Меченый. Том 2. На переломе истории (СИ) - Савинков Андрей Николаевич Funt izuma

Обычно со мной постоянно при поездках из дома в Кремль и обратно каталось всего два человека. Водитель и собственно охранник, никаких километровых кортежей с мигалками и воздушным прикрытием. При краткосрочных командировках по стране охрану первого лица чаше всего обеспечивала пятерка бойцов плюс всегда с собой брался врач из кремлевской больницы. На всякий случай. Видимо Виктор Михайлович посчитал, что в данном случае пяти охранников может быть недостаточно.

— Ну не на войну же едем, — достаточно беспечно отмахнулся я. — Не думаю, что при общении с грузинскими рабочими мне понадобится тяжелая бронетехника и артиллерийская поддержка. Попытаемся сработать малой диверсионной группой. Зашли и вышли, приключение на двадцать минут.

— Ну ладно, Михаил Сергеевич, — Чебриков явственно хмыкнул в трубку, видимо подивившись военным аналогиям от насквозь гражданского генсека. — Удачи там, если что — я на связи.

Я положил трубку выдохнул, после чего принялся собираться в дорогу. Благо человеком я всегда был легким на подъем, а уж с новой работой и вовсе летать приходилось много и часто, чуть ли не каждую неделю. СССР — страна большая и везде требующая хозяйского пригляда, так что процедура была уже, можно сказать, отработана до мелочей. У меня даже «тревожный чемоданчик» с парой сменного белья, бритвой и зубной щеткой в Кремле стоял на всякий случай.

Рыжкова перехватил уже на выезде в сторону Внуково.

— Садись, Николай Иванович, проводишь меня на самолет. Поговорим в дороге за грехи наши тяжкие, времени нет, — советский премьер-министр без возражений сел ко мне в ЗИЛ. — В курсе уже про Грузию?

— А как же, я предупреждал, что так и будет. — Это тоже была правда, что бы там про Рыжкова в будущем не говорили, он идиотом не был и вполне качественно предсказал проблемы с рабочей силой в стране после узаконивания индивидуальной трудовой деятельности. — Это еще цветочки, Михаил Сергеевич, дальше будет хуже.

— Хуже уже некуда, — проворчал я, немного отстраненно глядя в окно. Мы выехали из Кремля со стороны Александровского сада и свернули на проспект Калинина. В будущем его «декоммунизировали» и разделили на Новый Арбат и Воздвиженку. — Но ведь это не повод ничего не делать. Ты мне вот что скажи, Коля, мы можем себе позволить закрыть Кутаисский завод?

— Ты все же хочешь это сделать? — Наедине мы с Рыжковым вполне нормально общались на «ты».

— Если честно — да, — вопрос этой черной дыры, поглощающей материалы и выдающей нагора дерьмо, я поднимал уже не раз, и все время оказывалось, что самое простое в этой ситуации — не делать ничего. Грузины нормально работать не хотят, хотят гнать брак и получать за это зарплату. Завозить русских? Начнется возмущение. Закрыть завод — тоже самое. Вот попытались хозрасчет ввести, ну и результат понятен. А тут еще вопрос сраного «национального престижа», каждой же республике нужно собственное производство выделить, чтобы не хуже других было. Куда не кинь — всюду клин. Сгорел бы завод сам по себе, все бы выдохнули с облегчением.

Вообще иррациональное стремление советских властей создать в каждой республике самодостаточные экономики, производящие и машины, и самолеты, и компьютеры, и вообще все, что только можно придумать, у меня лично вызывало только недоумение. Ну хотят грузины выращивать свои мандарины, вино лить и туристов принимать — пусть занимаются, зачем им что-то более сложное доверять? От каждого же, блин, «по способностям», не можешь срать — не мучай жопу, как говорится.

— А может оно и правда так лучше будет, — мы переехали через Калининский мост и выехали на Кутузовский проспект. Осенняя Москва выглядела еще более серой чем обычно, небо над столицей уже во всю было затянуто свинцовыми тучами, то и дело срывался мелкий осенний дождик, разводя сырость и слякоть. С деревьев потихоньку начинали облетать пожелтевшие листья. С учетом сократившегося дня, все это навевало такую тоску, что в ином случае могло появиться желание выть на луну. Или пить горькую, Луны-то за тучами все равно видно не было. Только невозможность отвлечься от текущих дел и отвлекала, такая вот тавтология, от сезонных изменений за окном. — Это, во всяком случае, выход. Хоть какой-то.

