Нищий барин (СИ) - Иванов Дмитрий
Прасковья мне приветливо улыбается. Ну, раз так, лезу в карман и одариваю её пятаком — пусть радуется. Тем временем Владимира и Тимоху уводит дворня к месту их временной дислокации. Куда именно — не знаю, но мой армянский друг наверняка потом расскажет в деталях про ужасы своего олинклюзива. Даже если я не захочу.
— Лёшка! Дружище! — вдруг раздаётся радостный вопль.
Навстречу мне несётся вихрастый и долговязый парень моего возраста. Видно, что рад он искренне, поэтому и мне приходится строить умильную мину.
— Ты как, давно тут? — спрашиваю я, изображая энтузиазм.
— Да со вчера ещё! Маменька совершенно несносна стала!
Да, дружок мой Акакий — не сирота, как я, но маменька у него… скажем так, не совсем в трезвом рассудке. Подвинулась на почве богомолья. А для моего одноклассника по гимназии это хуже острого ножа — ни побухать, ни в блуд удариться. Деньги-то все у маменьки, так что приходится выкручиваться и ловить любой момент, чтобы удрать из дома. Правда, получается это редко. Ко мне его, впрочем, не пускают — мол, дурное влияние, — но вот Елисей Пантелеймонович в округе считается человеком серьёзным и обстоятельным. Хотя тут тебе и бухло, и азартные игры, и блуд. В отличие от меня, где только бухло… Ну, и ещё наркота эта!
— Ну чё? Есть чё? — заговорщицки подмигнул Акакий, понизив голос.
Я сразу понял, о чём речь. Слишком уж вопрос похож на тот, что будут задавать про дурь в будущем.
— Если ты про опиум, то привёз, — спокойно ответил я. — Но тебе не советую. И сам не буду.
— Тю! Ты чего? Ты же сам хотел бросить пить! А это надёжное средство! — удивился Акакий.
— Угу. От алкоголя — опиум. А от опиума что? Морфий?
— Да что в курении плохого-то? — не унимался он. — А про этот… как его… Ты тоже слышал? На Пасху в Буй с маменькой ездили, так там один купец рассказывал про морфий!
— Хочешь — кури, я тебе не нянька! — отрезал я, заходя в свою комнату.
Бросаю на кровать свои пожитки: саквояж да небольшой узелок со снедью. Брать его не хотел — знал, что меня тут накормят от пуза, но пришлось — Матрёна запихнула почти насильно. Любит она меня всё-таки! Наверное.
Выхожу во двор. К охоте уже всё готово. Народ толпится, шумит, суетится. Я приехал хоть и не последним — последним прибыл управляющий Велесова, — но всё равно припозднился. Лают собаки, кони нетерпеливо бьют копытами, охотники проверяют ружья. Доезжачий неспешно проводит рекламную акцию, вещая про новых щенят и о том, кого чему учить будет. Лето для него — самая пора: гоняет со стаей по округе, натаскивая псов.
Здороваюсь со всеми кивком головы. В друзья ко мне особо никто не лезет — видимо, я им неинтересен. Хотя вот один помещик, Смолянинов Павел… как его там, итить… забыл отчество… смотрит пристально, будто заново оценивает. Вспоминаю, что у этого Смолянинова всего сорок душ крепостных и три дочки на выданье — одна страшнее другой. Поспешно отворачиваюсь. А то ещё в гости зазовёт, да с ночёвкой оставит! Фантазия тут же рисует картины: ночью ко мне в покои крадётся одна из дочерей… Или они жребий бросят, или по старшинству решат, кто первой пойдёт… А там и окольцуют меня! Нет уж, увольте.
Грачев стоит неподалёку и сверлит меня взглядом. Видимо, не оставил попытки припомнить, откуда моя физиономия ему знакома. С неудовольствием кошусь на его ружьё. Уверен, пользоваться им он умеет. Как и пистолетом. Хорошо всё-таки, что тогда поручик был бухой в стельку… и вспомнить меня не может.
— Ба! Да это же наш герой! Лёшка! Ты, говорят, на пожаре в Костроме надысь отличился! — увидел меня ещё один мой приятель юности — Иван, сын Марьи из деревни Полушкино.
Голь он перекатная, хоть и дворянин. Земель нет, крепостных нет, отца тоже нет — убили на войне. Но у маман есть небольшой капитал, с него и живут. Лет ему… да поменьше, чем мне будет. Бывал у меня Иван в гостях пару раз. Такой же пустой человек как и Акакий.
— Так вот ты кто! — радостно, и как мне показалось, кровожадно воскликнул Грачев. — Вспомнил! Это же с тобой мы на дуэли должны были стреляться, но ты из-за пожара не смог! Выздоровел?
