Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
— Да нет, я… — начала оправдываться девушка.
— Да хватит её запугивать! — воскликнул Ваня, отвлекаясь от записей. — И так трясётся. И вообще, не мешай мне работать, только мысли сбиваются.
— Так нашли что-то? — Кобылкин вспомнил про нас.
— Пока непонятно, надо разбираться с находками, — ответил я.
Устинов глянул на меня, но удивление скрыл. Утаю я эту улику на день-другой, проверю пару теорий. Просто мысли всякие витают… вот, вроде, со сбитой собакой и закрыт вопрос… если не было подмены…
Но другие вопросики по следователю прокуратуры всё равно никуда не делись. И хотелось бы иметь какой-то козырь на случай, если подозрения оправдаются, ведь они никак не уходили, а засели в мозгу, как старый шуруп в бревне. Поэтому вполне можно придержать улику пока.
— Что там найдешь, целая помойка, а не пустырь, — продолжил я. — Чего только нет. Только посмотришь на это стекло битое, уже заражение крови, кажется, словил.
— Помойки — дело такое, — Ваня кивнул. — Кстати, Ручка же вернулся, он там, в «трупешной» кого-то режет. Пострадавшую хотел смотреть, — он кивнул на девушку, — я не дал, он своими граблями кривыми лезет, пугает только, до слёз чуть не довёл.
— Уже выпустили его? — Устинов хмыкнул.
— Меня и не задерживали, — трезвый и злой Ручка заглянул в кабинет. — Психи осмотрели, говорят, переутомление было, а не крыша протекает. И не пил я… почти… так чё ты там, салажонок, осмотрел? — он прошёл к раковине и начал мыть руки. — Нихрена ты там не увидишь, знаю я тебя, тогда кровь куриную увидать не смог. Дай-ка лучше я теперь… куда проникновение было? — он навис на рыжей. — Сымай уже всё и показывай, хватит ломаться…
— Уйди! — Ванька замахал на него руками. — Душили её, говорю же, а ты не слышишь опять. Крыша, говоришь, не протекает? Да тебе в дурку уже пора, Яков Вениаминович, и навсегда! Будешь там на своей скрипке дурацкой пиликать с утра до вечера!
— Вы чё, уже с утра поругались? — Устинов усмехнулся. — И ссора продолжается?
— Всё, свободна, — Ваня глянул на девушку. — Одевайся.
Та торопливо спрыгнула с кушетки и подошла к своим вещам, лежащим на стуле. Натянула кофточку, я отдал ей шарф, который девушка тут же начала повязывать на шею. Но вдруг остановилась и задумалась.
— Ой, цепочка потерялась, — она начала внимательно смотреть на пол.
— Цепочка? — спросил Ваня, хмуря лоб. — Не помню такую.
— Была, золотая, с крестиком, мне мама дарила, — девушка наклонилась и подсмотрела под кушеткой. — Я её снимала.
— Хм, — судмед опустился на колени рядом с ней. — На тебе её не было, вот все твои вещи.
— Ты её точно сегодня с собой взяла? — спросил Кобылкин, закуривая сигарету. — Может, забыла дома? Или там, на месте потеряла, где душили? Лопнула, и прощай.
— Я не помню… — робко произнесла она. — Вроде, брала.
— Не помню, — передразнил Кобылкин. — Короче, так работать невозможно. Придёшь в прокуратуру, седьмой кабинет, а то я задолбался. Этого не помню, этого не видела, этого не знаю…
— Да уйди ты уже! — возмутился Ваня, замахав на него руками. — Мешаешь с самого утра. Тебе здесь мёдом намазано? Чё ты в моём морге вечно ошиваешься? Тут экспертное исследование вообще-то идёт, а не допрос.
— В твоём морге? — подал голос Ручка и включил кран, снова начиная мыть руки. — С каких это пор он твоим-то стал? Ты не охренел случаем, салага?
— Да не обращай на них внимания, — я потянул рыжую к выходу. — Юля же ты, да? Настроение у всех поганое просто, вот и лаются, обычно мирно живут, шутят. Слушай, а тебе есть… куда уехать на время?
Спросил я это у неё, когда мы вышли из кабинета. Все продолжали ругаться, даже Василию Иванычу досталось за компанию.
— Уехать? — она уставилась на меня.
— Показания ты дала, заявление у нас есть, мы работаем. Но дело какое-то — странное, и лучше бы тебе пожить где-то ещё. Есть возможность?
— Пока к бабушке в область могу уехать, — задумчиво сказала девушка. — Она меня в гости всё зовёт. На работе лишь бы отпустили, но у меня отгулы есть, поговорю с начальством.