— Я собственно, что тебя позвал… Нужно пробежаться по основным предприятиям Грузии, а лучше всего Закавказья для начала, тот же Ереванский завод работает, будем честны, не лучше Кутаисского, и подумать о возможности их перевода куда-то в более «спокойные» места. Например, Кутаисский завод прекрасно будет себя чувствовать в Таганроге, как мне кажется. Там комбайновый завод уже есть, значит кадры найдутся, ну и все остальное тоже. Переселить из Кутаиси тех рабочих, которые захотят уехать, остальных на месте набрать.

— Не захотят уезжать.

— Сейчас да, — согласился я. Какой смысл уезжать из «богатой» Грузии в нищую Россию, когда и на месте живется хорошо. Вот только с начала 12 пятилетки мы планировали постепенно урезать перекос в снабжении между республиками. За это еще предстояло побороться на Политбюро при окончательном утверждении пятилетнего плана, Алиев, Кунаев и Щербицкий совершенно точно будут против, но я все же надеялся, что тут смогу передавить. — Но, когда снабжение мы нацреспубликам подрежем, заставим жить «по средствам», вот тогда посмотрим, что они запоют.

Это была еще одна моя идея по стабилизации ситуации одновременно и на экономическом, и на политическом направлении. Она заключалась в том, чтобы дать большую эконмическую свободу субъектам, но не на уровне республик, а на ровне районов и областей. Чтобы часть налогов — ну, когда налоговая система все же будет сформирована, или вернее в советских условиях «если» — оставалась на местах. Это с одной стороны выбьет из рук глав республик денежный рычаг, с другой — заставит смотреть первых секретарей обкомов с большим подозрением на идею независимости. Очевидно, областями отделяться никто не будет, а вот если отделится условная Украина, то глава области может больше потерять, чем приобрести. Метод достаточно примитивный, но оттого не менее действенный.

— Это будет полноценная деиндустриализация. Ты себе масштаб последствий представляешь? Как потом с остальными республиками договариваться будем? Не боишься, что тебя на уровне ЦК снимут, как Хрущева?

— Наоборот, это будет для остальных хорошим примером, как делать не нужно. Ну и с другой стороны, что ты предлагаешь? Сидеть и ничего не делать, как Брежнев. Еще на двадцать лет заморозить ситуацию, а потом пусть следующее поколение разбирается, а на наш век запаса стабильности хватит? А если не хватит? Хер сними с грузинами, плюнуть и растереть, а если у русских терпение закончится. Что ты будешь делать, когда к тебе революционные матросы в кабинет припрутся и начнут штыками в пузо тыкать?

— Ну уж ты перебарщиваешь, не семнадцатый год поди, пока жрать есть что, русские не взбунтуются, — поморщился от моих аналогий Рыжков.

— А пустили бы антиалкогольную программу по первоначальному жесткому сценарию, глядишь и жрать бы скоро стало нечего, уж сахар бы исчез с полок вообще за неделю, — буркнул я. Тут нужно было высказываться аккуратно, а то сам Горби был одним из главных идеологов кампании, можно было легко, что называется, выйти в этом расследовании на самого себя. Вернее, на своего предшественника в этом теле, но для окружающих-то людей разницы все равно нет.

— Авиационный завод выводить — вояки будут против, — после короткой паузы свернул в конструктивное русло Рыжков. За что мне Николай Иванович нравился, так это за свою командную исполнительность: вот явно же не нравится ему идея деиндустриализации республик, но понимает, что заставить меня свернуть с этой линии он не сможет, и поэтому сразу включается в конструктивное обсуждение. Не пытается, короче говоря, саботировать решения, которые самому не по душе.

— Нет, там вроде бы программа по «двадцать пяткам» уже выполнена, больше штурмовиков не нужно, тбилисцы, я уточнял, программу модернизации самолета, кажется, собираются запускать, но… В общем на этой пересменке можно относительно безболезненно выдернуть производство куда-нибудь…