— Да, — пискнул я.
Голос предательски дал петуха.
— Ну и славненько! Иди сюда! — поманил меня пальцем Михаил.
Глава 22
А чё это я «иди»? Тебе надо — ты и иди! Но, трусить на глазах у всей честной публики — ещё страшнее. Да и злость неожиданно взыграла: раз уж однажды в рыло зарядил, так и во второй раз не побрезгую, если припечёт!
Поэтому, сделав морду тяпкой, неспешно подхожу к поручику.
— Встречались-то мы всего один раз, вот и не узнали друг друга, — говорю я как ни в чем не бывало.
Грачёв смотрит на меня, секунду молчит, а потом как захохочет:
— А здорово ты мне тогда в морду заехал! Хорошо хоть дуэль отменили!
— А знаешь, — продолжает Михаил, — что тебе письмо с благодарностью от попечительского совета организовали⁈ Герой-герой! Вот теперь вижу, что это медведь от тебя удирал, а не ты от него!
Я, признаться, даже не сразу придумал, что ответить. Но от души отлегло. А вот выражение лица моего гостеприимного соседушки мне совсем не понравилось. Елисей Пантелеймонович стоял рядом с таким видом, будто его только что обокрали. Разочарование прям сквозило. И если Лёшка-прежний и не обратил бы на это внимания, то вот Герман Карлович (то бишь я нынешний) сразу всё просёк: сто пудов это он Грачева и пригласил! Скукота ведь в деревне. Вот и развлекается, сволочь.
— А что за медведь? — заинтересовался управляющий Велесова.
И Мишка, словно был очевидцем, красочно рассказал, какие трудности выпали мне на пути сюда.
— Да что ж мы кабанов гонять будем, когда медведь-людоед проклятый по лесам разгуливает и людей пужает⁈ На медведЯ, господа, надобно идти! Кабан, что кабан…? Свинья, одним словом, — вдруг высказался один из гостей — здоровяк с круглым лицом, вроде как тоже мой сосед по лесу, Панин Григорий Валентинович. — А ты, Лёшка не привираешь ли часом? А то гляди, истории у тебя нынче больно лихие пошли.
Мотаю в отрицании головой, недовольный фамильярностью, с которой ко мне обращаются. Не особо меня тут уважают. А ведь, если разобраться, мы с Паниным ровня: и земель у нас примерно поровну, и душ у меня столько же, а гляди ж ты — я его по имени-отчеству, а он всё «Лёшка» да «Лёшка». Так, припоминается, ещё и при матери живой было…
— На медведЯ! На медведЯ! — загомонили гости.
Я, разумеется, обеими руками «за»! Зачем мне такое соседство под боком? Ведь медведь километров десять до моей деревни легко пройти сможет.
Как вспомню эту громадину, так до сих пор колени подгибаются. В жизни таких приключений не бывало! Ну, разве что разок кувыркнулись мы с другом в машине. Зимой дело было, поворот проспали и вылетели прямиком в сугроб. Оба, слава богу, целёхонькие выбрались, а вот машина на разборку отправилась.
Ну, медведь так медведь! Тем более, далеко идти не надо, тем более, со мной больше десятка опытных — надеюсь! — охотников, да ещё и их дворня в придачу, плюс собаки! Но тут выясняется ещё одна заковырка: коня-то у меня нет! Как нет и оружия. Впрочем, коня я из кибитки выпрягу. Ездить верхом я худо-бедно могу, уже пробовал в этом теле. А вот идти с рогатиной — или с чем там на медведя ходят? — я решительно не желаю. Пистоль бы мне или вот такое славное ружьишко, как у Грачева! Да черт с ним, даже развалюха Акакия и то лучше, чем с голыми руками.
— А ты никак без ружжа приехал? — деланно удивляется Ильин. — Прошка, живо принеси моему другу «англичанку»!
Прошка — пронырливый малый лет пятнадцати из дворни Ильина, рванул в дом. Под смешки соседей даю команду Тимохе разпрячь коня Кусаку и вздеть на него седло. Позорище! Притащил, называется, наркоманские штуки на охоту, а сам без ружья!
Блин, а Елисей Пантелеймонович, похоже, ещё не утратил надежду надо мной пошутить. Ружьё, которое мне тащат, разительно отличается от тех, с которыми будут охотиться другие. Ствол у него короткий! Ну, не пистоль, конечно, но по сравнению с другими, оно выглядит каким-то игрушечным. Да ещё кремнёвое. Хотя нарезы на стволе имеются, значит, нарезное оружие. Вес? Да пару килограмм, пожалуй. Интересно, и чего это его «англичанкой» кличут? А, вон оно что… клеймо фабричное: Brown Bess.