— Вот и съезди к ней в гости, Юля, — я достал блокнот и написал свои цифры. — Ненадолго. А если что-то вспомнишь — позвони, лучше сюда. Ну а цепочка если найдётся — вернём.
Она закивала и ушла, кутаясь в полушубок. А Устинов вышел, закурил и внимательно смерил меня взглядом.
— Проверим сначала, что да как, — сказал я, отвечая на его немой вопрос. — Если что, скажем, что позже нашли. А чтобы она уехала отсюда — это на всякий случай. А то у нас, сам видишь, свидетели вдруг… умереть могут, как с Тимофеевой вышло.
— Ну ладно, доверимся твоей чуйке, — серьёзным голосом произнёс он и ненадолго задумался. — И как ты говорил, давай-ка на троих сообразим с Андрюхой Якутом… обсудим, что и как. Мне-то тоже кое-что не нравится.
Глава 10
— А чего стряслось, Артём? — спросил я через окно пельменной. — Чего закрылись вдруг?
Окно было открыто, через него просунули кабель, на кухне что-то глобально чинили, сверкала электросварка. А на входной двери висел лист бумаги, где от руки было написано: «Закрыто. Технические работы».
Сегодня «Пельмешка» не принимала посетителей. Вот и понятно стало, чего все коллеги нынче печальные, немного злые и голодные.
Федюнин, суетящийся на кухне, беспомощно глянул на меня, обречённо кивнул на сварщиков, потом на морозилки и вздохнул так, что я ветерок почувствовал.
— Сначала думали, свет опять погас, — рассказывал он, вытирая руки о фартук, — потом смотрим, пробки выбило. Врубаем, их опять выбивает — замыкание, оказывается, от морозилки прошибает. Хорошо хоть, холодно сегодня как зимой, на улицу товар вынесли, караулим по очереди, чтобы никто наши пельмени не спёр и не съел. А тут сам знаешь, беда одна не ходит, как назло, матрёшкин кот, трубу с утра прорвало… вот заваривают. Всю кухню парализовали биндюжники.
— Ну, не кисни, — подбодрил я Федюню. — Главное, все живы и здоровы, а пельменей — ещё налепите.
Тот пожал плечами, а потом благодарно кивнул, мол, прорвёмся.
Еще бы он не прорвался… В прошлой жизни до преклонных лет дожил, будучи в федеральном розыске, и по итогу меня достал. А тут — пельмени. Дело сытное и нужное, не то что заказы киллера. Он еще не знал, как ему свезло сейчас… а у меня от таких раздумий на душе потеплело, как от горячих пельменей с бульоном и перцем.
— Ну, за пирожками, может, сгоняем? — вывел меня из раздумий Устинов. — Машка вот как раз должна скоро появиться.
При упоминании о Машке бывалый опер неосознанно крякнул, чуть радостно, чуть восторженно. Или на пирожки запал, или на кого-то другого.
— Распробовал, значит, — пробурчал Якут, — стряпню-то Махи.
— Ещё бы, — Василий Иваныч молодецки хмыкнул и расправил свои усищи, сначала слева, потом справа.
Сан Саныч, думая, что говорят с ним, гавкнул, спугнув одноглазую ворону с крыши пельменной. Наверняка, серая караулила, чтобы стащить парочку пельменей, когда все отвернутся. Стара уже, чтобы не тырить.
— А давайте картошки вам пожарим? — предложил вдруг Федюнин. — Как раз вареники сегодня делать хотели, картошки много начистили. Полный жбан, в воде плавают.
— Вот это дело, — я кивнул.
— Блины ещё есть, Тонька приносила, разогреем.
— Фаршированные? — тут же спросил оживился Устинов, на миг забыв про Машу.
— И такие есть, и с творогом, и обычные.
— Вот это разговор, — Василий Иваныч одобрительно посмотрел на меня. — Вот умеешь хороших друзей находить, Пашка.
Остальным, кто пошёл на обед из ГОВД, придётся телепать в чебуречную к Ашоту, но там как нарвёшься — иной раз изжогой можно обойтись, и это ещё по-божески. Ну а мы спокойно завалились всем табором в «Пельмешку». Пол недавно помыт, но на нём застыли следы разводов, телевизор включен, на выпуклом экране по ОРТ мелькал какой-то забугорный дневной сериал про девушку-телепатку, у которой была говорящая собака. Но звука не было, так что вместо их приключений играл магнитофон, его динамик задорной хрипотцой орал хит-свежак этого года: «Но я бамбук, пустой бамбук, я московский пустой бамбук».
