Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил
А рядом с другим вертолётом людей было гораздо больше. Основная масса в гражданской одежде. Я подошёл поближе.
— Молодой человек! — позвал меня седой мужчина в голубом комбинезоне, гражданской кепке и сандалиях.
Ну совсем не военный! Мужчина стоял в нескольких метрах от вертолёта и внимательно смотрел за тем, что делают его коллеги. А они только возмущались и ругались с нашим замом по ИАС.
— Слушаю вас.
— Павлов, моя фамилия. Вот нас сюда вызвали ваши коллеги. Жалуются на Ми-8. Мы приехали, а никто нам ничего не объясняет. Вы нам что-то скажете? Вы — лётчик? — спросил он у меня с недовольством в голосе.
Начинаю понимать, что передо мной кто-то из представителей конструкторского бюро.
— Вы из КБ Миля? — спросил я.
— А откуда же ещё⁈ Конечно!
Надеюсь, меня не примут сейчас за сумасшедшего. Тем более представитель конструкторского бюро сам спросил.
— Ну, тогда, записывайте, — улыбнулся я.
Представитель авиационной промышленности приободрился и достал блокнот. Вот сейчас можно и повлиять на историю! Заодно и прокачать Ми-8.
— Станция оптико-электронных помех есть у вас?
— Эм… да, а зачем?
— Ну, у войск оппозиции могут быть переносные зенитно-ракетные комплексы. Точнее, уже есть.
— Это дополнительные 25 килограмм. Утяжеляет вертолёт. Мы уже получили информацию, что надо экранировать выхлопные устройства. Это ещё несколько десятков килограмм. Вы уверены, что вам это нужно? — спросил инженер.
— Жизнь и здоровье важнее. А двигатели можно «подкрутить». Смотрите, как я предлагаю…
Мы подошли к двигателю ТВ3–117МТ, который стоял на одном из вертолётов. Я сразу вспомнил, чем этот двигатель отличался от такой же модели, только «высотной» конфигурации. Инженер только и успевал записывать и раздавать указания.
— Это хорошо, что я вас встретил. А вы кто по должности?
Только я хотел ответить, как со спины меня позвал Енотаев.
— Клюковкин, без дела слоняешься? — крикнул мне комэска.
— Иду, командир, — повернулся я к нему и попрощался с представителем КБ. — И про «ловушки» не забудьте. Их побольше надо.
Надеюсь, все замечания будут устранены.
— Ты чего там ходишь? Работают люди из Кабула, а ты мешаешь, — возмущался комэска, когда я подошёл к нему.
— Никак не мешаю, командир. Кстати, мы занимались обустройством помещения поисково-спасательного экипажа, — радостно объявил я.
Комэска сощурился и подошёл ближе. Это была моя идея, чтобы экипаж ПСС находился рядом с вертолётом. Так быстрее будет вылетать в случае вызова. Естественно, Ефим Петрович её не сразу одобрил.
— А чего солярой так пахнет от тебя?
— Мы «Полярис» сделали. Ночью будет греть лучше всех буржуек. И никаких дров не надо. Заходите на чай!
Енотаева немного повело в сторону от такого предложения, и дёрнулся правый глаз на нервной почве.
— Кустарными разработками заниматься запрещаю. Взорвётесь, а мне потом за вас отписывайся! — возмутился подполковник.
Какой-то странный сегодня комэска. Вроде и части обеспечения подошли. Навезли палаток П-38, землянок вырыли под них специально, генераторов достаточно теперь, а всё равно недоволен.
Ну, он командир, ему простительно!
— Пошли посмотрим, что вы там придумали, — сказал Енотаев и направился в сторону палатки.
— Командир, а эвакуационную группу нам дадут? — спросил я, намекая, что на вылет экипаж ПСС должен лететь с группой, которая будет прикрывать.
— У нас нет свободных людей.
— А второй вертолёт в пару?
— И вертолётов тоже.
— Не-а, мы так долго не повоюем, — ответил я, и Енотаев остановился, злобно зыркнув на меня.
— Ты что, лучше всех разбираешься в эвакуации?
— Нет, но я знаю, что в одиночку людей не вытащить при обстреле противником. Второй вертолёт должен прикрывать.
— От кого? Нет здесь войны! — попытался меня убедить комэска.
— Тогда зачем нам столько вооружения? На полигон летать?
