пожилой дамы-портье, — Так вот она, от стойки не отходит с самого утра!
— Гера! — выкрикнула она, — Ты живой?
— Я — да. Тась, уже всё нормально. Уже — разберусь…
— А я Привалову позвонила, Соломину позвонила и Волкову этому твоему, и в больницы все, и даже райотделы начала, и уже думала — папе звонить, чтобы он…
— Не надо папе. Ты просто солнышко, умница, можно сказать — спасла меня. Я теперь в надежных руках, не волнуйся. Сегодня увидеться не получится — но завтра очень, очень постараюсь, — я сильно кривил душой. Завтра я мог оказаться за решеткой вместе с Петром Петровичем, — Я тебя очень люблю, переставай уже волноваться.
Она там, на другом конце провода, шмыгнула еще пару раз носом, потом, судя по тону, взяла себя в руки, и мы тепло попрощались. Чудо, а не девушка. Мне-то явно взять себя в руки не очень-то удавалось — по крайней мере, сейчас меня здорово накрыло после всего пережитого и начало поколачивать.
Кадровички, которые слушали весь наш с