Енотаев промолчал и пошёл дальше к палатке. Но не мог не ответить мне на неудобный вопрос.
— Саня, я уже твоему командиру звена всё сказал. Он тоже мне который день талдычит про группы, прикрытие и всё такое. Объясняю — нет у нас соответствующего распоряжения. Точка!
За пару метров до палатки комэска обратил внимание на торчащую трубу из крыши. Она была явно не та, что входила в комплект буржуйки.
Зайдя внутрь, перед Ефимом Петровичем предстал Карим, поджигающий кусок бумаги.
Кто-то называл данный вид обогревателя «Солярис», кто-то «Полярис». Смысл в нём один и тот же. Высокая труба под 2 метра и 10 сантиметров в диаметре. Заваривается дно, а сбоку просверливается дырка. В неё заливают солярку, которой на аэродроме гораздо больше, чем дров.
Древесина вообще в Афганистане на вес золота. Дрова для отапливания доставать будет крайне сложно. Хоть днём и жарко, но по ночам ещё достаточно холодно.
— Неплохо. Можно без дров топить. Откуда мысль, Клюковкин? — спросил Енотаев, подходя к дырке, заткнутой бумагой.
— Мы так в одной… в одном походе топили палатку, — чуть было я не рассказал о своём опыте боевых действий.
Тут Енотаев задумался и внимательно посмотрел на бумагу. Это был кусок газеты «Правда».
— Кхм, а другой бумаги не нашли? — возмутился комэска.
Я взглянул на Карима. Ведь давал же ему другую бумагу!
— Газета лучше всего, командир. Зато, во какой получился обогреватель! — радостно заявил Сабитович, показывая на созданный нами «аппарат».
— Эти газеты сам начальник политотдела передал в эскадрилью. Мне за ними пришлось в Кабул посреди ночи мотаться! — громко сказал Ефим Петрович.
— Товарищ подполковник, ну газета действительно лучше горит. Мы же не портрет… самого сожгли, — вступился Батыров.
Енотаев развернул кусок газеты и выдохнул. Там была статья из раздела международных новостей.
— Ваше счастье, что так. Газеты не трогать, — пригрозил комэска и вышел из палатки.
Батыров выглянул на улицу, чтобы проконтролировать, ушёл ли Енотаев.
— Да ладно, Димон. Будем газету поджигать. Ничего страшного! — похлопал я его по плечу, сел на скрипящую кровать с матрасом и расстеленным одеялом поверх.
— Брось ты это, Саня! Твои изобретения уже достали!
— А чего тебя не устраивает⁈ — поднялся я на ноги и пошёл по палатке.
Показал ему динамик, который транслировал нам рабочий канал экипажей.
— Не зря попросили связистов вывести сюда канал связи. Зато будем в курсе событий!
— Зачем? Чтобы знать кто и когда прилетел? Ничего интересного я за три дня не услышал. И по ночам шипит, — продолжал возмущаться Батыров.
— А вот! Громкая связь с командным пунктом. Чуть что, сразу будем готовы бежать на вертолёт.
— Ничего! Посыльный тоже быстро передаёт информацию.
Что за балбес! Не понимает, что время после катапультирования или аварийной посадки идёт на минуты.
— Душманы кругом. Для них лётчика взять живым, всё равно, что джекпот сорвать, — сказал я и пошёл дальше, показывая ящик с уложенными АКС-74У.
— Ну и зачем они нам? Тут разве война?
— Ты прикидываешься⁈ Если нам сказали, чтобы в книжку никаких боевых вылетов не писали, то это не значит, что нет войны. Она здесь идёт вокруг нас, — попытался я вразумить Димона.
К нам подошёл Сабитович и протянул каждому по печенью.
— Может, чаю? — спросил Карим.
Батыров кивнул и пошёл к столику посередине палатки. Пока Сабитович наливал чай, я прибавил громкость на динамике.
— Сань, да ну его этот эфир. Нас комэска и поставил в ПСО, чтобы мы не мешались, — сказал Димон, достав нож и консервы из белой коробки сухого пайка.
— Правильно. Где работы меньше. Не рвись в бой, — поддержал его Карим.
Как бы я хотел, чтобы аппарат ГГС для вызова с командного пункта работал, только когда проверяют связь.
— 118й, наблюдаю! Слева… работают, — прозвучал громкий голос из динамика прослушивания эфира.
— Не могу уйти. Не слушается! — кричал в эфир кто-то ещё.
